– Ну, я… – Сабрина в смущении умолкла. Не могла же она сказать, что видела картины, которые ей нравились гораздо больше. Впрочем, она прекрасно понимала, что не обладает тонким художественным вкусом, поэтому не решалась давать оценку работе профессионального художника. Откашлявшись, девушка проговорила: – Боюсь, я не слишком искушенный судья, мистер Уиндем.

– Не говорите глупости. – Уиндем нахмурился. – Неужели вы не можете прямо сказать, что вам не нравится?

– Право, но я действительно затрудняюсь ответить на ваш вопрос.

Уиндем вдруг расхохотался и воскликнул:

– Пытаетесь увильнуть от ответа! Видите ли, мисс Фэрли, у каждого человека должно быть свое мнение, даже если речь идет о живописи. Полагаю, что и вы имеете какое-то мнение. У вас для этого достаточно вкуса и здравого смысла. Боюсь, я не очень хороший художник, хотя кое-какой талант у меня, наверное, есть. Знаете, Роуден постоянно заказывает у меня картины, но его вкусы приводят меня в замешательство, а порой – в отчаяние. Он, например, открыто заявляет, что ему в основном нравятся пейзажи, то есть деревья, холмы и прочее… Я вовсе не намерен оспаривать его художественные наклонности, но все-таки…

– Возможно, вам следует довериться его вкусу, – ответила Сабрина.

Уиндем снова рассмеялся:

– Мне просто придется ему доверять, мисс Фэрли. Дело в том, что у меня не слишком богатое воображение. Нет художественных… галлюцинаций, если можно так выразиться. Порой я очень об этом сожалею. Ведь богатое воображение – это основное в таланте. Возьмем, к примеру, Кольриджа.

– Поэта? – в смущении спросила Сабрина.

– Да, его, – кивнул Уиндем. – Похоже, ни одного дня в жизни он не провел в трезвом виде. Опиум, вино, женщины…

«Опиум, вино и женщины? Боже, какое своевременное напоминание о том, что Распутник весьма выразительный псевдоним» – неожиданно подумала Сабрина.

– Знаете, мисс Фэрли, мне очень понравилась та маленькая пьеса, которую вы исполнили вчера вечером, – продолжал художник. – Вы прекрасно ее поняли.

– Правда? – Сабрина немного смутилась.

– Да, вы замечательно ее исполнили. Так вот, Роуден заказал пьесу одному бедному французскому композитору по имени… кажется, Лавалле. Он пишет чудесную музыку, но, увы, постоянно витает в винных грезах.

– Мне очень понравилась эта пьеса. Прекрасное сочинение… – пробормотала Сабрина. – Но неужели вино ему не мешает? Как же он пишет свою музыку?

– Одно не мешает другому. Искусство не требует трезвости, мисс Фэрли.

– А как же сам граф?

– О, Рис совсем другое дело. Рис – особенный. И, конечно же, вино нисколько ему не мешает. Что же касается творчества, то поэзия стала его проклятием и его сладчайшей мукой.

– Но ведь граф – хороший поэт?

– Хороший? Он выдающийся поэт, – с уверенностью заявил Уиндем. – От такой поэзии у вас мурашки побегут по спине, мисс Фэрли. Надеюсь, что мои слова вас не шокируют?

– Нисколько, – ответила Сабрина. Уиндем криво усмехнулся:

– Если честно, дорогая, то я не знаю, как следует вести себя, общаясь с юными леди. Дело в том, что мне не приходилось с ними общаться. Но, кажется, вы не очень меня боитесь.

– Нисколько не боюсь. – Сабрина улыбнулась. – Не такой уж вы страшный.

– Не страшный? – Уиндем рассмеялся. – А мне всегда казалось, что молодые леди должны бояться меня.

Внезапно послышались чьи-то шаги, и Сабрина, обернувшись, увидела графа. Он кивнул ей и с улыбкой проговорил:

– Добрый день, мисс Фэрли, Видимо, вам стало лучше, не так ли?

– Да, благодарю вас, милорд. Миссис Бейли дала мне порошок от головной боли и чашку горячего шоколада. После этого я немного поспала, и теперь мне гораздо лучше.

– Ах, мисс Фэрли, если бы все недуги можно было и злечить порошком от головной боли и чашкой шоколада… – пробормотал граф. Немного помолчав, он вдруг спросил: – Скажите, а миссис Бейли хоть раз вам улыбнулась? Она служит в Ла-Монтань уже много лет, но я никогда не видел ее улыбки.

– Мне миссис Бейли тоже не улыбалась, – ответила Сабрина.

«Возможно, экономка вообще не умеет улыбаться», – подумала она.

– Уиндем, вы чем-то озадачили мисс Фэрли? – неожиданно спросил Роуден.

Художник пожал плечами:

– Да, похоже на то. Мы говорили о моей картине.

– И как? Полотно ей понравилось?

– Она сама не знает, – с ухмылкой ответил Уиндем. – Во всяком случае, я не понял, что она о ней думает.

– Мисс Фэрли, неужели? – воскликнул граф в притворном ужасе. – Неужели вы не знаете, что нельзя так разговаривать с художником? Вы должны были высказать свое мнение. Хоть какое-нибудь.