Но было странно, что королева, казавшаяся очень тронутой всеми этими бедствиями, рассуждала о виновниках столь великих несчастий, должных предстать перед Богом, забывая, что в день Страшного суда отчет потребуется и у нее.

К этому времени принцесса де Монпансье, которая жестоко скучала в Орлеане, решила выехать из города. 2 мая, в сопровождении графинь Фиеск и Фронтенак, она выехала и в Бургола-Рен встретилась с принцем Конде, который вместе с герцогом де Бофором, герцогом Тарентским, герцогом де Роганом и всеми знатными лицами Парижа выехал навстречу. Подъехав к ней, принц спешился и почтительно поклонился. Принцесса пригласила Конде в свою карету и поехала в Париж, жители которого, ожидая ее приезда, уже ждали у заставы. Принцессе представился случай повторить некоторым образом свою орлеанскую экспедицию.

Судя по всему, между армиями короля и принца Конде должна была вскоре произойти решительная схватка. Выехав из Мелена, король отправился в Ланьи, где устроил смотр войскам, приведенным маршалом Лаферте-Сенектером из Лотарингии. По окончании смотра король отправился на свою главную квартиру в Сен-Дени, где решено было двинуться на Париж и атаковать армию Конде, стоявшую на берегу Сены между Сюреном и Сен-Клу. Принц Конде рассудил, что позицию, которую он занимал, удержать невозможно, и решил, выступив из своего лагеря ночью, расположиться в Шарантоне. Так как принцесса де Монпансье сыграла в последующем весьма важную роль, то мы будем говорить главным образом о ней.

1 июля 1652 года около половины 10 вечера м-ль де Монпансье услышала барабанный бой и звуки труб. Подбежав к окну и открыв его, она увидела шествие войска принца Конде и простояла до полуночи, погруженная в раздумья и с предчувствием, что завтрашний день станет для нее великим днем. В течение этого вечера к ней заходили друзья и последним заглянул Фламарен, с которым они подружились во время похода на Орлеан.

— А знаете ли вы, любезнейший Фламарен, — спросила принцесса, — о чем я думала, когда вы вошли?

— Право, нет, ваше величество, — ответил тот.

— Я думала о том, — протянула принцесса, — что завтра я совершу такой же для всех неожиданный подвиг, как в Орлеане.

— О! — восхитился Фламарен. — В таком случае вашему высочеству придется быть очень изобретательной!

— Это почему же? — удивилась де Монпансье.

— Да потому, — сказал Фламарен, — что завтра ничего не будет, начались переговоры, и если армии сойдутся, то только для того, чтобы дружески обняться.

— Да, да! — сказала принцесса, — знаю я эти переговоры, слышала о них! Мы весьма глупо сделали, не обратив особенного внимания на свои войска, а Мазарини в продолжение этого времени собрал всех своих сподвижников, так что нам не будет особой выгоды от завтрашнего дня.

— Вы так думаете? — усомнился гость.

— Да! — рассердилась м-ль де Монпансье. — И мне очень хотелось бы, чтобы у вас, одного из зловредных переговорщиков, была завтра вывихнута рука или сломана нога!

— Э, полноте, принцесса! — засмеялся Фламарен, прощаясь с воинственной девицей. — До свидания, до завтра! И мы увидим, кто из нас ошибается — вы или я. — И они расстались очень весело. Что же касается Фламарена, то он был спокоен относительно завтрашнего дня, поскольку ему предсказали, что умрет он с веревкой на шее.

После ухода Фламарена принцесса пошла в спальню, но поспать долго ей не удалось — в 6 утра постучали. Вскочив с постели, принцесса позвала слуг и они ввели в комнату графа Фиеска, посланного принцем Конде к герцогу Орлеанскому с извещением, что атакованный королевской армией между Монмартром и Ла-Шапелем принц отброшен к заставе Сен-Дени, и, беспокоясь о положении герцога, просит его сесть на лошадь и лично принять участие в деле. Гастон, конечно, объявил себя больным, заявил графу, что не встанет с постели и что все может обойтись без его присутствия. Графу Фиеску оставалось надеяться на принцессу и, придя к ней, он стал от имени принца Конде просить о помощи.

Отметим, что в это время супруга принца Конде была очень нездорова, и м-ль де Монпансье — разборчивая невеста, вечно искавшая мужа, — питала в глубине сердца если не желание, то надежду выйти замуж за принца, поэтому она обещала графу сделать все, что он нее будет зависеть. Проворно собравшись, она тщательно оделась и поехала в Люксембургский дворец, где увидела отца прохаживающимся по своему кабинету.

— Ах, ваше высочество! — заметила принцесса герцогу. — То, что я вижу, меня бесконечно радует! А то граф Фиеск был только что у меня и сказал о вашей болезни, что вы даже не можете встать с постели, а я вдруг вижу вас на ногах!

— Граф не ошибся, любезная моя дочь, — отвечал Гастон. — Правда, я не так уж болен, чтобы лежать в постели, но я очень не расположен принимать участие в делах сегодня.

— Однако, если это возможно, — сказала принцесса, — вам лучше сесть на лошадь и посмотреть, в каком положении находятся наши дела, ибо, да позволительно мне будет дать совет своему отцу и сказать, что внимание всего Парижа устремлено на него и сегодняшнее дело самым тесным образом касается его чести!

— Любезнейшая принцесса, — возразил герцог, — я благодарю за совет, но никак не могу ему последовать, так как чувствую себя слишком слабым и я не в состоянии сделать и ста шагов.