Ни один министр не мог противиться ее воле, и в течение двух лет бок о бок с королем, которому с каждым днем становилось все хуже, мадам дю Кайла правила Францией. Ее царствование не имело бы своей истории, если бы другая женщина (поскольку политические кулисы времен Реставрации были, что там ни говори, переполнены хорошенькими женщинами) не явилась косвенной причиной войны.

В 1822 году европейские монархи с понятным гневом узнали, что король Испании Фердинанд VII — жертва небольшой революции — содержится в собственном дворце в качестве пленника. Несчастный монарх обратился к Священному союзу, и в Вероне был собран конгресс, дабы изучить условия, при коих члены коалиции могли прийти ему на помощь. Представлять Францию на этом конгрессе было поручено Матье де Монморанси, который решительно отвергал саму идею вооруженной интервенции. Однако виконт де Шатобриан, жестоко страдавший в то время от безвестности, рассудил, что конгресс мог бы стать для него благоприятнейшим случаем показать собравшимся в Вероне нациям свои таланты диалектика, оратора, философа и обаятельного дипломата. Шатобриан известил о своих намерениях любовницу, прекрасную мадам де Дюра, та заставила своего мужа обратиться к королю и добилась назначения виконта членом французской делегации…

Шатобриан отправился в Верону, где не замедлил оттереть соперника, и Монморанси был вынужден возвратиться в Париж. Превратившийся с отъездом Монморанси в рупор официальной Франции, Шатобриан, автор «Мучеников», желая стать также автором своей собственной «войны», возглавил прения и выказал себя горячим сторонником вооруженной интервенции. Он потребовал для Франции — поскольку речь шла о спасении одного из Бурбонов — права самостоятельно организовать эту интервенцию.

Другие члены коалиции, довольные уже тем, что могут не принимать участия в грядущей войне, немедленно согласились с предложением виконта. И 7 апреля 1823 года французская армия, возглавляемая герцогом Ангулемским, пересекла границу Испании и вступила в город Ирун…

Итак, еще раз нескольким дамам весьма легкомысленного нрава удалось сыграть определяющую роль в истории Франции…

В продолжение всего апреля Людовик XVIII каждое утро получал некое коммюнике и поспешно прочитывал его, отбросив в сторону все иные дела. Оно не содержало, как можно было бы подумать, последние сводки о военных действиях в Испании… Оно составлялось архитектором Итторфом, на которого были возложены обязанности по строительству нового Сент-Уэна. Король пожелал, чтобы все работы были закончены ко 2 мая, годовщине обнародования Хартии.

В конце апреля король инкогнито отправился присмотреть за окончанием работ и остался весьма доволен увиденным. Итторф выстроил замок в три этажа в итальянском вкусе, перепланировал парк, расширив его до самой Сены и высадив 120 тысяч саженцев деревьев разных пород, выстроил конюшни, хлев и молочную ферму. Сады и оранжереи были наполнены самыми редкими растениями. Мебель отличалась самым изысканным вкусом. «Все здесь, — пишет историк того времени, — свидетельствует о любви дарителя к владелице замка, начиная с желобов для стока воды, выложенных полированным мрамором, и вплоть до лестницы, ведущей на чердак, с перилами резного красного дерева»…

Посетив этот замок, «настоящий храм любви», Людовик XVIII возвратился в Тюильри и пригласил к себе мадам де Кайла.

— Дорогая Зоэ, — сказал ей король, — я только что видел футляр красивейшей в мире жемчужины. Я приехал из Сент-Уэна…

Фаворитка, все еще продолжавшая изображать полнейшее неведение относительно того, что замок предназначался именно для нее, придала своему лицу выражение вежливого любопытства, но ни о чем не спросила.

— Замка, что я предложил вам в дар, — продолжал король, — и который не позволила принять только ваша деликатность, более не существует. Он уступил место совершенно новому павильону, в коем каждый камень, каждое дерево, каждый предмет обстановки выбраны с любовью…

Зоэ по-прежнему хранила молчание. Смутившись, король развил свою мысль.

— Я велел построить этот павильон для самой красивой, самой любезной, самой умной, очаровательной и самой преданной из моих подданных. Думаю, что вы меня поняли…

Мадам дю Кайла продолжала молчать.

«После того как она столько раз отказывалась от этого подарка, — пишет мадам де Кастен, — мадам дю Кайла не знала теперь, как принять дворец и нисколько не потерять при этом своего достоинства» .

Монарх воспринял молчание своей фаворитки как новый отказ, однако весьма удачно пришел ей на помощь.

— Дитя мое, — сказал он мадам дю Кайла, — не огорчайте меня отказом, прошу вас. Вы,

похоже, все еще колеблетесь, и я вижу, что просто обязан теперь заставить вас исполнить мою волю. Вы знаете, что до сей поры я ничего не приказывал вам, но нынче я самым нежнейшим образом отдаю вам приказ: принять в дар замок Сент-Уэн…

Мадам дю Кайла, казалось, только этого и ждала. Она пала на колени перед королем и залилась слезами.

— Увы! Увы мне! — причитала она. — Я не могу ослушаться моего короля…

Восхищенный король вручил ей в знак благодарности 10 миллионов из своей личной шкатулки.

Славный, добрый человек!

На празднике 2 мая 1823 года, великолепно удавшемся благодаря искусству Изабе и собравшем весь цвет парижского общества того времени, состоялось торжественное открытие замка Сент-Уэн . Король не появился на торжествах, но присутствовал в виде изображения: под крики, впрочем, мелодичные — хористов Оперы был снят покров с портрета короля кисти Жерара…

Праздник был великолепен! Увы! Последовавшие за ним дни принесли и некоторые заботы, которые стали причиной огорчений для новоиспеченной владелицы замка. Во-первых, Беранже опубликовал песенку, в которой фаворитку называл Октавией: