– Лев Николаевич! Начинайте! — скомандовала Евстолия.

Профессор вздрогнул и выудил из шляпы… конечно же кружевной платочек. Один-ноль в пользу Евстолии: конечно же ее бесхитростный избранник взял первым то, что лежало сверху, тут и зеркала не нужно.

– Этому фанту, — не задумываясь, назначила Евстолия, — спеть романс!

Все засмеялись, предвкушая отличный смешной аттракцион. Лев Николаевич извлек из шляпы китайскую авторучку.

– Этому фанту, — прищурилась Евстолия, у которой — Ирина знала — зрение было, как у орла. — Этому фанту сказать комплимент одной из присутствующих здесь дам… — И, спохватившись, что выдала себя, поспешно добавила: — Или мужчин.

У Петрухина вытянулась физиономия. Ирина, едва удерживаясь от смеха, подмигнула Евстолии, но та сделала вид, что ничего не заметила. Профессор, пошарив, вынул конфетку. И конечно же зашуршал фантиком. Евстолия победно улыбнулась:

– Этому фанту сходить ко мне домой и принести то, что стоит на кухонном столе, — и в свою очередь подмигнула Ирине: мол, знай наших!

Облегченно вздохнув — он ожидал худшего! — наивный Лев Николаевич достал из шляпы пульт. Ирина перестала хихикать: от Евстолии всего можно ожидать. Еще заставит под столом ползать или кукарекать в форточку. Зря они согласились…

– Этому фанту… — глядя ей в глаза, начала Евстолия, и Ирина поняла, что выдала себя с головой. Пусть только попробует! — Этому фанту станцевать вальс… ну вот хоть с… То есть кого выберет, с тем пусть и танцует!

– Да я не умею вальс! — закричала Ирина, и все засмеялись.

– Ну, можно и не вальс, — милостиво согласилась Евстолия. — А чего ты кричишь-то? В новогоднюю ночь надо танцевать, правда?

– Так точно! — гаркнул Шустрый и пододвинулся поближе к Маргарите. — А то сидим как эти…

Лев Николаевич достал из шляпы кольцо. Евстолия вертелась так и сяк, но разглядеть мелкий предмет в отражении стекла не сумела, не смогла ничего прочитать и по лицам. Вздохнув, выстрелила наугад:

– Этому фанту сказать тост. А последнему — выполнить желание соседа справа.

– Вау! — завопил, сорвавшись с места, Шустрый — по правую руку от него сидела Маргарита. — Круто! Крутая игра! Давайте! Начинаем! Я первый! Какое у вас желание, Маргарита Сергеевна?

– Я подумаю, — с улыбкой глядя на него, ответила Марго. — Нельзя же так сразу. Прогадать боюсь. А вы не боитесь? Вдруг я чего-нибудь этакого пожелаю?

– Да я! Да я хоть сейчас!!! Все, что угодно! — Олег подпрыгивал возле нее от нетерпения.

– Ладно. Вы отвезете меня домой, — решилась Марго.

– Поехали! — вскочил Шустрый. — Сейчас прогрею и…

– Ну вот еще, — запротестовала Ирина. — Ты у меня останешься! Ночевать.

– Ладно, ладно, потом, не сию секунду, — ответила им обоим Маргарита. — Давайте дальше, какие там еще фанты?

– Теперь Лев Николаевич! — назначила Евстолия и вопросительно подняла брови. — У вас что?

– Сходить к вам, — промямлил профессор. — И взять то, что стоит на столе. На кухонном.

– Это мы позже, — решила Евстолия. — Когда все свои задания выполнят, а то я пропускать не хочу. И так уже одно желание неинтересное, — она укоризненно посмотрела на Марго.

– А давайте я! — вдруг решившись, поднялся с места Петрухин, и все уважительно замолчали — все-таки с высоты своего роста он выглядел внушительно. — Я комплимент, значит…

– Мент — комплимент, — проявил остроумие Шустрый, склонившись к Марго, но она, даже не повернувшись, дернула его за рукав, как расшалившегося школьника, и начинающий поэт обиженно умолк.

Евстолия расправила складки платья и скромно потупила глаза, ни секунды не сомневаясь, что выбор застенчивого участкового падет на нее: во-первых, она, бесспорно, неотразима в этом платье, а во-вторых, сегодня все ее желания исполняются и вообще — это ее день, то есть ночь. Но гадкий мужлан Петрухин прошагал мимо нее и встал перед Ириной.

– Я, простите, не мастер… И как-то никогда…

– Ну, давай начинай уже! — подбодрил его Шустрый, которого Маргарита, кажется, начинавшая уже кое-что понимать, опять дернула за рукав.

– Ирина Ивановна, — на сей раз Петрухин решил не обращать внимания на нарушителя спокойствия. — Вы удивительная женщина.

– Да! — вставил профессор, но тут Евстолия уронила ему под ноги платок, и ему пришлось нагнуться, поднять и вручить.

– Сейчас все женщины такие энергичные, решительные, — упорно пробивался к цели Петрухин. — А вы — слабая.

То есть я хотел сказать — женственная. Вас хочется защищать. И еще вы очень красивая. Вот.

Петрухин надолго замолчал. Ирина неожиданно смутилась. И разозлилась на себя — нашлась институтка, шуток не понимает.