Именно сюда, в Барджелло, были отведены не только Филиппо Строцци и фра Леонардо, но еще и Сельваджо Альдобрандини, хотя он был ранен, Бернардо Корсини, давший ему приют, и другие патриоты — те, кого герцог счел уместным к ним присоединить в качестве членов тайно затевавшегося против его особы заговора, те, кто участвовал в нем, по словам герцога, если не делом, то сердцем.

Их всех вместе заключили в одну большую камеру с решетчатыми окнами; стены ее были сплошь покрыты вязью надписей, нацарапанных на камнях их предшественниками — многими мучениками за общее с героями нашего рассказа дело.

В момент, когда мы вводим читателя в круг этих благородных жертв тирании великого герцога Флорентийского, фра Леонардо стоял, прислонясь к одной из опорных колонн свода, Строцци сидел, а подле него лежал на каменной скамье со скатанным плащом под головой Сельваджо Альдобрандини; остальные теснились около Бернардо Корсини, залезшего на табуретку и старательно выводящего ржавым гвоздем на полуобтесанном камне стены свое имя.

— Чем это ты там занят, Бернардо? — спросил его монах.

— Как видишь, святой отец, — ответил Бернардо, — пишу свое недостойное имя рядом с именами мучеников, предшествовавших мне на этом свете и теперь ждущих меня на небесах.

И он передал гвоздь Витторио деи Пацци.

— Я — следующий, — сказал Витторио. — Клянусь Иисусом Христом, последним Царем нашим, признанным всенародно! Когда-нибудь эти стены станут «Золотой книгой» Флоренции. Смотрите, вот имя старого Джакопо ди Пацци, моего прадеда, а вот имя Джироламо Савонаролы, вот — Никколо Кардуччи, Данте Кастильоне… Хвала Господу! У свободы отборная гвардия из благороднейших душ, вознесшихся в небеса!

— Напиши и мое имя, Пацци, — крикнул ему Сельваджо, — напиши его между своим и именем Строцци! Пусть узнают грядущие поколения, с кем я был, а если камень слишком тверд, возьми мою кровь и выведи ею, вместо того чтоб выцарапывать по букве… Моя рана еще не затянулась, и в чернилах отказа не будет. Пиши, пиши: «Сельваджо Альдобрандини, отдавший жизнь за свободу!»

— Теперь ты, Строцци, — сказал Витторио, нацарапав имя Сельваджо Альдобрандини под своим.

И он протянул ему ржавый гвоздь, сделавшийся в руках прославленных узников резцом Истории.

Филиппо Строцци взял гвоздь и там, куда доставала рука, написал одну итальянскую сентенцию, которую мы пытаемся перевести следующим двустишием:

Витторио рассмеялся:

— Совет хорош, — заметил он, — но, поданный стенами темницы, грешит некоторой запоздалостью.

Другие поочередно подходили расписаться на стене.

В этот самый миг фамильо государственной инквизиции вошел в камеру.

— Филиппо Строцци вернулся с допроса? — громко вопросил он.

— Да, кто его спрашивает? — отозвался Строцци.

— Какая-то девушка, имеющая разрешение на получасовое свидание с ним, — ответил фамильо.

— Девушка? — удивленно переспросил Строцци. — Если только это не Луиза…

— Да, она, отец! — крикнула с порога дочь Строцци.

— Тогда иди сюда, дитя, иди сюда! — открывая ей объятия, произнес Филиппо. — Я тебя простил; надеюсь, простят остальные.

И вновь почувствовав всю свою отцовскую нежность, он в отчаянном приступе страха прижал ее к груди, воскликнув:

— О! Дитя мое, ты вгоняешь меня в дрожь… От кого ты получила разрешение увидеться со мной?

— От самого герцога, — ответила Луиза.

— Как же ты его добилась?

— Просто испросив.

— Но где?

— Во дворце.

— В герцогском дворце? — воскликнул Строцци. — Ты была у этого негодяя?.. Дочь Строцци в доме незаконного сына Медичи!.. О! Уж лучше бы мне вовсе не довелось встретиться с тобой, чем увидеться при таком условии… Прочь, прочь от меня!

С этими словами он оттолкнул дочь.

— Строцци, не будь бесчеловечен… — укорил его фра Леонардо, поддерживая девушку.

Но старик вскочил с места и, меж тем как невинное дитя его взирало на отца, преисполняясь страхом и изумлением, застонал, вцепившись себе в волосы:

— Она была у него!.. Она ступила в это логово распутства, в этот вертеп похоти!.. Сколькими же годами невинности оплатила ты разрешение свидеться со мной? Ответь, Луиза, ответь!..

— Отец, — с кроткой нежностью ответила девушка, — видит Бог, я ничем не заслужила таких слов. И потом, я была там не одна: Лоренцо находился подле герцога и не оставлял нас.