— Но к этому случаю — дрянь, — пожала Битька плечами.

Задумавшийся Рэн попросил вспомнить что-нибудь об очень длинной веревке.

— Если друг оказался вдруг, — выпалила Битька и пояснила удивленному Шезу, — Ну, это в «Ну, погоди!»волк у Высоцкого свистит и по веревке на многоэтажку поднимается.

— Ты бы еще «Узелок завяжется, узелок развяжется»спела! — возмутился дух.

Рэн задумчиво посмотрел на друзей и начал разматывать веревку, традиционно для шансонтильских мужчин обмотанную вокруг пояса. Его примеру последовали Санди и … тролль. Кстати, именно у него самым парадоксальным образом веревка оказалась наиболее длинной. Юноши почтительно склонили головы перед запасливостью Аделаида. А поднимая головы, обменялись весьма красноречивыми взглядами. В результате, Рэн счастливо вспыхнул и торопливо начал обвязываться, а Санди с понимающей, хотя несколько встревоженной, улыбкой, покачал головой: он предпочитал сам совершать подвиги , нежели нервничать на берегу — и наклонился затягивать узлы.

Перед Рэном шатались уходящие наверх ступени из спутанных и потертых лиан, сухих и хрупких на вид. В ногах и животе задрожало, а в горле отчаянно и весело зазвенело. Ощущения, что он совершает геройство, к счастью, не было. Зато страх опозориться был, впрочем, не долго.

Рэн обернулся, ребята все обвязались, и даже подстраховались, присоединив к связке Друпикуса. Он увидел, как побледнела и азартно закусила губу Бэт, и ему стало весело.

«Наступает ночь, и выступают звезды на небе,

А я опять думаю о тебе, моя беби»…— мысленно пропел он не без иронии. Лиана пугала, осыпаясь в руках трухой, однако он решительно подтянулся, и тут же лестница ухнула вниз.

Рэн даже не успел услышать крик друзей, уши тут же забило ветром, а боль от натянувшейся веревки перервала его напополам. Перед лицом заметались, изрезав его крыльями, испуганные птицы. Но мост не лопнул, а лишь провис в поток. «Хорошо, что пальцы не оторвались», — пришло Рэну в мигом опустевшую голову. И, не разжимая болезненно спаянных с лианой рук, оруженосец попытался закинуть на нее ноги. В этот момент снизу его подбросило накатившей волной ветра.

«…Почему любовь ко мне так жестока,

Почему любовь родилась ко мне с одного бока!»— воскликнул Рэн и подумал, что «Ляпису»бы понравилось исполнение их песни в таких условиях. Но это все лишь в первый миг. А потом был ни с чем не сравнимый кайф полета, ни с чем не сравнимая борьба с рвотными массами, рвущимися наружу по приказу вестибулярного аппарата, ни с чем не сравнимая боль срываемой с суставов кожи и лопающихся от напряжения мышц. А также нечто, что Шез мог бы сравнить с попытками по пьяни вдернуть нитку в ушко иголки.

«…Стал ходить на сейшены, с нефорьем колбаситься,

Все равно не любишь ты, только дразнишься…»— скрипел зубами Рэн, прижимаясь к шершавой плетеной половице моста, как у Высоцкого солдаты к земле. Он не оглядывался, и не видел, как мотает вдоль обрыва ребят, и зарывается в землю копытами Друпикус. И как маленький единорожек пристально вглядывается вверх большими девчачьими глазами. Он думал только о еще одном метре вперед.

Козе понятно, веревка дернулась и кончилась. Мост, будто выжидая, чуть успокоился. Рэн почти с удовольствием почувствовал, как ужас поднимается по ногам, заставляя тело каменеть, замораживает сердце. «Ну, хватит,»— подумал Рэн, останавливая страх и, зафиксировавшись ногами и плечом, отрезал веревку. Попытка привязать ее к мосту обломилась. Веревка вырвалась из рук реальностью из мозга шизофреника. И, одарив оруженосца отрезвляющей пощечиной, исчезла в потоках.

Когда оруженосец вернется, Санди врежет ему так, что тот едва не улетит обратно в реку. А Битька будет старательно отворачиваться, пряча зареванное лицо. Только дядя Луи скажет: «Ну а кто бы из вас повернул назад и не дошел до поврежденного места и не починил бы его?»

А Рэн тихонько отползет в заветренную сторонку и, наконец, переведя дыхание, будет улыбаться тому, как извивался под его распластанным телом мост, как вокруг — и снизу и сверху — и с криком, и бесшумно носились птицы, как пыль обметывала губы и забивала глаза.

— Ну че? — подергивая плечами, остановился рядом Шез, — кайфуешь, новоиспеченный наркоман?

— Это плохо? — поднял ошарашенное и счастливое лицо Рэн.

— Думай, — скривил рот Гаррет.

Рэн пожал плечами, немного побаиваясь, обернулся и тут же опустил голову.

— Ладно. Надо переправляться. Потом будешь думать, — примиряюще хлопнул его по плечу Санди, — Просто про маму забывать не надо, когда на рожон лезешь, да и нас тоже. Вон Бэт…

— Идите вы все… — топнул ногой Бэт. — Ты Рэн — чувак! Меня с тебя прет, колбасит и тащит! Одно дело, что мы тут переживали, а другое, что он все-таки сделал это! — и Бэт рывком обнял оруженосца. Смущению того помешал переход единичного объятия в кучу малу. Рэн шепнул Бэт: «Знаешь, это надо почувствовать!»

— Сейчас почувствуем! — перехватил обращение Санди.

— По закону жанра нас снесет. Но, скорее всего, на обратном пути, — пробрюзжал Шез.

— Можно подумать, мы на дне пруда… — Битька задрала голову. Над ними по чрезвычайно яркому розовому небу плыли черные против света плоские листья кувшинок. Сами цветы ныряли и взмывали вверх, плавно кружились и выписывали стремительные арабески вокруг своих живых аэродромов, чуть слышно шлепая по их упругим спинам длинными мокрыми стеблями.