– Да мы бы и сами справились, – сказал Эллер. Воевода Вавила Оленец уже набрал было воздуху в грудь, чтобы возражать, однако тактичный Пелисье опередил его:

– Всем места хватит. А в Орде каждый русский человек полезен будет. Тем более ты, храбрый воевода, лично знаком с ханом Батыем. А такие знакомства дорогого стоят.

– Главное, чтобы не попасть хану под горячую руку, – заметил Афанасьев, влезая в «кабину». – А вдруг попадет вожжа под хвост и решит он нас всех казнить, вместе со Змеем Горынычем и Сартаком. Ух ты! – воскликнул он, оглядываясь вокруг. – Да тут, я смотрю, с комфортом можно разместиться. Ну что? Диспетчер дает «добро» на взлет? Лайнер набирает высоту? Да не бросай ты Тангриснира на меня!

Последние слова относились уже к Эллеру, забросившему своего рогатого подопечного на спину Змею и едва не придавившему козлиной тушей Женю. Все шестеро «змеелетчиков» и козел Тангриснир наконец оказались в «кабине». Сартак привычно расположился у основания шеи Змея. Здесь было укреплено седло своеобразной формы, позволявшее седоку свесить ноги промеж Горынычевых голов и в то же самое время гарантированно не упасть. Управление живым летательным аппаратом производилось при помощи длинного шеста с несколькими шипами различной формы. Очевидно, укол каждого из шипов означал определенную команду.

Воевода Вавила, верно, чувствовал себя, как Юрий Гагарин перед первым полетом в космос. По всей видимости, он был готов лететь хоть в ад, лишь бы испытать неведомое ему доселе ощущение. Он даже попытался было произнести прочувствованную речь перед своей дружиной, но Эллер не дал ему этой возможности. Он перегнулся вперед, толкнул в спину монгола Сартака и рявкнул убойным басом:

– Поехали!!!

Змей Горыныч безмолвно поднялся на короткие кривые мощные лапы, двинулся прямо на ворота и, снеся верхнюю их поперечину, вырвался на простор. Здесь он развернул широченные крылья, ускорил бег, подпрыгнул раз-другой, а на третий оторвался от земли и…

– Уу-у-ух!!! – завизжал воевода Вавила. – Аки птица горняя летим по небу! Одолели чудо-юдо, покорилось оно нам, а за победу и выпить не грех!

– Наливай, – тихо процедил Афанасьев сквозь зубы. Еще со времен жрецов Ару и Месу и ушлого пастофора Менатепа понял он, что ни в одном из миров не следует отказываться от местной выпивки…

– Значит, нужен вам жеребец, на котором ездил сам Бату-хан великий, – сказал Сартак. – Ну что ж, за удаль он может пожаловать вас сей наградой, ибо стада хана неисчислимы.

– Нужен нам только тот конь, на котором ездил он сам.

– Это уже труднее. Хан любит своих коней, а больше всех любит он своего черного Курултая.

Женя хотел возразить, что не сам Курултай нужен им, а только хвост его, но подумал, что Сартак, мягко говоря, не поймет. Потому он перевернулся с боку на бок, отодвинув храпящего воеводу Вавилу, и устроился поудобнее. Воевода на пару с Поджо накушался меду ядреного, хмельного, и спал уже второй раз на дню.

– К закату бы долететь, – проговорил Сартак. – Скажи мне, богатырь, – обратился он к Эллеру, – как тебя зовут-величают? Хоть я и молод, а много видал. Но таких, как ты, змееборцев, – не видывал.

– Это у него потомственное, – заметил Пелисье. – Его батюшка тоже был змееборец. Конфликтовал с мировым змеем Ермунгандом.

– А кто был твой батюшка? – спросил монгол. Эллер надулся от важности:

– Звали его Тор Одинсон, громовник. А в здешних краях известен он как Перун.

Гринька, который в отличие от воеводы Вавилы Андреича бодрствовал, выпучил глаза.

– Был он великий воитель и грозный бог, – гордо продолжал Эллер, – и я с братом ему под стать.

– У меня тоже есть брат, – похвастался Сартак, – из ваших краев. Недавно победил он войско свеев note 21 , а потом одолел тевтонские рати.

Женя насторожил слух. Эллер, упивавшийся не только медом Вавилы, но и самовосхвалением, пропустил фразу молодого монгола мимо ушей. Он продолжал разглагольствовать о доблестях, о подвигах, о славе своей собственной и своего отца, безбожно при этом привирая. Сартаку не удавалось вставить и словечка. Лишь однажды он попытался сказать, что его отец тоже довольно известный герой своего народа, но Эллер в этот момент перешел к тщательному разбору персоны своего деда, Вотана Боровича Херьяна, потому проигнорировал и это.

Женя все чаще посматривал в сторону Сартака. Когда поток бахвального красноречия рыжебородого диона иссяк, Сартак сказал осторожно и с легким оттенком лести:

– Чудны и удивительны деяния, о которых ты рассказываешь. У моего народа тоже есть человек, способный творить дела если не равные твоим, то достойные славного героя. Мы зовем его Укротитель, потому что это он дал нам власть над Змеями.

– А что, Горыныч не один? – не выдержал Афанасьев и хлопнул ладонью по громадной туше Змея.