Как ни старалась воительница, не хватало ей сил вызвать свое исконное умение — заставить меч запылать огнем, ибо перед лицом смерти покинула ее ненависть и ярость битвы, и спокойствие снизошло на душу ее, и готовилась она свидеться в загробном царстве со своими славными предками. Лишь одно волновало ее в тот миг — умереть, не запятнав своей чести, чтобы достойной стать праматерей своих аррианских.

И ударил Дирфион мечом, и срубил клинок Ашурран у самой рукояти. Пошатнулась она, и правая рука ее онемела от силы удара. Лишь успела налокотником лезвие отвести, и пришелся удар в бок, а не в грудь, и прошел меч Дирфиона сквозь ее доспех, как нож сквозь масло, и вышел, сверкая, из ее спины. Обливаясь кровью, пала Ашурран навзничь. И в этот миг словно вся земля трауром оделась — почернело солнце, и тьма спустилась на поле Аланн Браголлах. Устрашившись ужасного знамения, бежали смертные, и гнали их Древние, как собак, и множество перебили в спину.

Дирфион же встал над своей поверженной противницей и снял с нее шлем, чтобы взглянуть в лицо того, кто так доблестно дрался. Изумился он, увидев женщину. Не было принято меж эльфов, чтобы женщины владели искусством меча, и неженским делом считалась битва. И пока он смотрел на нее, собрала Ашурран последние силы, взялась за кинжал и ударила им Дирфиона, разрезав ему сухожилия под коленом, так что долго он еще после того хромал.

И воскликнул так эльфийский воитель, наступив ногой на руку Ашурран с кинжалом:

—Эти смертные упрямы и стойки, и даже поверженные на землю норовят укусить. Верно, мы их недооценили.

И велел он забрать Ашурран в Великий лес, в эльфийскую столицу Линдалаи. Чудом воительница оставалась жива, и жизнь ее была подобна росинке, дрожащей на кончике листа. Ослабевшую от ран, пытали ее и мучили чародеи Древних, стремясь поработить ее волю и сознание подчинить.

Но тщетны были все их усилия. Воля Ашурран была как неприступная каменная стена, и в забытье твердила она только одно: «Кеанмайр! Элата! Матолви! Леворхам! Солх! Юнан!» И чародеи принимали слова ее за неведомые могущественные заклинания, ибо придавали они ей силы противостоять чарам.

Бывает так, что уже с колыбели можно судить, какое будущее ждет ребенка, что ему будет по душе: этот — книжником станет, ученым человеком; этот — будет лихим рубакой. То же верно и в отношении Древних.

Юноша Фаэливрин с самого нежного возраста проявлял склонность к занятиям наукой и лекарским делом, а больше того — языками и прочей словесной премудростью. Тем более удивительно это было, что старший брат его, рожденный от тех же родителей, был одним из самых великих эльфийских воителей.

Не достигнув и пятидесяти лет, что у Древних считается возрастом совершеннолетия, как у смертных восемнадцать, перечитал Фаэливрин все эльфийские книги и взялся за изучение языка людей. Не было у юноши учителя, однако учитель не был нужен тому, кто обладает талантами Древних. Правдами и неправдами раздобыв перевод эльфийского трактата на язык Юнана, стал он сличать тексты, силой ума и предвидением постигая чужой язык. И через несколько месяцев свободно смог он читать другие книги людей; хотя, конечно, множество слов и понятий оставалось ему недоступно, ибо не знал он человеческой жизни и обычаев.

Родные его, обнаружив подобные склонности юноши, были изрядно расстроены и даже разозлены. В качестве домашнего наказания посадили его под замок, запретив выходить из дому и общаться с сородичами. Всегда это было для Древних тяжелым испытанием. Но не таков был юноша Фаэливрин — без труда перенес он свое заключение, изучая драгоценные свои книги и свитки. А были человеческие книги в Грейна Тиаллэ действительно на вес золота, потому что достать их было негде, ибо не имели Древние с людьми никаких сношений. И то верно, что куда больше среди людей было эльфийских книг, и свитков, и умеющих писать эльфийскими рунами.

Увидев, что Фаэливрин упорствует в своем заблуждении, родные решили отобрать у него книги и запретить изучение языка людей как занятия недостойного. Но несмотря на кажущуюся мягкость и кротость, в нужный момент мог быть Фаэливрин тверд, как кремень. Бросился он к ногам своего старшего брата Дирфиона, бывшего наследником эльфийского правителя, и попросил о заступничестве.

Выслушав брата, Дирфион задумался. Знал он, что неизбежно столкновение с людьми, а потому пригодится рано или поздно знаток языка смертных. И повелел Дирфион, чтобы юноше не чинили препятствий в его занятиях, а наоборот, оказывали всяческое содействие. Дальновидно это было и предусмотрительно. Пригодились знания Фаэливрина, казавшиеся родичам его вредными и ненужными, когда пленную Ашурран привезли в Линдалаи после битвы Аланн Браголлах. Велено было юноше раны Ашурран осмотреть, залечить, а между тем склонить ее к уступкам учтивым обращением.

Однако даже Древние неспособны заглядывать далеко в будущее. И если бы Дирфиону был известен характер и склонности Ашурран, никогда бы не допустил он к ней своего брата.

Ашурран заперли в клетке из дерева куатилла, в которых обыкновенно Древние держали пойманных зверей. Дерево это обвивало жертву ветвями, не стесняя движений, но и не позволяя выйти. При попытке к бегству дерево сжимало ветви крепче, причиняя боль беспокойному пленнику. Лишь Древний мог приказать куатилле разжать стальную хватку и выпустить жертву.