Я поднялась на трясущиеся ноги. В волосах моих застрял большой жук, мирно дремавший в щели трухлявого пенька и неожиданно очутившийся в роли беженца без крова над головой. На изнанке этот жук выглядел точно так же, как на лицевой стороне мира, а значит, был личностью цельной, без двойного дна.

Швея уже тихонько тянула меня – вперед и вверх – вслед за красной ниткой. Я побрела за ней, не сопротивляясь. Земляные стены сменились каменными, запахло дымом и гнильцой, запах сгустился. Направо и налево открылись ниши в стене, забранные стальными решетками. На толстых прутьях сплетались узлами изнаночные нити. Я вдруг сообразила, что нахожусь в темнице, где держали государственных преступников.

Я была здесь всего один раз, и то не в самой тюрьме, а в подземелье у входа. Когда-то Уйма сидел здесь, сперва как узник, а потом по собственной воле – воспитывал отпетых людоедов, личным примером убеждал их, что людей есть нехорошо…

Швея в моей руке дернулась. В одну секунду я полностью потеряла власть над мечом; заорав от боли в судорожно сжатой руке, я метнулась вперед, туда, где горел огонь. В просторной, удобной камере сидели двое – один, с виду чудовище, был прикован цепью к стене, другой свободен, его лица я не успела разглядеть. Швея нацелилась на свободного человека и, как ни пыталась я ее удержать, с разгону проткнула ему бок.

Послышался ужасный звук раздираемой ткани. Свет трех больших факелов померк. В своем последнем рывке Швея вытолкнула меня на лицевую сторону мира; я увидела принца-деспота, подавшегося вперед и натянувшего цепь, и Максимилиана, глядящего на меня широко открытыми, очень черными глазами. Его белые волосы прилипли к белому лбу; он держался за бок двумя руками, ладони были красные и липкие.

– Макс, – прошептала я. – Она сама… Это она сама! Швея!

Я попыталась отбросить меч, но пальцы мертвой хваткой держались за рукоятку. Клинок выскользнул из Максимилиана; здесь, на лицевой стороне мира, я не видела вправленной в Швею нити, но сам меч был теперь кроваво-лаковым, и на острие у него, как насаженный на шпильку мотылек, трепыхался листок бумаги.

– Макс! – прошептала я.

– Ты мне все разбила, – сказал он слабым голосом.

Он отнял ладони от бока, и я увидела сумку, распоротую почти напополам. В сумке звякнули осколки стекла. Я почувствовала сильный запах – фруктовый и спиртовой одновременно.

– Черничная настойка, – простонал Максимилиан. – За что?!

Я лизнула меч. Красная жидкость оказалась приторно-сладкой и обжигала язык.

– Как ты здесь оказалась? Где ты была вообще?! Я ткнулся в ваш мир, а там время стоит! И тебя нет нигде… Где тебя носило?!

Я наконец-то смогла разжать пальцы, вцепившиеся в Швею. Клинок упал на каменный пол вместе с нанизанной на него бумажкой. Руку мою жгло будто огнем; стянув перчатку, я мельком увидела ладонь, густо покрытую волдырями.

– Маги дороги говорят правду, только когда им это выгодно, – проницательно заметил принц-деспот.

Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, будто цепь, приковывавшая его за железный ошейник к стене, волновала его не больше, чем венок из полевых цветиков. Рядом на маленьком столе стояла тарелка с яблоками, кувшин и кружка.

Максимилиан рылся в своей сумке. Книга-оборотень была пробита, залита настойкой и, будто в шоке от случившегося катаклизма, медленно меняла свой вид: оборачивалась черным кожаным томом с застежками.

– Макс… Ты ранен?

Некромант ощупал себя с видимым недоверием:

– На куртке дыра. Большая. И штаны… нет, сухие. Чудо.

– Это Швея! Тот самый меч. Она сама…

Я замолчала. Не хотелось выдавать тайну в присутствии принца-деспота. А кроме того…

В свете факелов я внимательно вгляделась Максимилиану в лицо. Прежде я не замечала, какие у него тонкие, неприятные губы, какие хитрые, бегающие глаза. Некромант; он не должен знать, что я сама умею выходить на изнанку. Не должен знать, что я научилась путешествовать между мирами; если он поймет, что я сильнее и могу без него обойтись, – он предаст меня…

Если уже не предал.

На мой испытующий взгляд некромант ответил настороженным взглядом; я подняла свой меч. На острие была нанизана записка: «Нет. Вы мне ничего не должны. Завтра я думать забуду».

Все ясно. Швея протянула нитку от старой летописи до важнейшего узла: записки. Если бы записка не хранилась в сумке Максимилиана, фиг бы я отыскала некроманта – в подземелье-то, рядом с принцем-деспотом…

– У вас совещание? – спросила я небрежно. – Что ты здесь делаешь, Макс?

– Выйдем, – скованным голосом предложил Максимилиан.

На пороге камеры я оглянулась на принца-деспота; тот грыз яблоко, глядя нагло и очень зло.

Вставало солнце, но день показался мне серым. Коридоры замка съежились, будто норы червяка в увядающем яблоке. До меня дошло, хотя и не сразу: я ведь провела почти час на изнанке!

«Если долго пробыть на изнанке жизни, все на свете начинает казаться отвратительным, мерзким… Кругом мерещатся враги. В конце концов человек захлебывается в собственной желчи…»