— Своеобразное письмо, — пожал плечами Лидда, — сразу видно, что его написал излишне уверенный в своих силах человек, к тому же не очень грамотный. Две ошибки — это допустимо для провинциального барона, но не для того, кто называет себя королем.

— Мне кажется, — подхватил Жорж, — нам следует обсудить это послание в узком кругу.

— Обсудить? — Огромная ручища сжала подлокотник так, что кардиналу показалось, что из мореного дуба вот-вот брызнет сок. — Эта кошачья задница называет меня — меня! — своим вассалом и требует налоги за три года вперед! Да еще чтоб я выдал друзей?! И это «обсудить»! Ты, — взгляд Лося уперся в спокойно стоявшего Базиля Гризье, — ты знал, что везешь?

— Знал, — подтвердил тот, — почти все.

— Почти?!

— Его Величество зачитал указ вслух, но я не могу ничего сказать об ошибках, так как не видел написанного своими глазами.

— И ты посмел отвезти МНЕ такое?! И думаешь выйти сухим из воды? Да чтоб вы с вашим недоноском ни надумали, я тебя прикончу.

— Постойте, Рорик, — вмешался Жавер, — письмо и впрямь оскорбительное, но, возможно, граф Мо должен передать что-то на словах. Кроме того, он располагает свежими новостями.

— Ну, — бросил Лось, — что скажешь? За чью спину прячешься?

— Если вы о том, что моя казнь означает казнь заложников, то вы ошибаетесь. Заложников, которые бы вас интересовали, в руках Его Величества нет, иначе об этом было бы сказано в письме.

— Что с детьми короля? — не выдержал Луи Трюэль.

— Не знаю. — Что-то промелькнуло в фиалковых глазах. Усмешка? Горечь? Что угодно, но точно не страх. — Дети Александра Тагэре исчезли из города до того, как в него вошли войска Лумэнов. Предвосхищая ваш второй вопрос, скажу, что сыновья Жоффруа Ларэна скончались от скоротечной горячки.

— Убийцы! — Луи и Рорик произнесли это слово одновременно, но если Трюэль его почти прошептал, то от рева Лося задрожали стекла. — Взять его! Во двор! Обезглавить на первой же колоде!

Базиль Гризье коротко поклонился, не выразив ни малейшего желания спорить, бежать или драться.

— Монсигнор, — Жорж Мальвани сам удивился, услышав свой голос, — в Книге Книг сказано, что «Правосудию не пристало носить лохмотья и питаться сухим хлебом, да будут его одежды пышными, а пир богатым…»

— Что? — Лось всегда с трудом понимал витиеватые изречения, видимо, поэтому они действовали на него как ушат холодной воды. Правда, лишь в тех случаях, когда он уважал тех, кто их произносил. Жоржа Мальвани Рорик Ра-Гвар уважал и как ученого человека, и как представителя знаменитого рода, и как воина, а посему осекся, пытаясь переварить услышанное.

— Рорик, — Лидда говорил мягко и вкрадчиво, словно пытался заставить больного ребенка выпить горькое лекарство, — Его Высокопреосвященство полагает, что мы не должны торопиться с казнью. Ее лучше провести по дедовским обычаям.

— Верно! — согласился Рорик. — Пусть все увидят! А этого в железа!

Двое воинов подскочили к арцийскому послу, еще четверо сделали шаг вперед на всякий случай, но Базиль Гризье и не думал сопротивляться.

2895 год от В.И.

14-й день месяца Волка

АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО

Мальчик верхом на большой белой лошади оглянулся на старый замок, стоявший на холме, огибаемом веселой и быстрой речкой со смешным названием Куропаточная. Оставшийся в Мунте сигнор Карпус никогда не рассказывал ученику об этой речушке — она была слишком незначительной, а теперь его воспитанник живет на ее берегу, и зовут его не Шарло Тагрэ, а Анри Фредерик Фарни. У Анри светлые волосы, и человек, которого он должен называть отцом, утверждает, что его сын — одно лицо с дедом, чей портрет висит в оружейном зале над камином.

Барон Эгон нравился Шарло, он верил и ему, и Клотильде, но взять и отказаться от отцовского имени и от своего прошлого?! Как же это трудно и неправильно! «Анри» дал шпоры коню, и тот послушно перешел с шага на рысь. Эгон приказал слугам не лезть к молодому сигнору, пока тот не позовет, и капитан замка, хоть и со вздохами, отпускал «Анри» на ежедневную прогулку. Впрочем, в Гран-Гийо и окрестностях было спокойно, а умение хозяйского сына ездить верхом и управляться с оружием обитателей замка умиляло и служило неисчерпаемым источником для рассуждений на тему, что «мальчонка — вылитый сигнор в детстве».

Чужие похвалы должны были радовать, но огорчали и унижали, хотя Шарло старался не выказывать своих чувств. Отец часто говорил, что добрые люди по простоте душевной могут сделать больно, но нельзя на них за это злиться и тем более обижать. Сын Александра Тагэре так и поступал. С тех пор как ему рассказали про Гразу, мальчик еще усердней, чем раньше, старался делать все так, как отец. Назло всем и всему! Пусть он лишен имени и живет в провинции, он остается сыном короля. Он будет исполнять свой долг и скрывать свою боль. «Ты не железный, но этого никто не знает», — как-то сказал отцу Рито, а тот ответил, что слабость украшает только женщину и ребенка. Шарль Тагрэ не ребенок, и он не будет слабым. Никогда не будет! Он не заплакал, когда Рито рассказал ему правду, он обещал мирийцу защищать сестру, и он исполнит и это.