Разин заранее сам приготовил хитрый чин и порядок прихода в Приказную палату. Он собирался торжественно поднести свой бунчук воеводам в знак покорности и смирения. И вдруг сам же все спутал.

– Здоров, воевода! Иван Семеныч, кажись? – с порога удало и вызывающе выкрикнул он.

Он знал хорошо, как зовут воеводу, и дерзкое, развязное слово само сорвалось с языка.

Воевода нахмурился.

– Здравствуй, казак! – ответил он раздраженно. – Награбился за морем, воротился? Прискучили басурманские земли?

– С отцом-матерью сколь ни бранись – все родные! Погуляли – и будет! – сказал Степан и, словно желая смягчить свою дерзость, почтительно поклонился. – От кизилбашцев подарки привез тебе, князь Иван Семеныч. Слыхал от персидских купцов, что любишь ты их заморские дары. Давайте-ка, братцы! – кивнул Разин спутникам, сбившимся с установленного порядка из-за его проделки.

Они спохватились, торопливо раскинули по полу для подстилки широкий цветной ковер и на него стали класть, выхваляя свои подношения, золотые кубки и блюда, шелковые халаты, ковры, оружие, перстни...

– Не побрезгуешь, боярин? – обратился Степан к воеводе.

– Кто же брезгует экой красой! – от души произнес Прозоровский. – Не возьму – так пропьешь! Уж ваше разбойное дело такое: нашарпал да пропил...

– И то! – засмеялся Разин. – Спасай-ка добро от пропою!..

– Теперь куда ж, атаман, помышляешь? Мыслишь, сызнова пустим грабить по Волге? – строго спросил Прозоровский.

– Что ты, что ты, князь-боярин! – как-то нарочно и деланно, с дерзкой усмешкой ответил Разин. – На что ныне нам грабить? Мы сами теперь богаты. И так в старых винах винимся царю... Нам бы на Дон, домой, к хозяйкам, к робятам. К ногам твоим воеводским бунчук атаманский свой приношу...

Казаки положили к ногам воеводы бунчук.

Но Прозоровский насмешливо перебил Степана.

– "Бун-чу-ук"! – передразнил он. – Крашено ратовище с любого копья, на три алтына цветной тесьмы да кобылий хвост – вот и новый бунчук!

– Бунчук – войсковая власть! Атаманская честь и знамя – вот что такое бунчук, а не «хвост кобылий»! У меня вон бобровая шуба; бобров-то поболее в ней, чем на шапке боярской. Однако, боярин, не шкурками шапка твоя дорога. Вот так и бунчук! – с достоинством сказал Разин.

– Не учи, казак, сами учены! – остановил воевода. – В царской грамоте сказано не про бунчук. Читали тебе ее?

В этот миг распахнулась дверь в горницу, и легкой походкой, одетый в ратное платье, вошел второй воевода – князь Семен Иванович Львов. С усмешкой и любопытством скользнул он взглядом по дорогим подаркам.

– Здравствуй, боярин Иван Семенович! Здоровы, донские! – приветствовал он, словно не было разницы в чести между воеводой и казаками.

– Здоров, голова! – отозвался Разин, по ратной одежде приняв его за стрелецкого голову.

– Не голова князь Семен Иванович, а воеводский товарищ! – поправил Разина Прозоровский.

– Прости, князь, не ведал тебя в обличье! – сказал Степан, только тут заметив на поясе Львова свою, дареную, саблю и перстень на его пальце. – Стало, я от тебя получил государеву грамоту с милостью. Спасибо за добрую весть.

– Государю спасибо за доброе сердце! – ответил стольник. – Богаты дары, – добавил он.

– Дары хороши, и бунчук атаманский хорош – все ладно! – по-прежнему строго перебил Прозоровский стольника. – Да волен ты, атаман, все дары и вместе со бунчуком со своим унести из палаты назад!..

– Не по-русски, боярин и воевода, дареное уносить! – вставил Разин.

– Ну, как хошь... А ты, без окольных речей, дело сказывай мне: сколько пушек привез? – не смягчившись, по-прежнему резко спросил боярин, который решил, что он возьмет Разина в руки, заставит его покориться.

– Пять медных да десять железных, – ответил Разин.

– Не балуй! Лазутчики есть и у нас. Мыслишь, пушек твоих не считали?.. В государевой грамоте писано как? Все пушки у нас покинуть. Дале – ясырь. Ты мне три десятка привел персиянцев на смех?! Как в грамоте писано, князь Семен?

– Писано, чтобы раздору между державами не чинить, весь ясырь воротил бы, – ответил Львов.

– Слыхал, атаман?! – подхватил Прозоровский. – Ясырь давай до конца, сколько есть. Волжские да морские струги вороти, пушки все привези на площадь – тогда и к хозяйкам в станицы идите.

– Помилуй, боярин-воевода, обида нам будет! – со всем простодушием, какое умел представить, воскликнул Разин.

– Ясырь не отдашь, не отдашь все струги да пушки – и путь тебе на Дон закрыт, – не слушая, подтвердил еще раз Прозоровский. – Дары дарами, а пушки – те по себе.