Возможно, и так, но очень не скоро.

– Вы останетесь с нами? – спросила Миллисент. – Поедем в Баронсфорд. Вы сможете жить там и наблюдать, как растет девочка.

Старуха покачала головой:

– Нет, но спасибо вам. Может, я как-нибудь и загляну.

– Мы всегда будем рады вас видеть, – прошептала леди Эйтон.

На холме показался Траскотт. Пора было ехать в замок.

В карете Миллисент откинула полу плаща и взглянула на бледное личико ребенка, на крошечные пальчики, крепко сжатые в кулачки. Миллисент смотрела на кроху с нежностью и восхищением. Конечно же, они с Лайоном сумеют защитить малышку, будут заботиться о ней и воспитают девочку вместе с собственным ребенком.

Леди Эйтон нежно прижала к груди сверток с младенцем. Ей так много нужно было рассказать мужу! Ведь кроме девочки, которая сладко спала в ее объятиях, было еще и другое дитя, то, что медленно росло внутри ее. Миллисент едва могла дождаться ночи, когда разойдутся все гости.

– Судя по числу экипажей, лошадей и грумов во дворе и возле конюшен, похоже, уже почти все прибыли, – заметил Хауитт, вглядываясь в сгущающийся сумрак сквозь окошко кареты.

Траскотт озабоченно нахмурился.

– Мы можем подогнать карету к боковому входу, если хотите. Тогда никто не узнает, что вы вернулись. У вас будет время переодеться к ужину.

– Нет, – спокойно ответила Миллисент. – Мы войдем через главный вход. – Она ожидала, что Траскотт станет возражать, но тот мгновенно передал ее распоряжение слугам. – Я знаю, все так надеялись, что на этот раз удастся обойтись без скандала, – добавила она, обращаясь к Хауитту.

Уолтер Траскотт наклонился к леди Эйтон и похлопал ее по руке.

– Я бы не стал об этом беспокоиться, миледи. Поступайте как считаете нужным. И пусть эти люди увидят, что делает их неуемная жадность с простым народом.

Карета остановилась напротив величественного парадного входа в Баронсфорд. Траскотт выпрыгнул из экипажа и помог выйти Миллисент. Она невольно окинула взглядом свою забрызганную грязью накидку и перепачканные глиной башмаки. А в то время запоздалые гости снимали с себя нарядные плащи и модные шляпки.

– Я сама найду дорогу, – сказала она Траскотту.

Миллисент вошла в замок. Удивленные лакеи почтительно склонились перед ней, но никто не произнес ни слова. Не прозвучало даже обычных в подобных случаях приветствий. В холле внезапно наступила абсолютная тишина. Затем послышался сдержанный шепот, словно огромная волна пробежала по замку. Потом все звуки внезапно замерли, будто настало затишье перед бурей. Даже музыканты в бальном зале перестали играть.

Миллисент остановилась и посмотрела на стену, где прежде висел портрет Эммы. Затем она резко повернулась и сквозь расступившуюся толпу гостей направилась в гостиную, ища глазами своего мужа. Сначала она услышала его голос, а потом в глубине огромного зала увидела и самого Лайона.

– Я была на берегу реки, в лагере беженцев. В деревню прибыло еще около пятидесяти семей. Все свое жалкое имущество они везут в маленьких тележках или тащат на спине. Многие из них больны и еле держатся на ногах от слабости. Их мучает голод, но духом они по-прежнему сильны. У этих людей нет ничего, кроме гордости. – Голос Миллисент дрожал, но она продолжала говорить, будто, кроме Лайона, в зале никого не было. Она обращалась только к мужу. – Я задержалась. Сегодня мы потеряли молодую женщину. – Миллисент подавленно покачала головой. – Она была почти ребенком. Рядом с ней не было никого из близких, никого, кто любил бы ее и хотел помочь. Бездомная и никому не нужная, она умерла в грязной канаве на берегу реки, давая жизнь этой прекрасной девочке. – Миллисент бережно развернула плащ, открывая крохотный сверток с ребенком. – Вот почему я опоздала. Надеюсь, ты понимаешь. – Леди Эйтон снова прикрыла младенца полой плаща. Не оглядываясь, она пересекла холл и направилась к лестнице.

За спиной она слышала возбужденные голоса гостей. Стоило ей уйти, как все тут же принялись громко обсуждать увиденное. Леди Эйтон вошла к себе в спальню, сотрясаясь от рыданий.

– Я позабочусь об этом ангелочке, миледи. Вы должны переодеться.

Экономка с нежностью взяла в руки младенца. От ласковых слов и участливого выражения лица Миллисент разрыдалась еще сильнее.

Заботливые руки служанок стянули с леди Эйтон мокрую одежду, переодели, потом начали причесывать. Она лишь покорно повиновалась, думая о том, как удалось Лайону сгладить неловкость, вызванную эксцентричным поступком его новой жены. Интересно, как он объяснил ее поведение?

«Надеюсь, ты понимаешь». Миллисент вновь охватила дрожь. Расшитое серебром платье мерцало и переливалось в пламени свечей. Леди Эйтон задумчиво сидела перед зеркалом, пока служанка проворно укладывала ее волосы в изящную прическу.

– У нас на кухне есть кормящая мать, ее малышу два месяца, так что у девочки будет вдоволь молока, – успокоила Миллисент миссис Макалистер. – По-моему, эта кроха вот-вот проснется. Она хочет кушать, так-то вот.

Миллисент с благодарностью кивнула экономке, и та выскользнула из комнаты. Когда все шнурки, тесемки и ленты были затянуты, крючки застегнуты, волосы причесаны, служанки отступили от Миллисент, придирчиво оглядывая результаты своих трудов. Леди Эйтон взглянула в зеркало: можно было бы остаться довольной, но при мысли о том, что сейчас надо будет выйти к гостям, ее охватил ужас.

Раздался стук. Одна из служанок открыла дверь, и наступила напряженная тишина. Миллисент обернулась посмотреть, кто пришел, и окаменела. В дверях стоял Лайон. Леди Эйтон почувствовала, что задыхается, на глазах у нее показались слезы. Она протянула вперед руку, цепляясь за воздух, как будто комната вокруг нее внезапно начала вращаться. Служанки едва успели подхватить ее под руки. Когда леди Эйтон пришла в себя, она уже лежала на кушетке, а рядом с ней сидел Лайон, яростно рыча на служанок.