Казаки проснулись от крика Сергея и окружили их.

– Стой! Кто тут кого волочет? Стой!

– Огня! Что творится?!

– Огня.

Вокруг забряцали огнива. Посыпались искры, и ближние казаки увидали кучку понизовых донцов, пришедших с Корнилой, связанного Ивана и Сережку верхом на Корниле, прижатом к земле...

Черноярец, не размышляя, махнул сплеча саблей и повалил казака, который держал Ивана. Остальные спутники Корнилы отшатнулись под натиском казаков и без борьбы побросали оружие.

Иван Черноярец тут же саблей разрезал путы на своем атамане.

– Слезь с него! – приказал Сергею Иван Тимофеевич.

– Не слезу, покуда он жив!

– Башку отрубить изменщине! Отойди, Сергей! Дайка саблей махнуться! – нетерпеливо потребовал есаул Митяй Еремеев.

– Слезь, Серега! Куда он уйдет? Пусти, – повторил Иван.

Жилистый, крепкий Сергей отпустил Корнилу.

– Тихий Дон, на кого клинки подымаешь?! Сабли в ножны! – собрав все спокойствие, приказал Корнила, вставая с земли.

– И вправду, клинка на тебя, поганого, жаль. Веревкой тебя удавить, брюхастая падаль! – сказал, подступая к Корниле с арканом, старый Серебряков, хожалый в походах еще с Тимофеем Разей.

– Нельзя удавить! Ведь я войсковый атаман! Судить меня надо кругом. Вот и судите. Как будет ваш приговор – так и творите.

– Судить! – согласились казаки.

– Клади атаманский брусь. Будем судить, – покорился Серебряков.

Корнила положил брусь на землю к своим ногам и снял шапку.

– Как смел ты, собачье зелье, ночной тать, напасть на походного атамана и повязать его? – спросил походный судья Серебряков.

– За измену царю я связал его, донские. Лучше ему одному поехать в Москву с повинной, как воеводы велят, чем быть всему Дону с государем в раздоре, а нашим станицам гореть огнем.

– Все мы такие изменщики, как Иван Тимофеевич! Пусть воеводы нас всех повяжут! – крикнул Иван Черноярец.

– Веревок не хватит в Москве у бояр! – подхватили казаки.

– Слышь, атаманы! Три тысячи конных стрельцов, полк драгун и пятьсот казаков стоят вокруг леса с пушками, и фитили горят. Куда вам деваться?! Повесить меня не хитро, ан я вас же спасаю от гибели. Всех вас хотели побить, а я умолил: обещал привести атамана.

– А ты бы мне честью сказал, Корней, – вмешался Иван Тимофеевич. – Что же ты напал на меня не атаманским обычаем, будто вор. Я с тобой сам рассудил бы, как быть.

– Не дадим атамана! Пробьемся к Дону! – воскликнул Митяй Еремеев.

Степан положил на плечо Еремеева руку.

– Постой-ка, – остановил он Митяя и смело шагнул вперед. – Из-за меня заваруха, крестный. Я казаков повел запорожцам на выручку. Вместо Ивана бери меня на расправу. Может, у князя Юрья его боярская совесть не вся усохла: вспомнит он о спасении жизни своей в бою...

– Молчи, Стенько! – перебил Иван брата. – Не за ту вину воеводы серчают. Я станицы повел. Хоть станицы им ныне совсем ни на что не нужны, да Корнила за брусь страшится. Продал он нас. Я пойду подобру...

– Не пустим тебя, Иван Тимофеевич! Пробьемся! – крикнули казаки, перебив речь Ивана.

– Назад! – повелительно грянул Иван Разин и схватил Черноярца за руку, удержав удар сабли, которым Иван Черноярец хотел рассечь голову атаману Корниле.

Черноярец с досадою отступил. Казаки возбужденно роптали.

– Вложи саблю на место, тезка, – сказал Иван. – Добрые казаки, атаманы, замолчь! Слушайте мое слово! – твердым голосом обратился Иван ко всем. – Обхитрил нас змея Корнила. Сдаемся на милость боярам! – И, повернувшись к Корниле, Иван добавил: – Корнила Яковлич! Не гневайся на моих казаков. Любят они меня, как и я их... А вы, братцы, верьте: не ко крымскому хану меня повезут, а к царю с повинной. Русский же царь. Все по правде ему расскажу, и помилует он. Ворочусь я к вам на Дон.

Рассвело. Казаки увидали, что и в самом деле их окружило великое войско, – не выручить атамана.

Все полторы тысячи казаков по очереди обнимались с Иваном, и каждому он говорил утешающее, бодрящее слово, желая им подобру возвратиться на Дон.

Корнила им не мешал прощаться, и воеводы не торопили их, довольные уже тем, что все обошлось без крови.

Степан, крепко стиснув зубы, подошел проститься последним.

– Моих не оставь, – тихо сказал Иван, и тут показалось Степану, что брат не надеется возвратиться, а все утешительные слова говорил только для казаков.

– Иван! – прошептал он в бессильной горести. – Коли ты не вернешься, Иван...