– Я так предполагаю, что вам надо забыть эту обиду. Начихать и забыть. Вот таким путем… Видите – смотрит на меня. Боится, что я его пристрелю. Нет, не буду стрелять, обстановка не та…

Облизав пересохшие губы, он медленно повернулся к нему и не без труда начал складывать немецкие фразы, перемежая их русскими словами:

– Ты об этом Jude vergessen! Verstanden? Immer… Auf immer… На веки вечные.

Er ist… fur dich Herr доктор. Verstanden? Herr подполковник! Und wirst sagen das… noch, werde schiessen dich im госпиталь, – пристрелю дерьмо собачье! Das sage ich dir – ich, лейтенант Шилов Петр Семенович. Verstanden? Ясная картина?

– Ja. Ich habe verstanden. Ich habe es gut uerstanden! – едва шевеля губами, ответил немец*.

* Ты об этом "юде" забудь! Понял? Всегда… Навсегда… Он… для тебя господин доктор. Понял? Господин подполковник! А если ты скажешь это… еще раз, я застрелю тебя в госпитале… Это говорю я тебе – я… Понял? – Да. Я понял. Я хорошо понял! (искаж. нем.)

…Шилова положили в пятую, немцу отвели отдельную – восьмую. Ночью у него сделалось обильное кровотечение. От Шилова и Анжелика, и Лора, и Вера, и Варварушкина, и Жакомбай знали, как в самолете фашист обозвал подполковника.

Рассказали об этом и Баркану. (Хирург Вячеслав Викторович Баркан, вероятно украинец, находился в натянутых отношениях с Левиным. По мысли автора, они антиподы. – С. Д.) Сердито хмурясь, он вошел в восьмую, где лежал пленный.

– Ich verblute, – негромко, со страхом в голосе заговорил лейтенант Курт Штуде.

– Ich bitte um sofortige Hilfe. Meine Blutgruppe ist hier angegeben. – Он указал на браслет. – АЬег ich bitte Sie aufs dringlichste, Herr Doktor, Ihr Gesicht sagt mir, dass Sie ein Slave sind, ich flehe Sie an: wenn Bluttransfusion notwendig ist… dass nur kein Judisches Blut…* Вячеслав Викторович Баркан строго смотрел на немца.

– Verstehen Sie mich? – спросил лейтенант Штуде. – Es geht um mein kiinftiges Schicksal, um meine Laufbahn, schliesslich um mein Laufbahn, schlesslich um mein Leben. Keineswegs judisches Blut…** Баркан насупился.

– Haben Sie mich verstanden, Herr Doktor?*** – Ja, ich habe Sie verstanden! – сиплым голосом ответил Баркан. – Aber wir haben jetzt nur judisches Blut. So sind die Umstande. Und ohne Transfusion sind Sie verloren…**** Летчик молчал.

Баркан смотрел жестко, пристально и твердо. Он в первый раз в жизни видел настоящего фашиста: Господи, как это постыдно, глупо, как это дико, как это нелепо. Как будто можно разделить кровь на славянскую, арийскую, иудейскую. И это середина двадцатого века…

– Ich hoffe, das solche Einzelheiten in meinem Kriegsgefangenenbuch nicht verzeichnet werden. Das heisst, die Blutgruppe meinetwegen, aber nicht, dass es judisches…

– Ich werde mir das Vergniigen machen, alle Einzelheiten zu verzeichnen! – произнес Баркан. – Ich werde alles genau angeben.

– Aber warum denn, Herr Doktor? Sie sind doch ein Slave.

– Ich bin ein Slave, und mir sind verhasst alle Rassisten. Verstehen Sie mich? – спросил Баркан. – Mir sind verhasst alle Antisemiten, Deutschhaasser, mir sind verhasst Leute, die die Neger lynchen, sind verhasst alle Obskuranten. Aber das sind unnutze Worte. Was haben Sie beschlossen mit der Bluttransfusion?

– Ich unterwerfe mich der Gevalt! – сказал летчик и сложил губы бантиком.

– Nein, so geht es nicht. Bitten Sie uns um Transfusion beliebigen Blutes, oder bitten Sie nicht? * Я истекаю кровью… Я прошу оказать мне экстренную помощь. Моя группа крови вот тут указана… Но я убедительно прошу вас, господин доктор, по вашему лицу я вижу, что вы славянин, я умоляю вас: если понадобится переливание… только не иудейскую кровь… (нем.) ** Вы понимаете меня?… Речь идет о моей будущей судьбе, о моей карьере, о моей жизни наконец. Ни в коем случае не иудейскую кровь… (нем.) *** Вы поняли меня, господин доктор? (нем.) ****Да, понял!.. Но мы имеем сейчас только иудейскую кровь. Таково положение дел.

А без переливания вы погибнете… (нем.)

– Dann bin ich gezwungen darum zu bitten*.

Баркан вышел из палаты. В коридоре он сказал Анжелике:

– Этому подлецу нужно перелить кровь. Если он поинтересуется, какая это кровь, скажите – иудейская.

Анжелика вопросительно подняла брови.

– Вы сделали эту штуку ради Александра Марковича! – басом воскликнула Анжелика.

– Да, не отрицайте. Это великолепно, Вячеслав Викторович, это чудесно. Вы – прелесть. Я в восторге…

– Да, да, иудейская, – повторил Баркан. – Я в здравом уме и твердой памяти, но это сбавит ему спеси раз и навсегда.

– Очень рад! – буркнул Баркан» 180.

Это действительно блестящий диалог. И здесь Герман держит равнение на Толстого.

Такого длинного текста на иностранном языке русская литература не знала со времен "Войны и мира". И любопытно, что немецкая речь не затрудняет чтение, наоборот, она позволяет читателю окунуться в атмосферу тех лет. В психологии немца – нет карикатуры. В свое время я читал этот отрывок нескольким фронтовикам: все в один голос подтвердили: такой немец не исключение, а правило.