Пелисье оказался прав. Туша оглушенного Горыныча с шумом повалилась на двор заставы, расплющив догорающую телегу и вздыбив клубы пыли. Со спины чуда-юда скатился маленький узкоглазый человечек в панцире из кожаных пластин поверх «чопкута» – плотного войлочного халата со стоячим воротником и осевым разрезом. Халат имел зеленоватый оттенок – под цвет змеиной чешуи. Человечек со всего маху растянулся на земле, не переставая кричать:

– Балды! Балды!

– Сам ты балда, скотина, – с досадой сказал Женя Афанасьев, бросая лук на пожухшую от огня траву. – Что он тут разлегся, этот твой двухголовый? Тут вам не Канары! Если он не очухается, то сам будешь его отсюда уволакивать! Эллер, засунь этому типу в мозги знание русского языка, а то мне не хочется влезать в его тарабарское наречие.

Победитель Змея Горыныча, сильномогучий богатырь Эллер свет Торович, подозрительно покосился на слишком расхрабрившегося, забывшего, с кем говорит, Женю, но ничего не сказал. Повесил молот на пояс и, сделав несколько движений руками, вопросительно глянул на узкоглазого человечка в халате и «хуус хуяге», пресловутом монгольском панцире из кожаных пластин. Тот приподнялся с земли, а потом нерешительно встал на ноги и произнес – с акцентом, но, несомненно, на русском языке:

– Победил ты меня, богатырь! Вверяюсь воле твоей. Хочешь – казни, хочешь – милуй, но отец мой…

– Ладно, не надо тут родню склонять, – довольно агрессивно перебил его Афанасьев. – Ты лучше вот что скажи, татарин. Далеко ли отсюда становище хана Батыя? В Сарае он? Или тебе это неведомо?

– Ведомо, ведомо, – обрадовался узкоглазый человечек, и только сейчас Эллеру, Жене и Пелисье стало понятно, что это совсем молодой человек, лет восемнадцати, с едва заметной темной полоской пробивающихся усов над верхней губой, нежной смугло-розовой кожей. – Становище хана в двух перелетах отсюда. На берегу Дона-реки раскинулся его лагерь. Отдыхает великий хан после возвращения из земли Угорской.

– Два перелета – это сколько? – осведомился победитель Змея Горыныча, славный Эллер.

После оживленной дискуссии, сопровождающейся выкриками и небольшим рукоприкладством (Эллер ткнул кулаком в бок погонщика Змея), выяснилось, что два перелета – это примерно три часа пути по воздуху, если сидеть на спине Горыныча. Оказывается, Батый и не думал возвращаться в Сарай, потому что ханскую столицу только начали строить и жилплощади там чрезвычайно ограничены. Он раскинулся лагерем в донских степях и дал отдых войску и коням, которых, как известно, на каждого монгольского воина приходилось по три.

– Отлично, – сказал Афанасьев, – тут есть мысль. Твоя крылатая скотина очухается? – обратился он к монголу. – Эллер его здорово приложил. Молотом-то. Такой молот железо пробивает.

Молоденький воин возвел руки к небу. В этот момент Змей Горыныч, распростершийся на земле, пошевелился. Русские дружинники, подходившие к чудищу со всех сторон, выныривающие из-под телег, из копен сена, из разных укромных мест, резко отпрянули. Змей Горыныч приоткрыл правый глаз неповрежденной головы и уставился прямо на Эллера.

Рыжебородый дион презрительно усмехнулся и проговорил:

– Ну, что глазеешь, чудо-юдо? Али молота захотел? – Змей Горыныч тотчас же закрыл глаз. Отведать Мьелльнира еще раз он явно не желал.

Женя Афанасьев оглядел собравшихся дружинников, повернулся к Эллеру и Пелисье и произнес:

– У меня такая мысль есть. Сил на Перемещение у тебя не хватит ли, могучий Эллер?

– Поелику я не в своем мире, – начал тот, явно заразившись древнерусской пышной велеречивостью, – то сложно споспешествововать в столь мудреном деле…

– Значит, не получится, – прервал его Женя. – А я вот что думаю. Если Батый стоит лагерем у Дона, то до этого лагеря минимум триста километров, если в верхнем течении, и все семьсот, если в среднем. А если Батый в низовьях Дона, то черт его знает!.. В общем, я вижу один выход.

– Какой? – спросил Пелисье.

– Очень просто. Усесться верхом на Змея Горыныча и долететь. Вот, собственно, и все. Правда, тут есть нюансы. А сколько у этой твари посадочных мест? – обратился он к несчастно моргавшему черными ресницами монголу. – В смысле, скольких он может унести на себе?

– Последний раз уволок он трех жирных буйволов, – сказал молоденький монгол, – оплел их и сожрал с косточками вместе.

– Буйволов всех сразу, что ли?

– Унес их скопом. Всех троих.

– Отлично, – рассудил Афанасьев. – Вот это я и хотел услышать. Думаю, что при такой подъемной силе он без труда возьмет на борт и меня, и Эллера, и Пелисье, и даже Поджо с Тангрисниром. Если двое последних, конечно, сами не съедят Горыныча, а их аппетит вполне способен вдохновить их на такой отчаянный подвиг. Ну что, монгол… как тебя зовут?..