Один анекдот может показать читателю, как мало мог король, хотя считался уже совершеннолетним. Бираг, первый камердинер короля, попросил однажды де Креки, одного из камер-юнкеров высочайшего двора, поговорить с королем о своем двоюродном брате, прапорщике Пикардийского полка, раненом в сражении при Этампе, и просил место поручика в том же полку, так как поручик был убит. Прошло пять или шесть дней, а Бираг не получал ответа, и однажды утром, когда Лапорт одевал короля, де Креки спросил его величество, не угодно ли ему будет вспомнить о просьбе Бирага. Король притворился будто не слышал.

— Ваше величество, — сказал тогда Лапорт, стоя перед ним на коленях и поправляя ему на башмаках банты, — те, кто имеет счастье служит вам, очень несчастливы, если они не могут даже надеяться получить то, что им следует по всей справедливости!

Тогда король, нагнувшись к своему камердинеру, прошептал:

— Это не моя вина, мой любезный Лапорт, я «ему» об этом говорил, но это ни к чему не привело! — Говоря «ему», король имел в виду Мазарини, к которому по-прежнему питал отвращение.

Из Сен-Жермена двор вновь направился в Корбель, а оттуда все поехали осаждать Этамп. Утром, в день отъезда, к Лапорту пришли с вызовом от короля и тот, бросив свой завтрак, поспешил явиться. Вынимая из кармана полную руку червонцев, Луи XIV сказал:

— Возьми, Лапорт, эти 100 луидоров, которые прислал мне министр финансов на мои надобности и для раздачи солдатам, и держи их у себя.

— Почему же, государь, — спросил Лапорт, — вы не хотите держать деньги у себя?

— А потому, — отвечал король, — что у меня очень высокие сапоги, и если я спрячу деньги в карманы, мне ходить будет неловко.

— Но почему же вашему величеству не положить их в карман камзола? — предложил Лапорт.

— И то правда, — согласился юный король, — ты прав, Лапорт! Отдай назад луидоры и они будут у меня.

Однако Луи XIV недолго оставался владельцем означенной суммы, и очень скоро лишился своего сокровища довольно странным образом. Во время пребывания двора в Сен-Жермене главный камердинер Моро заплатил из своего кармана 11 пистолей за перчатки короля, а так как все нуждались в деньгах, то 11 пистолей беспокоили честного служителя. Узнав, что король получил от министра финансов 100 луидоров, Моро попросил Лапорта поговорить с королем о возврате денег и получил обещание исполнить просьбу в тот же день вечером.

Из Корбеля двор отправился на ночлег в Менвиль-Корнюэль, где король поужинал у его высокопреосвященства. В 9 часов вечера Луи XIV вернулся к себе, и Лапорт, раздевая его, сказал:

— Государь! В то время как мы находились в Сен-Жермене, Моро заплатил за ваше величество 11 пистолей, и так как в настоящее время все крайне нуждаются в деньгах, я обещал ему попросить эту сумму у вашего величества.

— Увы! — печально ответил мальчик. — Ты поздно сказал мне об этом, мой любезный Лапорт! У меня нет больше денег!

— На что же вы истратили их, ваше величество? — удивился Лапорт.

— Я их не истратил, — еще грустнее сказал король.

— Вы, вероятно, играли у кардинала в карты? — стал доискиваться причины Лапорт.

— Нет, ты знаешь, что я не так богат, — объяснил король, — чтобы играть в карты.

— Позвольте, позвольте, государь, — Лапорт все понял, — вы не проиграли кардиналу, он просто забрал у вас ваши деньги!

— Да, это правда, — глубоко вздохнул король, — ты теперь сам видишь, что лучше было бы, если бы ты забрал у меня эти деньги еще утром!

Действительно, узнав о необычайном богатстве своего царственного питомца, кардинал волей или неволей отнял у него деньги. Как уже говорилось, двор отправился осаждать Этамп, и Луи XIV в первый раз участвовал в сражении. Несмотря на то, что три или четыре пули просвистели мимо его ушей, он не струсил и не потерял присутствия духа. Когда вечером все прославляли его храбрость, он обратился к Лапорту, находившемуся около него все время:

— Ну, а как ты, Лапорт, ты не трусил?

— Нет, государь, нисколько, — уверенно ответил тот.

— Так ты, значит, храбрец? — заинтересовался король.

— Ваше величество, — улыбнулся Лапорт, — тот всегда храбр, у кого за душой ни копейки!

Луи XIV засмеялся. Дежурный камердинер, герцог Анжуйский и, наверное, кардинал Мазарини поняли эту шутку.

Юный король не мог без сожаления смотреть на больных, изувеченных солдат, которые протягивали к нему руки и просили милостыню, в то время как он не мог достать из кармана ни копейки. Бедность в народе была также ужасна; везде, где проезжал двор, крестьяне бросались с жалобами, прося о защите от грабительства со стороны солдат, разорявших их имущество. К довершению несчастья начался голод, и бедняки умирали ежедневно сотнями. Особенно печальное зрелище представляли умирающие от голода матери с младенцами. Проезжая однажды по мосту в Мелене, король увидел женщину и трех ее детей, лежащих один подле другого. Мать и двое детей были уже мертвы, а третий, которому было не более пяти месяцев, был еще жив и сосал грудь безжизненной матери.