Завтра в 23.00 вы должны курсировать на своем автомобиле с включенным в салоне светом по перевалу между Морским и Рыбачьим, между 44-м и 50-м километрами (т. е. двигаться туда-сюда) до тех пор, пока вы не встретите легковой автомобиль, который подаст вам сигнал фарами – переключение с ближнего света на дальний, два коротких и один длинный. Остановившись на обочине, вы должны ждать, когда к вам подойдет мой курьер. В обмен на деньги он отдаст вам ключи от машины и колпак, а также скажет, где «ВАЗ» в данный момент находится.

Если вы не приедете к месту встречи, то товар я продам в милицию – они все оторвут с руками. Крепко обнимаю и целую! Ваш N».

Это письмо я рвать не стал, просмотрел его на свет, прощупал конверт, сразу обратив внимание на то, что его уже один раз вскрывали, а потом заклеили вновь, и спрятал в том энциклопедии. Затем как был, в шортах и в майке, спустился в бар, оттуда, через чугунную калитку, поднялся на цокольный этаж.

Работа стояла. Можно было сказать, что она умерла собственной смертью. На бетонном полу, покрытом меловой пылью, были раскиданы носилки, грязная одежда, лопаты, мастерки и пиленые ракушечные блоки. Большое пластиковое окно привалилось к стене, и на нем белой краской было изображено: «Все козлы, кроме мы». Мелкорослый бригадир Роман, похожий на дядьку Черномора, только без бороды, сидел в пустом оконном проеме, пил пиво и обнимал за плечи крупнотелую, дородную деву в желтом сарафане. Рядом с ним, с безропотной покорностью и самоотверженностью Павки Корчагина, продолжал работу единственный рабочий, которого я называл Доходягой.

Бригадир, не удосужившись хотя бы приветствовать меня стоя, качнул своей почти идеально круглой головой и представил меня своей подруге:

– Во! А это хозяин!

Не глядя в жуликоватые глазки бригадира, я подошел к деве и взял ее под локоть.

– Выйдите, пожалуйста, вон, – попросил я ее.

– А что такое? – тараща глуповатые глазки, начала возмущаться дева. – А почему это я должна выйти?

Я уже не обращал на нее внимания, смахнул бригадира на пол и, подтолкнув его к стене, спросил:

– Ты когда должен был установить окно?

– Так, – развел он руками, – цемента не было.

– А проем ты подогнал по периметру?

– Не успел, – быстро заговорил бригадир. Взгляд его блуждал по стене, моим плечам, груди, и я никак не мог его ухватить. – Сейчас сделаю. К утру сделаю!

Доходяга, не выпуская из рук лопату, косился на меня и от страха работал еще с большим усердием.

– А где твои лодыри? – все сильнее теснил я бригадира, а когда он уперся спиной в стену, взял его за воротник куртки. – Почему ни одна перегородка еще не поставлена? Чем занимается электрик? Почему, черт тебя подери, ты второй месяц гоняешь здесь пыль и лакаешь пиво?!

– Да все сделаем, хозяин! – с опозданием стал обещать бригадир.

Я приподнял его, встряхнул, как пыльный мешок, и бросил на пол.

– Почему ворота гаража постоянно открыты настежь? – задавал я ненужные вопросы и легко, двумя пальцами, шлепал бригадира по пухлым щекам. – Почему здесь посторонняя женщина? Почему ты, дебил, не понимаешь, что терпеть я тебя не буду?

– Я обещаю… наведу порядок, – скучно оправдывался бригадир. – В трехдневный срок… Я этих козлов научу работать!

– Поздно, – сказал я, еще раз встряхнул бригадира за ворот и пинком послал к деве, застрявшей в дверном проеме. – В услугах твоей бригады я больше не нуждаюсь.

– Хозяин! – повысил голос бригадир, почувствовав, что стремительно теряет работу. – Не надо так говорить! Какой базар! Все сделаем!

Мне пришлось поднять с пола кирпич и швырнуть его в стену. Визг девы заглушил грохот удара. Бригадир, пятясь, наступал ей на ноги, и дева никак не могла пуститься наутек.

– Хозяин! – закричал бригадир уже из дверного проема. – Пожалеешь! Бля буду, пожалеешь!

– Пошел вон, – уже устало сказал я. Вместе с кирпичом из души улетело все лишнее.

Доходяга застыл с лопатой в руках, словно скульптура «Комсомолец на стройке пятилетки». С совка в носилки шлепались густые капли раствора.

– Так что? – сипло спросил он. – Больше не работать?

Одинокий трудоголик был высок, можно сказать, строен, его лицо, неизменно выпачканное в известке и краске, выражало постоянную готовность выполнить чей-либо приказ; на его щеках клочьями торчала щетина, причем гладко выбритым я не видел его никогда, словно он каждое утро пользовался машинкой для стрижки волос. Зато изможденное лицо украшали две вещи – густые кучерявые волосы и печальные глаза с длинными ресницами.

– Если хочешь, можешь остаться, – сказал я ему.

– Спасибо, хозяин, – пробормотал опешивший Доходяга, вытянул руки вдоль тела и, пятясь к стене, стал откланиваться. – Я и не употребляю часто, разве что по праздникам, и дисциплину люблю. Если сказано закончить через два дня – ночью спать не буду, а закончу…

Посмотрим, подумал я. Время покажет, кто есть кто.

У меня не было четких аргументов в пользу Браза, и все же я отмел его без всяких колебаний. Я привык доверять своей интуиции, а она говорила, что к вымогательству Браз не имеет никакого отношения. Режиссер, снявший несколько неплохих фильмов, не стал бы идти ва-банк ради картины, которую сам же назвал бездарной.