– Перво – струги, – возразил Степан, внезапно приняв вид расчетливого купца, пригнув один палец. – Без стругов нам не пешим по Волге идти. Доплывем до Царицына, тут и струги оставим – по суше на Дон не потянем. Другое – ясырь, – продолжал атаман, заложив другой палец. – Казаки его с бою брали. Богатые кизилбашцы у нас в полону. Купцы есть, есть два воеводы да княжна персиянская молодая. За тот ясырь казацкая кровь пролита, а я, атаман, тому ясырю не хозяин. Мы за них своих казаков возьмем в выкуп. Нельзя казаков беднить ясырем... Третье – пушки. Сколь можем пушек отдать, и столь отдаем, а как нам идти без пушек степями? Нападут татары, пограбят...

– Как хошь, атаман, а разбойников с пушками я по Руси гулять не пущу, – решительно оборвал Прозоровский.

Разин озлился. Купеческий тон его отлетел, словно не был.

– Нас и шах не хотел-то пустить гулять по Персиде! – окрысился Разин, но вдруг усмехнулся. – А мы умолять тебя станем, боярин. Мыслю, не так-то ты жесток сердцем!

– Дерзок, казак! – легко остановил Прозоровский. – Выше своей головы ладишь мыслить! А ты знай да помни одно: нерушимо царское слово! Надумаешь все, как государь указал, отдать, то пойдешь на Дон, а нет – погости у нас: Астрахань – город славный!

– Ин погостим! – с нарочитой беспечностью ответил Степан. – Нам тоже город по нраву, да чаяли, что воевода не схочет простым казакам дать в городе пристань... А нам-то что! Чем не житье? На Волге шатры раскинем... Прощайте покуда, бояре! – коротко оборвал Степан, выходя из палаты.

Есаулы шумно потянулись за ним. На площади народ встретил их криками радости.

Степан не успел пересечь площадь, как воеводский посланец – стрелец догнал его.

– Воевода Семен Иваныч князь, Львов зовет тебя, Степан Тимофеич, ужо хлеба-соли откушать, – с поклоном сказал стрелец.

– Чегой-то идти медведю на псарню?! – громко заметил Сергей Кривой. – Не дорого и возьмут воеводы его извести отравой! Скажи там своим...

– Скажи – приду! Пироги бы пекли, – коротко бросил Степан, перебив Кривого.

– Тимофеич, неужто польстишься на воеводский харч? Сам шею в петлю? – воскликнул Наумов. – Не пустят тебя казаки!

Степан засмеялся.

– Али худ головой воевода и силы такой не видит? – спросил он, указав на многотысячную толпу астраханцев. – Хоть дорого ценят бояре казачью башку, а своя на плечах-то им все же милей!

Народ провожал Степана от Приказной палаты назад на струги. В толпе кричали ему здравье.

Разин останавливался на пути, расспрашивая астраханцев об их нуждах, а его есаулы, по щедрости и от сердца, раздавали деньги тем из толпы, кто был больше оборван и изможден.

Разинцы жадно вызнавали у горожан, что творится в родной земле, в которой не были они больше года.

Наумов, не слушая возражений Степана и видя, что он пойдет к воеводе «отведывать хлеба-соли», подтолкнул Сергея Кривого, И вот тихомолком от Разина, говоря с астраханцами, Кривой и Наумов их зазывали:

– Ваш воевода Степана Тимофеича звал на ужин, а батька не хочет без вас. Валите вы все во двор к воеводе...

– Не смеем мы к воеводе, честной есаул! – возразил посадский бедняк.

– Кто больше-то: воевода аль ваш атаман? – спросил Наумов.

– Воеводы по всем городам, а Степан Тимофеич один на всю Русь! – бойко крикнул мальчишеский голос.

Наумов засмеялся.

– Иди-ка сюда, – поманил он мальчишку.

Босоногий веселый курносый парнишка лет тринадцати вылез вперед.

– Ты чей? – спросил есаул.

– Звонаря от Миколы, Федька, – готовно ответил курносый.

– Звонить-то любишь?

– А то! В пасху с утра и до ночи!

– Красным-то звоном! Я тоже, бывало, любил, когда был босоногим, – сказал есаул. – Так, слышь-ка, Федюнька, беги по торгам, по церквам, к кабакам – повсюду звони, зови народ: мол, Степан Тимофеич велел приходить к воеводе Львову, его хлеба-соли покушать...

– И я побегу! – подхватил второй парнишка, вынырнув из толпы.

– Что ж, и ты беги тоже.

– С дубьем? – неожиданно спросил Федька.

– Чегой-то – с дубьем? – переспросил Наумов.

– К воеводскому дому с дубьем идти хлеба-соли откушать?

– А ты прыток, Федюнька! – заметил, смеясь, Еремеев. – Нет, с дубьем ныне рано...

– И то, я гляжу, с дубьем бы – к тому воеводе, с большой бородищей! – сказал второй паренек.

– К Прозоровскому, – подсказали в толпе.

Мальчишка кивнул.

– Ага, вот к нему бы, к тому, и с дубьем. А Львов Семен – только бражник, не злой...