— Правда…

В мутное окно забарабанил дождь.

…Всякий раз, когда Тория являлась домой с очередной дырой на чулке, мать, молча покачав головой, доставала с полки коробочку с рукодельем. Тория жадно заглядывала в её таинственные недра — из путаницы шерстяных и шёлковых ниток там выглядывали, как чьи-то глаза, блестящие перламутровые пуговицы. Мать извлекала из подушечки иголку и принималась за дело, время от времени перекусывая нитку острыми белыми зубами. Вскоре на месте безобразной дырищи появлялся красный в чёрную крапинку жучок; новые чулки Тории уже через несколько недель бывали расшиты жучками, целым выводком красных жучков, маленьких и больших — ей нравилось воображать, как они оживают, ползают по коленкам и щекочут их лапами…

А что, если б мать осталась жива? Если бы отец не выпустил её тогда, запер, завалил дверь, замкнул заклинанием?

Много лет отец и дочь провели вместе, и за всё это время она не помнит рядом с ним больше ни одной женщины. Ни одной.

…Башня Лаш разразилась горестным воем. Тория досадливо поморщилась — и тут же нахмурилась, увидев, как переменился в лице Солль. Нелегко, должно быть, жить в вечном страхе.

— Ничего, — сказала она бодро. — Не слушайте… не слушай. В эти бредни об окончании времён верят только гробовщики… Надеются заработать, — она усмехнулась своей неуклюжей шутке, но Эгерт не повеселел — между бровей у него темнела страдальческая складка.

Звук повторился — ещё заунывнее, с истерическим надрывом. Тория увидела, как у Солля начинают трястись губы; передёрнувшись, он поспешил отвернуться. Минуту или две в тягостном молчании Эгерт пытался взять себя в руки — и Тория, которой тоже было неловко, оказалась свидетелем молчаливой борьбы.

Некоторое время она решала, следует ли ей деликатно удалиться или, наоборот, сделать вид, что ничего не происходит. Башня, наконец, замолкла — но Эгерта бил озноб, и прыгающую щёку приходилось придерживать рукой. Не говоря ни слова, Тория вышла в коридор, наполнила железную кружку из бака с водой и принесла Соллю.

Он выпил — и закашлялся; бледное лицо его налилось кровью, на глаза навернулись слёзы. Желая помочь, Тория раз или два хлопнула его по спине — рубашка была мокрая, будто из корыта прачки.

— Всё будет хорошо, — пробормотала она, смутившись. — Послушай… Не будет никакого Окончания Времён. Не бойся…

Тогда он перевёл дыхание — и вдруг рассказал ей всё. Про Фагирру, про Магистра, про обряд в Башне, про обещания и угрозы, про тайное поручение… Тория выслушала до конца, не перебив ни единым словом; добравшись до последней встречи с переодетым плащеносцем, Солль замолчал.

— Это всё? — Тория заглянула ему в глаза.

— Всё, — он отвернулся.

Несколько минут прошло в молчании.

— Ты мне не доверяешь? — спросила Тория тихо. Он усмехнулся: странный вопрос после всего, что было сказано!

— Говорить, так до конца, — Тория нахмурилась.

Тогда он рассказал и про отравленный стилет.

Последующее молчание длилось минут десять; наконец, Тория подняла голову:

— И… ты так ничего ему и не сказал?

— Я ничего не знаю, — устало пояснил Солль. — А если б знал — так и доложил бы за милую душу…

— Нет, — сказала Тория, будто удивлённая самой возможностью такого поворота событий. — Нет… Ты не сказал бы, — тут её голос потерял уверенность.

— Ты же видишь, что со мной делается, — проронил Эгерт досадливо. — Это… уже не я. Это какое-то гадкое трусливое животное…

— А ты можешь… попробовать преодолеть? — спросила Тория осторожно. — Взять и… не бояться?

— Попробуй взять и не мигать, — Эгерт пожал плечами.

Тория попробовала. Некоторое время она мужественно смотрела в окно широко распахнутыми глазами — будто играя в гляделки; потом веки её дёрнулись и, не слушая приказа разума, моргнули.

— Вот видишь, — Эгерт уставился в пол. — Я раб… Я полностью раб заклятия. Всё думаю — что в моей душе первое, что последнее… И кто это спросит пять раз, чтобы пять раз ответить — «да»…

Тория потёрла висок — совсем как отец:

— Не могу поверить… А если тебя заставят делать… Что-то ну совсем уж невозможное? Ты не сможешь воспротивиться?

Эгерт криво улыбнулся:

— Если приставят кинжал к горлу…

— Но… ты же… не подлец? — пробормотала она неуверенно.

Он помолчал. На мокром университетском дворике торжественно, как бургомистр, разгуливал огромный наглый ворон.

Эгерт выдохнул, будто отправляясь на эшафот — и, запинаясь, рассказал про девушку в дилижансе и разбойников, остановивших экипаж на большой дороге.

Последовало новое молчание; Эгерт ждал, что Тория попросту встанет и уйдёт — но она не спешила.

— А если бы, — спросила она наконец, и голос её дрогнул, — если бы там… была… я?

Солль закрыл лицо руками.

Тория долго смотрела на беспорядочно спутанные волны светлых волос, на атлетически широкие, но опущенные и вздрагивающие, как у ребёнка, плечи; потом взяла да и положила на одно из них узкую ладонь.