Я вытоптал небольшой пятачок, в обозримом пространстве земля была рыхлой. Зачерпнул горсть, помял в ладони – теплая, поднес к глазам… и отбросил с отвращением. В земле копошились белесые личинки, многоножки, длинные розовые черви. Теперь равнина уже не казалась мне мертвой, она была насыщена жизнью – чужеродной, враждебной человеку.

Я спрятал пистолет в кобуру, размышляя, в какую сторону направиться… И вдруг меня кто-то шлепнул по плечу. Я вскрикнул от неожиданности, развернулся всем телом. Никого. Очередной удар по плечу снова застал меня врасплох… Позади снова никого не оказалось.

– Кто ты?! Черт побери! Кто-о?!

Мне сделалось по-настоящему страшно. Захотелось бежать без оглядки. Но куда?

– Кухериал! – закричал я. – Кухериал, помоги мне!

Послышался знакомый смех и передо мной материализовался бес.

– Соскучился? Стоило оставить на пару минут – и ты уже орешь во все горло. Вот что значит настоящая привязанность.

– Ты изменился, – сказал я. Бес выглядел в аду по-другому. На хитром лице обозначилась густая растительность, подбородок выдвинулся вперед на целую ладонь. С одеждой тоже произошли метаморфозы. На руках искусителя топорщились шипами перчатки с обрезанными пальцами. Штаны исчезли, длинная красная рубашка с белоснежными манжетами едва прикрывала поросший густой растительностью пах. Выгнутые коленями назад лохматые ноги кончались раздвоенными копытами. Длинный хвост с кисточкой на конце бил по земле, закручивался вокруг покрытой серой шерстью щиколотки.

– Мы в аду? – уточнил я.

– Точно, за гранью онтологической иллюзии. – Бес счастливо засмеялся, затанцевал, припадая на левую ногу. Впоследствии я узнал, что все падшие слегка прихрамывают. Так можно узнать адского гостя, принявшего человеческий облик. – Наполненный неугасимым огнем, дом боли и несчастий. – Процитировал Кухериал. – Мильтон. Славный был поэт. Сейчас наполненный неугасимым огнем болеет и страдает. Святые неоднократно интересовались его судьбой, хотели через Чистилище провести. Не вышло. Мы таланты не отдаем. А насыщаем их болью и страданием, вызывая тем самым новый творческий подъем. Если бы ты знал, сколько поэтов и писателей у нас пережили подлинный пик творчества. Писатель так устроен. Создай ему невыносимую жизнь – и он все свои обиды и страхи выплеснет на бумаге.

– Я думал, ад выглядит иначе, – заметил я. Пейзаж угнетал однообразием. Дышалось тяжело. Воздух драл горло, обжигал гортань, врывался в ноздри удушливым запахом серы.

– Не переживай. Пределы еще поразят тебя инфернальной красотой. Здесь краски буйны. А страдания огромны. И на всех кругах царит дивный хаос и искрометный ужас. Координаты пространства смещены и меняются, в зависимости от того, кто именно находится в заданной точке и куда он желает попасть. То есть если ты захочешь направиться ко дворцу герцога в одиночку, скорее всего сгоришь в каком-нибудь огненном озере.

– Не курорт, – констатировал я.

– Мы лишь на первом кругу ада. В Пределе лености, вотчине герцога Велиала, повелителя уныния.

– Это многое объясняет. Герцог, наверное, ленится возделывать сады и благоустраивать пляжи.

Кухериал кинулся ко мне, прикрыл жесткой ладонью рот.

– Тс-с-с, Васисиуалий. Запомни золотое правило. Иначе в аду не выживешь. В герцогских Пределах об их повелителе – ни единого дурного слова. Уши повсюду. Остальных можешь ругать последними словами. Но только не герцога круга. И не Князя тьмы.

– Тирания?

– Именно так! Империи растут и укрепляются лишь при тирании. И нет империи могущественней, чем Адские пределы.

– Долго нам здесь торчать? – поинтересовался я хмуро. Меня немного беспокоило обилие насекомых. Где гарантия, что они не заползут в ботинки?

– За нами придут, – пообещал бес. – Наберись терпения…

Терпение мне действительно понадобилось – ждать пришлось долго.

– Кто придет? – допытывался я. Но Кухериал не пожелал отвечать, только вглядывался в горизонт и почесывал пузо.

В конце концов, и ему надоело тратить время впустую:

– За что не люблю первый круг, – заявил он, – так это за тормознутость местных обитателей. Никуда они, понимаешь, не торопятся, сволочи. К тому же, леность у них сочетается с унынием. Видел бы ты их постные морды… Разумеется, к герцогу Велиалу это утверждение не имеет никакого отношения, – уточнил он, на всякий случай.

– Разве уныние и лень не одно и то же?

– Да ты что?! – вскричал Кухериал, как будто я сказал нечто кощунственное. – Леность и уныние всегда идут рука об руку. Хотя церковники их объединили и осуждают, но леность бывает в радость. Лежит себе, бывает, человек на диване день-деньской, щелкая каналами зомбоящика, и так ему хорошо, так здорово. Никто не мешает. Не заставляет заниматься всякой бесполезной ерундой. А потом приходит жена с работы. И вот тут начинается подлинное уныние. Потому что он в магазин не сходил. Собаку не накормил. Детей из сада не забрал. Ну, и так далее. Как, все же, хорошо, что мы тебя от той дамочки избавили. А то женился бы, Васисуалий, и сейчас был бы самым унылым существом, забитым и убитым бытом.