Пацаны из “Команды” все еще находились в состоянии стресса и молча сидели с опущенными головами. Первым встрепенулся Андрюха Тюменев.

– Живем, блин! – нервно хохотнул он. – А там, на дворе, я, честно говоря, думал, нам кранты. Чуть в штаны не наложил.

– Я тоже, – попробовал улыбнуться Алик.

– А здорово ты им про Россию впарил! – сказал Тюменев. – Прямо, блин, как в кино получилось!

Куренной скривил губы. Сейчас, когда страх смерти забылся, Алику казалось, что его отчаянный выкрик был уж слишком пафосным. Словно он играл на публику. И от слов Андрюхи Куренной почувствовал себя неловко.

– Это я со страху, – пробормотал он.

– Со страху пощады просят, – возразил Ринат.

– Точняк! – кивнул Андрюха.

– Да ладно вам! – отмахнулся Алик. – Жаль, что мы облажались так по глупому. Ведь и правда могли к стенке поставить.

– Еще, может, поставят, – мрачно откликнулся Витек. – За то, что взяли с оружием.

Пацаны замолчали.

– А Витек прав, – вдруг сказал Тюменев. – Этим гадам верить нельзя.

А мы едем, как бараны на убой. Может, попробуем свалить, а?

– Вот тогда уж точно пристрелят, – ответил Алик.

Но мысль выскочить на ходу из прицепа и рвануть со всех ног уже зашевелилась в головах пацанов. Если бы только не голая степь вокруг, где нипочем не спрячешься.

– Подождите, – шепнул Тюменев, – скоро будет одно подходящее местечко. Я покажу.

Показывать ему не пришлось. Местечко, о котором сказал Андрюха, было единственным, хоть как-то пригодным для побега. Неглубокая лощинка, по которой весной протекал теперь пересохший ручей, петляла из стороны в сторону среди редких кустиков. Увидев ее, пацаны переглянулись.

– По моей команде, – негромко сказал Алик, снова почувствовавший себя командиром. – Только все вместе!..

Кашляющий трактор, поровнявшись с лощинкой, замедлил и без того неспешный ход.

– Пошли! – выдохнул Алик.

Четверка пацанов, словно подхваченная вихрем, перелетела через борт прицепа. Боевики оцепенели от такой наглости. И, пока они приходили в себя, пацанам удалось отбежать на десяток шагов. Если бы не строжайший приказ Али-хана не стрелять без его команды, беглецам вряд ли удалось бы уйти.

Только сидевший на заднем сиденье в джипе Ильяс среагировал мгновенно. Его автомат выплюнул горячую струю свинца вслед убегавшим. Али-хан все-таки успел ударить снизу по стволу, и очередь ушла вверх.

– Не стрелять! – громко крикнул Али-хан.

Ослепленный яростью Ильяс снова нажал на курок, расстреливая безоблачное небо у себя над головой.

Но самая первая пуля все-таки достала Тюменева и впилась ему в затылок. Андрюха сделал еще один шаг и рухнул на землю. Седой ковыль сомкнулся над ним.

Людке Швецовой показалось, что пуля ударила ей в сердце. Она задохнулась, в глазах у нее потемнело. В следующую секунду Людка перемахнула через борт прицепа и, не помня себя, бросилась к Тюменеву.

Андрюха лежал, раскинув руки. Людка упала на колени и стал целовать его окровавленную голову, бормоча:

– Родненький!.. Не умирай, родненький!..

Когда “Скорая” подобрала Андрюху, он еще дышал. Швецову, несмотря на ее отчаянные мольбы, в машину не взяли. И без нее мест не хватало для больных.

– Он выживет, а? Выживет? – спросила Людка у врача, глотая слезы.

– Мы не боги, – ответил врач. – Он кто тебе? Брат?

– Нет.

– Жених, значит?

– Да, – сказала Людка. – Выживет?

– Может быть. Молись, девушка.

Машина “Скорой” отъехала.

Людка смотрела ей вслед, беззвучно шевеля губами. Ни одной молитвы она не знала, хотя и носила на груди православный крестик. Но Бог должен был ее сейчас услышать. Ведь она ничего не просила для себя.

Молила только об одном – чтобы Андрюха Тюменев остался живым.

Город встречал возвратившихся заложников как героев. Пусть без цветов, без оркестра и без торжественных речей. Но радостных слез, объятий и поцелуев хватило бы на самый большой праздник.

За это время саперы успели полностью разминировать больничное здание.

Шамиль Касымов, властно покрикивая, сновал в толпе. Он торопился вернуть больных в палаты.

Алик с матерью подбежали к носилкам, на которых лежал Куренной-старший.

– Нормально все, нормально… – бледно улыбнулся он. – Раз такое выдержал, значит, уже не помру. По крайней мере в ближайшие годы.