Шрифт:
Сам воевода расположился в ближней слободке. В теплой избе он выпил вина, съел яишню на целой сковороде – штук в двенадцать яиц... Ел безразлично, не замечая, что ест, незаметно для себя искрошил большой каравай хлеба, размышляя о том, что разинцы все-таки могут ударить ночью и натиска их ему не сдержать.
Надо было отвлечь их внимание, обезопасить себя хотя бы на три-четыре часа, пока отдохнут и покормятся кони...
Он вызвал к себе подполковника Казимира Ющинского.
– Слышь, пан Казимир, твой полк не так сильно устал. Спустись со своим полком к Волге. Тихо спустись. Да от берега Волги шум учини со своими. Пусть воры оттоле ждут на себя большой силы.
– Един мой полк, пан князь, воры побьют без всякой пощады, – сказал полковник.
– А ты не давайся! Не указую тебе вступать в бой, а шум учинять, чтобы ждали, что с Волги стоит великая сила, да на нас не смели бы сами ударить. Ведаешь ты, что стрясется, как они ночью полезут на нас?.. Подков не сберем до Казани...
– Так, пан воевода.
– Ну вот и ступай... а в драку не лезь, пан Ющинский. Да берегись – дозоры надежные выставь. Перебежчики не ушли бы к ворам...
Ющинский ушел, а воевода вызвал к себе дворянского сотника.
– Доброго дворянина одень во стрелецкое платье, пошли «перебежчиком» к ворам, – указал воевода. – Пусть скажет, что, дескать, войско великое с Волги пришло. Как они бой со мною учнут, так у них, мол, челны и струги отобьют да угонят к Казани. Они не схотят без челнов остаться и в драку на нас не пойдут...
– Не дай бог, князь Юрий Никитич! Ведь целый день и так в битве, куды же еще!.. И так половина людей осталась! – сказал дворянин.
Отпустив дворянина, Барятинский потребовал перо, чернила, бумагу. При свете свечи он писал главному воеводе Петру Семеновичу Урусову, жалуясь, что в битве он «от воров разбит», что «силам их сметы нет да еще что ни час подходят». Барятинский упрекал его за сиденье в Арзамасе и молил выслать в помощь конное подкрепление.
«А пехоту свою я оставил в Синбирском острожке и хлебный запас им покинул – без хлеба они отощали, а с хлебом да с зельем им бог поможет держаться еще. Да в битве в покров день вор Стенька дважды поранен и есаулов лучших его побито», – писал Барятинский.
Он сообщал, что не стал стоять под Симбирском из боязни «государево войско сгубить без всякия пользы, а вору без великого урона – лишь ко тщеславию».
«Да войско в подмогу мне, господине князь воевода, когда изволишь, прислал бы в Тетюши. Там стану его поджидать», – заключил Барятинский...
Свет померк
Наумов не отходил от Степана. Тот лежал неподвижный, как мертвый, в шатре при свете мерцающей свечки. Надвигалась ночь. Наумов не ждал ночного нападения воеводы. Он призвал к себе Чикмаза, сговорился с ним выставить караулы. Алеше Протакину указал держать вокруг стана разъезды. Велел собрать все остатки Конницы и пехоты, пересчитать боевой припас и оружие.
Разин внезапно очнулся, когда Наумов беседовал с есаулами.
– Кто бит, Наумыч? – спросил он.
– Стоим, батька, держимся крепко, – ответил Наумов.
– Вели-ка свечу вздуть, – сказал Степан.
– Свеча ведь горит, Тимофеич, а больше на что! – возразил Наумов.
– Не вижу свечи... Поднеси-ка ко мне поближе, – потребовал Разин.
Наумов поднес свечку к самому лицу атамана.
– Чего я сказал! Дай свечку! – нетерпеливо прикрикнул Степан.
– Держу свечу, батька, – дрогнувшим голосом тихо ответил Наумов. Он понял, что Разин ослеп.
– Вон... чего... окаянный драгун... мне содеял... – еще тише Наумова сказал атаман. – Слеп я, тезка... не вижу света...
– Пройдет, отморгаешься, батька!.. Ум тверез, и язык прилежен... Лежи-ка в покое... Я стану осадой стоять...
– Слышь, тезка, ты тотчас гони казаков на добрых конях к Максиму Осипову под Нижний, под Казань – к Ал макаю да к Михайле Харитонову – на черту, в Наровчат, чтобы слали к нам войско сюды, сколько есть, на подмогу, – трезво и сохраняя спокойствие, сказал Разин. – Воевода побит хуже нас. Нам лишь с силой сейчас пособраться...
– Я, батька, послал уже гонцов за подмогой, ко всем послал, – отозвался Наумов. – Мыслю, наскоре будет подмога.
– Сережку ко мне призови, – внезапно сказал Степан.
– Сергей побит, Тимофеич. Ты сам его видел, как он лежал невдали от моста.
– Что ты врешь! – внезапно вскричал Степан, привскочив с подушек. – Сергея зови! Окаянное сердце, зови мне Сергея!.. Он первым станет по мне... Где Сергей?!
– Батька, ляг.
– Где Сергей?!
– Нет Сергея, порублен у пушек в бою... – увещевал Наумов.
– Кто Сережку срубил? Кто срубил? – кричал Разин.
– Ляг, батька. Руда полилась, не уймешь, – уговаривал есаул.