Пока Николь говорила, русские смотрели на нее в явном недоумении. Она же все больше распалялась, и с каждым словом голос ее звучал громче и агрессивнее.

Внезапно тот русский, что был повыше, казалось, на глазах съежился.

— Я не знал, сударыня, — пролепетал он, — что вы здесь. Мы не могли и подумать…

— Третье отделение обязано давать отчет всякой мелкой сошке? — язвительно поинтересовалась Николь. — Вы влезли в то, что вас не касается!

Она помолчала и, бросив на него яростный взгляд, продолжала:

— Мое задание слишком важно, чтобы всякие идиоты, которые не видят дальше собственного носа, его завалили!

К этому заявлению Николь присовокупила еще несколько русских слов, не слишком вежливых. Наташа научила им ее в шутку. Русский, к которому она обращалась, был сокрушен.

— Простите меня, — униженно повторил он. — Я не знал, что вы здесь!

— Конечно, откуда вам знать! — парировала Николь. — А теперь хватит болтать! Вы и так наговорили много лишнего. Как я уже сказала, это мое задание, поэтому — убирайтесь!

Русский наклонил голову и развел руками.

— Извинитесь! — приказала Николь.

— Простите мне, ваше превосходительство, — сказал он маркизу. — Это ошибка. Мы покидает судно. Немедленно.

Не дожидаясь ответа маркиза, он повернулся и вышел из каюты.

Николь, дрожа, повернулась к маркизу. Ей вдруг стало очень страшно.

Маркиз видел, что русские, уходя, оставили дверь открытой.

Это была самая старая уловка в мире для того, чтобы все подумали, что ты ушел, а ты бы подслушивал.

Маркиз испугался, что Николь сейчас что-нибудь скажет.

Чтобы она молчала, он впился губами в ее губы.

В первое мгновение Николь даже не поняла, что случилось.

Она говорила по наитию, и слова сами вели ее за собой.

Лишь когда русские вышли, она поняла, что добилась успеха и только что спасла маркиза от допроса.

Николь понимала, что ждало бы его в противном случае.

Эта мысль настолько ее испугала, что на мгновение она потеряла способность соображать.

Потом маркиз поцеловал ее, но она не могла в это поверить.

Его губы овладели ее губами, и внезапно Николь осознала, что это самое замечательное, что только могло с ней произойти.

Она и не думала, что такой великолепный мужчина может вообще проявить к ней интерес, но сейчас его руки обнимали ее, и губы маркиза держали в плену ее губы.

Их сердца бились рядом, и Николь ощутила такой восторг, которого не испытывала никогда прежде.

Казалось, будто лунный свет течет сквозь нее, обжигает грудь и касается губ.

Это было так замечательно, так прекрасно! На какое-то мгновение Николь вдруг подумала, что она, должно быть, умерла и ангелы уносят ее в небеса.

Невольно она не только губами, но и всем телом крепко прижалась к маркизу.

Она испытывала необыкновенное наслаждение.

Оно было сродни той красоте, которую она видела, слышала и ощущала в цветах, деревьях, небе, — только еще замечательнее и совершеннее.

Оно было частью того, что она пыталась выразить в своих молитвах.

Николь не знала, что маркиз поцеловал ее, чтобы не дать ей заговорить.

Но когда он почувствовал ее мягкие и невинные губы, этот поцелуй стал поцелуем, подобного которому маркиз никогда не получал и не дарил никому в жизни.

Краем уха он слышал шаги уходящих по коридору русских, но все же продолжал целовать Николь.

Он всем телом ощущал ее тело, и кровь все сильнее стучала у него в висках.

Она пробудила в нем ни с чем не сравнимые чувства, он желал ее каждым нервом, каждой клеточкой.

Сверхчеловеческим усилием воли он оторвался от ее губ.

Пустая каюта вернула его к действительности, и он сказал:

— Они ушли!

Николь не отвечала.

Она смотрела на него, и в глазах ее, казалось, сияли звезды.

Маркиз выбрался из постели.

Наклонившись, он выудил из-под кровати свою рубашку и туфли.

Голосом, непохожим на обычный его голос, он произнес:

— Я могу лишь поблагодарить вас, Николь, за то, что вы избавили меня от приобретения весьма неприятного опыта.

— Вы… вы… уверены, что они… ушли? — с трудом выдавила из себя Николь.