— Это каким образом?

— Вы утверждаете, что с течением времени любая изолированная планета становится опасной и враждебной.

— Даже Компореллон, — спокойно сказала Блисс, — который находится в значительной степени в стороне от потока галактической жизни, хотя и является теоретически Ассоциированной Державой Федерации Сообщества.

— Но не Альфа. Эта планета полностью изолирована, но видите ли вы здесь недружелюбие? Они нас кормят, одевают, дали крышу над головой, устраивают в нашу честь фестивали, умоляют остаться подольше. В чем можно их упрекнуть?

— Очевидно, ни в чем. Хироко даже подарила вам свое тело.

— Какое вам дело, Блисс? — Тревиц рассердился. — Ничего она мне не дарила. Мы подарили себя друг другу. Наслаждение было взаимным.

— Пожалуйста, Блисс, — сказал Пелорат, — Голан совершенно прав. Не надо вмешиваться в его частные дела.

— Пока они нам не мешают, — непреклонно ответила Блисс.

— Говорю вам, не мешают. Мы задержимся ненадолго, только для поиска еще какой-нибудь информации.

— Все равно я не доверяю изолятам, — сказала Блисс, — даже когда они приносят дары.

Тревиц поднял руки.

— Принять решение, а потом подогнать под него доказательства. Как это похоже на…

— Не говорите так, — зловеще сказала Блисс. — Я не женщина. Я Гея. И беспокоюсь не я, а Гея.

— Нет причин для…

В этот момент кто-то поскребся у дверного проема.

Тревиц замер.

— Что это? — тихо сказал он.

Блисс пожала плечами.

— Откиньте занавес и посмотрите. Ведь это вы нам рассказываете, что на этой планете нет опасностей.

Тревиц медлил, пока за занавесом не послышался голос:

— Пожалуйста! Это я.

Голос принадлежал Хироко.

Тревиц распахнул занавес. Хироко быстро скользнула в дом, по ее щекам текли слезы.

— Закройте, — выдохнула она.

— Что случилось? — спросила Блисс.

Хироко схватила Тревица за руку.

— Я не могла остаться в стороне. Я пыталась, но не выдержала. Улетай! И вы все улетайте. Скорее! Заберите с собой девочку. Уведите корабль. Скорее. Пока темно.

— Но почему?
– спросил Тревиц.

— Потому что иначе ты умрешь. И вы все.

Трое инопланетян застыли в изумлении. Потом Тревиц произнес:

— Вы хотите сказать, что ваши люди нас убьют?

Хироко продолжала плакать.

— Ты уже на пути к смерти, досточтимый Тревиц. И другие с тобой… Давным-давно наши ученые создали вирус, безвредный для нас, но смертельный для инопланетян. У нас был создан иммунитет. — Она погладила Тревица по руке. — Ты заражен.

— Как?

— Когда мы с тобой наслаждались. Это один из путей.

— Но я чувствую себя совершенно здоровым, — возразил Тревиц.

— Вирус еще не активирован. Его активируют, когда вернется рыболовная флотилия. По нашим законам решение должны принимать все, даже мужчины. Но все заведомо решат, что это должно быть сделано. Поэтому мы и удерживаем вас здесь до того времени, еще два дня. Улетайте сейчас, пока темно и никто ничего не подозревает.

— Зачем ваши люди делают это? — резко спросила Блисс.

— Ради безопасности, госпожа. Нас немного, и у нас имеется многое. Мы не хотим вторжения инопланетян. Если инопланетяне расскажут о нас, то потом прилетят другие, поэтому, когда изредка прилетает корабль, мы устраиваем так, чтобы он не улетел.

— Почему в таком случае, — сказал Тревиц, — вы нас предупредили?

— Не спрашивай… Нет, я скажу, потому что снова слышу это. Послушайте…

Из соседней комнаты доносились негромкие и бесконечно нежные звуки флейты.

— Я не могла вынести уничтожения этой музыки, — сказала Хироко. — Потому что девочка тоже умерла бы.

— Так вот почему вы подарили флейту Фоллом? — сурово сказал Тревиц. — Вы знали, что когда она умрет, вы получите свою флейту обратно.

Хироко посмотрела на Тревица с ужасом.

— Нет, нет, я не думала об этом! А когда, наконец, подумала, я поняла, что не могу этого допустить. Улетайте с ребенком и флейту забирайте, чтобы я никогда ее больше не увидела. В космосе ты будешь в безопасности, и оставшийся неактивированным вирус в твоем теле скоро погибнет. Взамен я прошу вас, чтобы вы никогда не рассказывали об этой планете, чтобы никто о ней не знал.

— Мы не расскажем никому, — сказал Тревиц.

Хироко подняла глаза. Тихо и робко она спросила:

— Можно мне поцеловать тебя на прощанье?