Шрифт:
– А я чего? Это же не я придумал. Между прочим, на Театральной площади заявили во всеуслышание.
– Открестился Мишка.
– Кстати, я с ними абсолютно не согласен. Если Москва - сердце Родины, то Вятка - это ее печень. У нас же на полтора миллиона человек аж пять спиртоводочных заводов работает - в самом Кирове, в Слободском, в Уржуме, откуда Сергей Миронович, в Яранске, и еще в Кирово-Чепецке ликерный. А пивоварен сколько? Циррозная какая-то печень.
– А Питер, наверное, голова.
– Ага, простуженная через открытое окно в Европу.
– Хихикнула Аня.
– Урал - это хребет, Камчатка - хвост. Из-под нее Сахалин и Курилы валятся.
– Продолжил мысль Миша.
– Главная артерия - это Волга. Так даже в газетах пишут.
– Подтвердила Оля и добавила свой комментарий.
– Только вся в холестериновых бляшках ГЭС. А Урал остеохондрозом болеет.
– Почему это?
– поинтересовался Лешка.
– Заводы, заводы, заводы. И шахты, шахты, шахты. Все изрыто отложениями полезных ископаемых. Я же геолог, знаю, что говорю.
– Ответила Ольга.
– Интересно, а Крым это что такое?
– Спросил ее Мишка.
– Не знаю, ой смотрите!
– И она бросилась к окну.
"Гнилая вода" кончилась, пока они развлекались фантазиями и пошли бескрайние просторы степного Крыма.
Вот уже незаметно появился за окнами Джанкой. Все ближе и ближе они приближались к новым, неведомым еще приключениям. И цена этим приключениям тоже была неведома - то ли жизнь, то ли смерть...
Лешку совсем не интересовали новые, неведомые пейзажи, как это было бы раньше, в каком-нибудь походе. Отогнать тревогу не удалось и он снова замкнулся в себе, как та знаменитая кантовская вещь.
Угрюмое, незнаемое когда-то давно, в детстве, чувство безнадежного страха до боли и тошноты грызло его сердце. Но признаться в этом он почему-то не мог ни друзьям, ни тем более самому себе. И вновь вернулся тот взгляд, внимательно и мерзло скользивший по позвоночнику. Сосущее чувство тоски росло вместе с синими силуэтами предгорий. Как будто бы он должен был попрощаться с друзьями, с городом, с жизнью, с душой.
– Слышь, Леш... А у твоего меча имя есть?
– ни как не мог угомониться Мишка.
– Зачем тебе?
– буркнул Лешка.
– Ну, вот в сказках, у каждого меча должно быть имя. Иначе он является просто железякой. Только в нашем случае он будет железякой или просто пучком энергии?
– Слышь, Миш...
– передразнил его Лешка.
– А может ты все-таки заткнешь свое хлебало? Или помочь? Сколько можно говорить, мы не у себя дома! Понял?
– неожиданное чувство ярости заклокотало в его душе.
Оля недоуменно посмотрела на него снизу вверх, а Мишка примирительно поднял ладони:
– Да ладно, командир, не кипятись, чего я такого сказал?
– Да пошел ты! И знаешь куда?
– Но Леха все же сдержался, чтобы не обозначить адрес посылки. От этого злость вспыхнула еще больше, тогда он стремительным движением сбросил тело с полки прямо в стоптанные кеды и, рванув дверь, вышел из купе. Чувствуя на спине вопрошающе испуганные глаза ребят, он упрямым шагом отправился в тамбур.
– Чего это он?
– тихо спросил Мишка.
– Ань, чего это...
– Не знаю...
– задумчиво сказала Аня.
– Сейчас схожу, поговорю. Пусть только покурит немного.
А Оля, забившись в угол, печально смотрела в окно.
Когда Аня зашла в тамбур, Леха добивал вторую сигарету.
Он сделал вид, что не видит Аню. Тогда она ткнула его кулаком в плечо и тихо сказала:
– Ты чего, командир?
Он только тяжело вздохнул, понимая что не прав.
– Леш, понимаешь, я тоже боюсь. И Мишка боится. И Оля. Но мы же не срываемся друг на друге!
– Я не боюсь, с чего ты взяла!
– Боишься... Не можешь не бояться. Потому, что и ты, и я, и Оля с Мишей не знают - что нас ждет впереди. Может быть, все будет хорошо?
– Откуда я знаю!
– буркнул Лешка, остывая.
– Ты не можешь знать. И я не могу. Но ты не должен показывать вид, что не знаешь. Ты командир, понимаешь. Мы верим тебе. Иначе, без веры, все это бесполезно.
– С чего это вы мне верите? Я еще никак себя не проявлял!
– Ну и что? Нам надо верить в кого-то. Иначе никак.
– В Володю лучше верь. По крайней мере, он и опытнее, и сильнее, и, в общем не человек он.
– Где Володя, а где мы?
– Уговорила. Прости.