Шрифт:
– Да, – сказал хмельной Эллер. – Бывали битвы!.. Мой батюшка тоже был славный воитель. Вот этим самым молотом, – Эллер выразительно похлопал по рукояти Мьелльнира, – он побил пятьдесят великанов-ётунов. Рассказывал он мне о том, как ратился он с чудовищем страшным – мировым змеем Ермунгандом. Был тот змей зело страшен и велик, телом длинен и толст, и изрыгал он яд гибельный…
– А я на сафари в Африке убил льва, – непонятно с чего вставил Жан-Люк Пелисье, протискиваясь между увесистыми словами рыжебородого диона.
– Геракл, блин! – пискнул Афанасьев.
Суровый взгляд Эллера, оборванного в самом начале саги, вонзился в двух незадачливых болтунов. Впрочем, бравый воевода Вавила Оленец пришел на выручку, сам того не заметя. Он омочил бороду в меду, несколько раз икнул и крикнул:
– А и мы горазды с чудищами борониться-ратиться! Есть у меня в дружине храбрый вой note 20 , что бился с нечестивым чудищем Батыевым и повоевал-устрашил его. Зовется то чудище Змей Горыныч, и прилетает оно из-за гор дальных, черных, колдовством укрепленных. У того Змея пять голов, из пастей пышет жар, хвостище что твое бревно, крылья полощут, глаза наговоренные, мутные… страсть! Грии-и-инька!!!
20
«Вой» —воин(др.-рус).
– Поди, воевода кличет, – зашептались во дворе. – У него уже змий о пяти главах. Сейчас еще чашу медка пареного откушает, и все десять глав у Горынчища отрастут.
– Грии-инька!!!
В горницу вошел молодой парень отнюдь не богатырского виду, со свежим розовощеким лицом и лукавыми серыми глазами. Щедрая копна русых волос взъерошилась на голове. Гринька поклонился воеводе и гостям и стал у стены, ожидая распоряжений начальства.
– Гринька! – воскликнул свет Вавила Оленец, храбрый рязанский воевода. – А ну-ка поведай дальним гостям дивный сказ о Змее и великом Укротителе, который один властен над силой Змеиной и всего Змеиного рода!
– Укротитель? – проговорил Женя Афанасьев, в голове его от меда зашумело, захороводило. – В главной роли – Ев…гений Леонов. А кто играет Змея Горыныча? Ник…кулин, Вицын… М-моргунов?
– Диковинны слова твои, не разумею их, ча, – поклонился Гринька. – А сказ мой правдив. Два лета минуло с тех пор, как видел я погибель земли Русской – страшного Змея Горыныча. Ввечеру вышел я на улицу, ча. Парни играли, девки вели хоровод, старички на завалинке тянули беседы. Не туча замутила небо, не закатилось ясно солнышко – из-за гряды леса вылетело на нас чудо-чудище! Понеслось над деревней, паля огнем. И было у него пять глав.
– Шесть, – упрямо сказал пьяный воевода.
– …шесть глав.
– …а седьмая, – продолжал Вавила, не давая своему записному сказителю продолжать, – пышет искрами, а шесть – те разят огнем наповал!
– Змей Горыныч не существует, – важно заявил Жан-Люк Пелисье, который начинал понимать разницу между французским коньяком, употребляемым малыми рюмочками, и ядреным древнерусским медом, распиваемым двухлитровыми чашами. – Змей Горыныч – это пережиток язычества, зло, персонифицированное в образе змея…
Афанасьев дергал его за рукав. Пелисье не обращал внимания:
– В мифе о Змее Горыныче отразились более древние представления о мировом змее, который…
Афанасьев ткнул его кулаком в бок. Пелисье задохнулся. Афанасьев принялся совать ему кусок жареной дичи. Жан-Люк сопротивлялся и гнусил:
– Пережиток язычества… эстетизация мирового зла… синкретизм…
На «синкретизме» Жене все-таки удалось запихать дичь в рот умничающего полукровки. Пелисье утихомирился и только смотрел исподлобья своими маленькими поросячьими глазками.
Гринька, который невинно проморгал всю сцену с «пережитком язычества», продолжил:
– Полетел Змей Горыныч и стал пламенем жарить. Убить так никого и не убил, а попалил много. А потом опустился он на луг, и сошел с него черный волхв. Сказывали в народе, что прозвище его Укротитель и что сам Батый чтит и поклоняется ему. И Змей преклонил пред черным волхвом все семь своих глав…
– Десять! – крикнул клюющий носом вздорный воевода.
– На черном волхве, Батыевом колдуне и владыке Змея, было багряное одеяние цвета пролитой кровушки. И испещрено оно колдовскими значками. Никто не может их прочесть. Сказывают, ча, в них сила того колдуна, Укротителем прозывающегося. Говорят, он и самого Батыя покорил. Такова сила волхва в багряном одеянии и письмен чернокнижных…
– И как же ты победил Змея? – перебил его Афанасьев.
– Взмахнул я рукой!.. – с готовностью затараторил Гринька, преданно глядя на засыпающего воеводу. – И…ча…
Воевода ткнулся лицом в блюдо с недоеденной белорыбицей. Как позже узнали наши герои, воевода не переносил мирной жизни и потому каждый день без войны сопровождал немилосердным употреблением медов крепких и наливок сладких. Появление дионов и Афанасьева с Пелисье его подкосило окончательно: встречу гостей обмыть следует.