Шрифт:
– Так, князь-боярин! Верно сказал атаман! – закричали казаки.
Но Корнила смолчал.
Долгорукий, натянув узду, сжал кулаки и метнул на казаков ненавидящий взгляд. Конь заплясал под боярином, и с удил на сапог Ивана капнула белая пена. Но Иван не сдвинулся с места. Он встретился взглядом с братом и, заметив волнение Степана, неприметно и молча погрозил бровями, остерегая его от вмешательства.
– И еще, уж дозволь мне сказать ото всех донских казаков, князь-боярин Юрий Олексич! – твердо продолжал он. – Почитаем мы, все казаки, твое воеводское мужество, ратный ум и искусность. Под началом твоим с врагами сражаться всегда рады. Никто не хотел бы лучшего воеводы. А ныне нам слышно, что покоряешься ты Афанасию Ордын-Нащокину, а тот будто совесть латинцам продал... Всем польским панам он друг и приятель. Страшится, что украинские хлопы побьют шляхетство, затем и надумал, спасая панов, разодрать Украину. За то ли весь русский народ обливался кровью?! Затем ли панов мы до самой Варшавы гнали? За Украину нас звал государь на войну, за братскую правду!
– Что брешешь! – прикрикнул боярин. – Как смеешь ты царских послов судить, мужичище!
Но Иван не смутился вспышкой боярского гнева. Полный мужественного достоинства и спокойной уверенности, стоял он перед Долгоруким.
– Ведь как вы ни хороните концы, а все равно слышно в народе, что судят послы не по-божьи. Ведь слышит народ, что хотят они надвое разодрать Украину, – решительно продолжал Иван. – Обидно и горько то запорожцам. Никак они в том не смирятся. А нам стоять тошно, боярин. Не устоим, когда на глазах у нас казаков терзают...
– Изменничаешь! – прошипел боярин, сжимая плетку в руке. – Твое ли мужицкое дело судить о посольских спорах?! Когда то бывало?!
– В том нет измены, боярин, – глядя ему в глаза, твердо сказал Иван. – Пошли нас драться, и головы сложим до одного... А ныне войны нет и свежие казаки пришли с Дона. Пусть Корнила Яковлич, по обычаю, сменит нас. Ты нас отпустил бы, князь воевода! А надо будет с ружьем встать – зови, и тотчас прискочим назад!
– Разбаловал я тебя, атаман: долго слушал, – ответил боярин. – Ни одного мужика во всю жизнь столь долго не слушал!
– Спасибо, боярин! – с прежним достоинством вставил Иван.
– Теперь помолчи, – оборвал Долгорукий. – Мой воеводский указ – тут стоять, где стоите! Покуда на вас никто не напал, драки не затевать с королевским войском. А буде еще затеете драку – и оправданий слушать не стану, казню! Вы государю холопы и слова без воли моей не смеете молвить, не то что лезть в битву.
При слове «холопы» среди казаков прошел ропот. Но Долгорукий больше уже никого не слушал, он считал, что и так оказал им большую честь и унизил перед ними свое боярство. Сказав последнее слово и повернув коня, он, не прощаясь, умчался со своей дворянскою свитой. Только Корнила остался и тяжело соскочил с седла.
– Теперь я скажу, дети! – отечески произнес он. – Срамите вы все казачество непокорством. Ведь эко наплел боярину слов-то постыдных. Не атаман – пустобрех! И так я насилу отговорил воевод. Уперлись на том, чтоб тебя казнить за раздоры с Польшей.
– Не Иван налетел на панов. Я с ними в драку вечор ввязался. Ивана и не было с нами! – вмешался Степан. – А станут паны сами лезть – и опять никакой боярин нас не удержит!
– Мятежникам в войске милости нет, – будто не слыша его, продолжал Корнила. – Еще станете Дону с Москвой раздоры чинить – и забудете к Дону дорогу. Войско судить вас будет, и Войско Донское само вас казнит.
– В Запороги уйдем! – крикнул Сергей Кривой.
– Ступай от нас, панский заступник, латинец! – подступив к Корниле, со злостью воскликнул товарищ Стеньки, Митяй Еремеев. – На Дон придем, полетишь к чертям с атаманства!
– Холопов каких боярам нашли! Корнила – холоп! – слышались крики.
– Уходи, Корней Яковлич, не горячи казаков, – спокойно и резко добавил Иван. – Много на Дон дорог, и мы ни одной не забудем. Нет над Доном бояр, и ты не боярин. Хозяева Дона – мы, казаки. Придем домой, то рассудим, кто прав. Посмотрим, кого казаки оберут в атаманы всего Войска!
– Казаки, сидайте по коням. На Дон! – крикнул кто-то в толпе.
– По коням! – громовым голосом подхватил Степан.
– Крестник, Степанка! Смотри береги башку. Потеряешь – назад не воротишь! – с угрозой остановил Корнила.
– А вы, казаки, помолчите, коль старшие спорят, – твердо сказал Иван, обратившись ко всем остальным. – Слышь, Корней Яковлич, – продолжал он, – нам не стоять тут без дела. Ты понизовских привел казаков, и нечего тебе зря увиваться боярским хвостом. Сменяй наши станицы, как повелось от дедов, а мы подадимся к домам. То и сказ!
– Никто без меня отсель не уйдет, и раньше меня на Дону никому не бывать! Покончим войну – и воротимся вместе! – заключил Корнила, круто поворотился, тяжко взвалился в седло и ускакал вдогонку воеводам.
Иван Тимофеевич ехал впереди полуторатысячного войска, которое уходило на Дон. Он понимал, что сделал отчаянный шаг, и теперь или он одолеет, или будет смят и расплющен... Только бы поспеть да кликнуть клич, разослать еще с дороги гонцов по станицам, чтобы звали всех поспешить в Черкасск для избрания новой старшины.