Актер положил вилку, посмотрел с сожалением на оставшийся салат и сказал нерешительно:

– У нас норматив — не менее тридцати минут надо на вызове пробыть. И два конкурса. Дети еще стихи читают.

– Да ты уже полчаса здесь отираешься! — возмутился Шустрый. — Давай конкурсы! Я стихов все равно не знаю.

Актер, порывшись в своем мешке, достал ласты. Виновато объяснил:

– Вот. Надеваем ласты и бегаем наперегонки, например, из коридора по комнате вокруг стола, потом в кухню и финиш опять в комнате… Вообще-то смешно всегда бывает… Только надо мебель с дороги убрать.

– Знаете что, вы, пожалуй, правда, идите домой, — проследив воображаемый маршрут, сказала Ирина. — Давайте вашу бумажку, я распишусь.

Но Шустрый, перехватив квитанцию, продолжал гнуть свою линию:

– Минуточку! Тут, между прочим, написано — со Снегурочкой. Во народ пошел! И здесь норовят кинуть! Где, спрашивается, Снегурочка? Я тебя спрашиваю!

– Дело в том, что Снегурочка — моя жена, мы с женой… — начал было объяснять актер извиняющимся голосом.

– Вся семья — кидалово, — не дослушав, перебил Шустрый. — Денег-то наверняка за двоих взяли.

– Ну, зачем вы так… — заступился за представителя творческой профессии Лев Николаевич. — Мало ли какие у человека обстоятельства, нельзя же так огульно…

– Нет, он прав, — мужественно признал актер. — Но у нас, так получилось, детей сегодня оставить не с кем. Рассчитывали на тещу, а у нее оказались свои планы. А в новогоднюю ночь — двойной тариф… Наша зарплата за месяц в театре.

– Старик, кончай на жалость бить, — встрял вредный Шустрый. — Я ведь тебе на свои дела не жалуюсь. Давай свои ласты.

С ластами в руках он повернулся к Петрухину:

– Ну что, играем, старлей? Или слабо?

– Чего ж — слабо? — вдруг со злостью отозвался Петрухин. — Надевай! Посмотрим, кому слабо.

Шустрый и Петрухин под бурные восторги Евстолии, толкаясь и шлепая ластами, дали круг по комнате, потом наперегонки помчались в кухню, а оттуда опять в гостиную. За ними, роняя мебель, налетая друг на друга и хохоча, бегала остальная публика, невольно увлекаясь происходящим. Первым, ко всеобщему восторгу, к финишу в дальнем конце коридора, возле кладовки, пришел Петрухин, которого наградили дружными аплодисментами. Вошедший в азарт Шустрый бросился к актеру.

– Нет, короче, фигня все это! Что там еще у тебя? Давай, земляк, попроще что-нибудь, а то тут бегать места мало.

– Попроще? Есть, — кивнул безбородый Дед Мороз. — Детям до шестнадцати запрещается. Но в этом конкурсе нужна женщина.

– Прекрасно! — еще больше оживилась и без того раскрасневшаяся и взлохмаченная Евстолия, давно уже потерявшая где-то свою золотую шляпу. — Я тоже приму участие! — И добавила кокетливо: — Мне больше шестнадцати.

– А кто сомневался? — тихонько хихикнул Шустрый, подталкивая профессора локтем в бок.

– Следите внимательно, — воззвал ко всеобщему вниманию актер. — Мужчине к поясу я привязываю морковку на веревочке, чтобы как раз доставала до пола.

Он обвязал хихикающего Шустрого веревочкой, на которой висела вымытая и почищенная морковка, отрегулировал длину и обратился к Евстолии:

– Вы вставайте сюда, лицом к товарищу с морковкой, ноги на ширину плеч, на пол между ваших ног я кладу спичечный коробок. Ваша задача, молодой человек, при помощи вашей морковки задвинуть коробок, как шайбу в ворота. Понятно?

Шустрый пришел в восторг. Евстолия была несколько сконфужена, но идея ей явно понравилась. Она повернулась к профессору:

– Лев Николаевич, давайте с вами в паре. А Ирочка вот с молодым человеком, с Олегом, да? Должно же быть соревнование, иначе какой интерес?

И Евстолия тут же, не дожидаясь согласия, бросилась ко Льву Николаевичу со второй морковкой на веревочке. Растопырив руки, обняла его за талию и принялась завязывать концы на спине.

– Прошу вас, не надо! — профессор, отбиваясь, отступал к двери. — Я никогда… Да что же это такое…

Шустрый тем временем подошел к Ирине:

– Вы составите мне пару?

Вопрос прозвучал слишком игриво. Ирина отстранилась, но ответить ничего не успела, потому что до сих пор молчавший Петрухин вклинился между ней и Шустрым. Молча, резким движением, оторвал висевшую на Шустром морковку, оттеснил его от Ирины, а добытый в поединке корнеплод демонстративно положил на стол.

– Понял? — спросил он и пристально, со значением, посмотрел на Олега.

Лев Николаевич тем временем тоже оторвал привязанную Евстолией Васильевной морковку и гордо положил ее рядом с первой. Посмотрел на Шустрого и, копируя интонацию Петрухина, сказал: