Анна, где ты?

Аннотация
Пасмурным сентябрьским днем, в половине третьего, Анна Бол с чемоданом в руке вышла из дома номер пять по Ленистер-стрит.

Анонс Этот добротно сработанный роман сочетает в себе самые разнообразные достоинства. Сюжет, предшествующий классическому «Отелю „Бертрам“, содержит, скажем так, очень английские чудачества, скрывающие совсем не английскую жестокость и беспринципность. Современному читателю следует отметить, что для своего времени это довольно шокирующее произведение, и весь ужас его обрушивается на типичную англичанку — Томазину, которая до самого конца отказывается признать реальный смысл всего произошедшего. Мостиком между неприкаянной Анной и доброй, но поверхностной Томазиной Эллиот послужила мисс Силвер, и недаром именно в этом романе квартира мисс Силвер впервые навевает одного из главных героев на особое настроение: „Безопасность — вот что имели викторианцы, хотя, пожалуй, им приходилось дорого за нее платить. Она (мисс Силвер) поистине была островком стабильности в нашем неустроенном мире“. Эта мысль, приведенная в начале романа, дает ключ к роли мисс Силвер на протяжении всего повествования. Милая старушка несет знамя викторианского здравого смысла, после чего полиция окончательно расчищает завалы. (Кстати, обратите внимание на частое упоминание захламленности места.) На сей раз речь идет не об обычном убийстве, а, собственно, о моральной опасности для здравого образа жизни! В этом социально значимом сюжете даже второстепенные линии получились более жизненными и эмоциональными. Попытки Анны очернить порядочных людей воспринимаются не как очередной детективный ход, а как добавочный штрих к ее злобному, мстительному характеру. В романе можно обнаружить довольно много удачных фраз, из которых хочется отдельно отметить скрыто-язвительное «Знаете, он пишет книги. Когда привыкаешь создавать характеры по своему усмотрению, начинает казаться, что так же можешь распоряжаться и с людьми». И позже — своеобразное, почти поэтическое описание процесса разгадки тайны: «Если есть связь между кровавыми ограблениями банков и Колонией, центром которой был Дип-хаус, то в разные моменты должны были возникать подсказки, легкие и на первый взгляд бесцельно витающие вокруг, как паутинки, которые наполняют воздух летним утром после восхода солнца. Они неизвестно откуда берутся, их почти не видно, они — бестелесное прикосновение, вот оно есть, а вот его уже нет. Но о нем можно вспомнить». Вышел в Англии в 1951 году. Перевод В. Челноковой выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые. Пролог Пасмурным сентябрьским днем, в половине третьего, Анна Бол с чемоданом в руке вышла из дома номер пять по Ленистер-стрит. Пожилая горничная Агнес долго стояла в дверях, до тех пор, пока не убедилась, что она свернула налево к грохочущему шоссе. Шум доносился даже сюда. Если он станет еще громче, ее хозяйке миссис Дагдейл, придется переезжать, подумала горничная. После чего прошла на кухню и сказала кухарке, миссис Харрисон, что мисс Бол, слава тебе господи, уехала. Миссис Харрисон подняла глаза от чайника, который она снимала с огня. — А я и не слышала, как подъехало такси. — Никакого такси не было, она пошла пешком со своим чемоданом к дороге. Миссис Харрисон запила кипяток в низенький коричневый чайничек. — Стало быть, покатит на автобусе. Ну что ж, больше мы ее не увидим, и слава богу! Анна Бол шла по улице. Небо хмурилось, но дождя не было. Может, еще начнется, или ляжет промозглый туман. Она была рада, что идти ей недалеко, а еще больше рада тому, что уволилась. Что бы ни случилось, она ни за что больше не станет служить компаньонкой. Уж на что с детьми тяжело, но с этой неврастеничкой миссис Дагдейл отправишься прямиком в морг. Она дошла до конца улицы и стала ждать автобус на Хаммерсмит. В это время дня народу на остановке почти не бывает. Она поставила чемодан на тротуар — наконец-то дотащила, больше уже тащить не придется. Впереди стояли толстуха в синем и явно пронырливая старуха в черном; обе едва на нее глянули. Ее темно-серый костюм был почти новым, но плохо скроен и плохо сшит. У нее не было ни приятной мордашки, ни стиля, ни какого-то особенного роста или округлостей — ничего, что могло бы ее выделить из тысяч молодых женщин, зарабатывающих себе на хлеб. Ей можно было дать и двадцать, и двадцать пять, и все тридцать лет. В сущности, единственным ее достоинством было умение проскользнуть незамеченной. Подошел автобус, стоящие перед ней женщины вошли, она вслед за ними. Приятно было думать, что ни у той, ни у другой она ни на миг не задержится в памяти. Толстуха ехала в гости к замужней дочери, хотела побыть у нее до вечера. И заранее предвкушала, как обрадуются дети, увидев, что им привезла бабушка. У Эрни день рождения, уже большой мальчик! Но и маленькую Глэдис нельзя было оставить без подарка. Старуха скрючилась, наклонившись почти до колен. Вот уже десять лет, как у нее нет дома, который она могла бы назвать своим. Три месяца она живет у Генри, потом три у Джеймса, три у Энн и три у Мей. У Генри жена неплохая, но вот девица, на которой женился Джеймс!.. Муж Энн больно уж важничает — все школьные учителя такие, все у них должно быть по порядку, как полагается. Бедняжка Мей старается изо всех сил, день-деньской надрывается. Нечего было выходить за него, так нет же, не послушалась матери. Старуха кивала своим коленям и думала о былом, когда у нее была своя квартира, хоть и небольшая, а детки были маленькими. Она их вырастила, и теперь они не хотят ее знать. Анна Бол думала о новом месте, куда она сейчас и направлялась. Еще неизвестно, устроит ли она ее. Может, она там останется, а может и нет. Если не понравится — сразу уйдет. Трое детей — многовато, но все лучше, чем один. Один — всегда баловень, его постоянно придется развлекать. А трое будут играть друг с другом. Сразу после Бродвея она вышла и стала ловить такси. Тут же подъехала машина и, резко затормозив, остановилась за Анной и ее чемоданом. Хлопнула дверь, и машина влилась в общий поток. Глава 1 Весь фокус в том, что опасности и трудности не всегда сразу являют нам свое истинное обличье. Предвестником яростного шторма может быть столь маленькое и далекое облачко, что его и не заметишь. Когда мисс Мод Сил вер январским утром взяла свежую «Тайме» и, просмотрев колонку «Рождения, свадьбы, смерти», с интересом уткнулась в колонку частных посланий, прозванную «Колонкой скорой помощи», она не догадывалась, что одно из объявлений станет отправной точкой в чрезвычайно опасном и ярком расследовании, одном из самых памятных в ее практике. Давным-давно она покончила с «учительством» — так она определяла свою профессию — ради карьеры частного детектива. Именно этот род занятий обеспечил ей и приличное жилье в особняках Монтэгю, и современный комфорт. А ведь долгие годы не на что было надеяться, кроме как на проживание в чужих домах, а под старость — на убогое существование за счет тех грошей, которые удавалось урвать от жалованья. Всякий раз, думая о теперешнем своем положении, она испытывала чувство благодарности к Провидению — оно, и только оно вело ее, распорядившись направить свои таланты и энергию в другое русло. Она очень серьезно относилась к своей новой профессии, ощущая себя слугой Закона и Справедливости. Теперь она вносит свою скромную лепту в искоренение Зла и защиту невиновных. У нее появилось много преданных друзей, на чью поддержку она могла рассчитывать в трудную минуту. Фотографии, которыми была заставлена каминная полка и книжный шкаф и которые перемежали безделушки на маленьких столиках, свидетельствовали о том, что среди ее друзей много молодежи. Юноши и девушки, дети всех возрастов улыбались ей из старинных рамок времен королевы Виктории и короля Эдуарда — бархатных, серебряных, а также серебряной скани по бархату. Все эти рамки прекрасно сочетались с синими шторами в павлиньих перьях, с ковром в ярких гирляндах — тоже синим — и с резными ореховыми стульями в чехлах. Ковер был новый, но в викторианском стиле. Казалось, эти гирлянды излучали сияние той великой эпохи. Мисс Силвер считала своей самой большой удачей возможность окружить себя любимыми красками и мотивами своего детства. Цена ковра была просто невообразимой, но ведь он прослужит многие годы. Повыше фотографий на трех стенах висели репродукции с картин известного художника XIX века Милле: «Гугенот», «Пробуждение души», «Загнанный олень». Сама мисс Силвер в платье цвета сухого сена, сколотом у шеи крупной золотой брошью с витиеватыми инициалами ее родителей (внутри броши хранились драгоценные завитки их волос), замечательно гармонировала со всем антуражем. У мисс Силвер были мелкие черты лица, чистая кожа, густые волосы неопределенного мышиного цвета; на затылке они были забраны в косу, спереди нависали аккуратной челкой, и то и другое накрывала сеточка для волос. Маленькие ножки с тонкими лодыжками, обтянутые черными шерстяными чулками, были обуты в шлепанцы с потертыми носами. Она словно сошла с групповой фотографии из семейного альбома, и, взглянув на нее, каждый тотчас бы угадал в ней гувернантку и старую деву. Ее глаза медленно путешествовали по «Колонке скорой помощи». «Приятная, общительная леди с радостью погостит в уютном доме. С благодарностью окажет небольшую помощь. Тяжелую работу и приготовление пищи — не предлагать». Она про себя отметила, как много людей надеются получить что-то даром, Ниже следовало очередное подтверждение этого факта: «Приглашаю даму в комфортабельный дом. Чтобы разделить с ней домашние обязанности. Желательно: любить кошек, водить машину, любить работу в саду, уметь обращаться с ульями. Рано вставать». Мисс Силвер сказала: «Вот это да!» — и продолжила чтение. Ее глаза выхватили необычное имя. Анна — это имя сейчас редко встречается в такой форме. «Анна, где ты? Пожалуйста, напиши. Томазина». Томазина? Мисс Силвер никогда не слышала такого имени. Очень приятно, что возвращаются старые имена. Энн, Сьюзен, Джейн, Пенелопа, Сара — исконно английские имена, связанные с историей, жизнь. Это отрадно. Помимо имени, ничто не задержало ее внимание. Ничто не сказало ей, что это — первая встреча, предшественница того дела, которое потребует от нее всего ее мужества, опытности и таланта, которые до сих пор ни разу ее не подводили. Далее следовал веселый призыв: «Будьте истинными джентльменами! Молодому человеку 25 лет, без денег, без специальности, срочно требуется работа! Что вы можете предложить?» Дочитав «Колонку скорой помощи», она сложила газету. Новости она уже узнала, а статьи, корреспонденции и прочие материалы пока подождут. Сейчас пора заняться письмами. Она села за внушительный письменный стол и приступила к длинному, прочувствованному посланию к своей племяннице Этель Бэркетт, жене банкира, проживавшей в одном из центральных графств Англии. Не был забыт ни один член этого славного семейства. Джон — такой милый, добрый, такой труженик… «Я надеюсь, он справился с простудой, о которой ты говорила». Три мальчика: Джонни, Дирек и Роджер — ходят в школу и хорошо учатся. А маленькой Джозефине скоро будет четыре года… «Я понимаю, как вы все ее обожаете, но постарайтесь ее не испортить. Избалованные дети редко вырастают счастливыми, зато часто бывают причиной несчастья других». После этого пассажа уже просто было сделать переход к проблемам младшей сестры Этель, Глэдис Робинсон. На маленькое аккуратное личико мисс Силвер набежала тень суровости. «Глэдис как раз такая. Ее безрассудства уже нельзя оправдывать неведеньем молодости, год назад ей исполнилось тридцать. Ее поведение становится все более эгоистичным и нескромным, и я очень боюсь ее окончательного разрыва с мужем. Эндрю Робертсон — достойный человек, на редкость покладистый и терпеливый. Глэдис нужно было до свадьбы решать, весело ей с ним или скучно. Она ни о ком не думает, кроме себя». Мисс Силвер настолько увлеклась строптивицей Глэдис, что обращение некой Томазины к Анне Бол совсем вылетело у нее из головы. Глава 2 — Не понимаю, почему ты так хлопочешь об этой своей знакомой, — сказал Питер Брэндон. Томазина ответила коротко: — От безысходности. Питер надменно взглянул на нее. — Что ты имеешь в виду — что больше некому о ней побеспокоиться, или это тебе больше не о ком беспокоиться? Если так, то… — Больше некому. У нее никого нет. Они сидели рядышком на жесткой лавке в одной из маленьких галерей, специализирующихся на зимних выставках. Стены были увешаны картинами, от которых Томазина предпочитала отводить взгляд. Она уже один раз пересела: хоть она и не жеманница, ее смущал вид голой дамы с пышными формами, пребывавшей, очевидно, в отвратительном настроении. Но уж лучше бы она не пересаживалась, ибо теперь перед ней полыхала красно-оранжевыми красками чудовищная картина: безголовая женщина держит в пальцах, лишенных кожи и мышц, огромную сковородку. В итоге ей волей-неволей приходилось смотреть на Питера, а она предпочла бы этого не делать, потому что она была барышней высокомерной и вздорной, что заставляло ее всячески пренебрегать Питером, но свое безразличие куда легче демонстрировать, повернувшись к объекту надменным профилем. Правда, она прекрасно понимала, что надменности ее профилю как раз и не хватает. Он у нее был не совсем идеальным — вернее, совсем не идеальным, хотя, по признанию многих, очень милым. Но Питер Брэндон считал, что глазеть на ее профиль — куда менее интересно, чем видеть ее лицо целиком — из-за глаз. Глаза у Томазины, бесспорно, были хороши. А также необычно!, потому что и в Англии, и в ее родной Шотландии большие серые глаза с черными ресницами — явление незаурядное. Глаза у Томазины были чистейшего серого цвета без малейшей примеси голубого или зеленого. Питер как-то заметил, что они точно соответствуют цвету его брюк. И еще от прочих серых глаз их отличал черный ободок вокруг радужной оболочки. А прибавьте к этому густые черные ресницы и юный здоровый румянец — тут было на что посмотреть. Питер снова горделиво на нее посмотрел и уточнил свою первую реплику: — Я не понимаю, что заставляет тебя так о ней хлопотать. Томазина говорила без акцента, но в ее голосе слышалась теплая распевность, свойственная жителям Шотландии. — Я уже говорила тебе. — Это та, которая то ли косила, то ли сопела? Вот так. — Молодой человек держатся очень чинно, но тут на мгновенье скосил глаза и тяжело засопел. — И ужасно этого стеснялась. Томазина едва не прыснула. — Нет, это Майми Вильсон. И не смей, пожалуйста, передразнивать, потому что она не виновата, что у нее аденоиды. — Значит, ее нужно было утопить в младенчестве. Ну ладно, что из себя представляет эта дамочка, Анна — как бишь ее фамилия? — Бол, — сдержанно ответила Томазина. — И ты с ней не раз встречался. Он кивнул. — Да, на твоем выпускном балу — разливанное море какао и толпы подружек. Анна Бол — припоминаю. Черненькая, с жирной блестящей кожей и выражением налицо «Меня никто не любит, пойду в сад и буду есть червяков». — Питер, что ты несешь! Просто ужас! — Еще бы не ужас. Ей бы побольше бывать на свежем воздухе и срочно заняться спортом. Налицо потеря интереса к окружающему. — О нет, тут ты ошибаешься, совсем наоборот. В этом смысле она была такая же, как все. Интерес к другим людям у нее отнюдь не потерян. Скорее наоборот… Питер вскинул брови. — Любопытная Варвара? — В общем-то да. — И по доброте сердечной добавила: — Но в меру. — Тогда я совсем не понимаю, зачем тебе о ней беспокоиться. — Потому что у нес никого больше нет. Я тебе это все время твержу. Питер сунул руки в карманы плаща — жест, эквивалентный подготовке к бою. — Слушай сюда, Томазина. Ты не можешь всю жизнь подбирать хромых уток, бездомных собак и подружек, которых никто не любит. Тебе двадцать два года — а сколько тебе было, когда я впервые потрепал тебя по головке, когда ты сидела в кроватке? Годика два. То есть я знаю тебя уже двадцать лет. И все это время ты кого-то спасаешь, пора остановиться. Сначала подыхающая оса, потом был полураздавленный червяк, потом бродячие шавки и недоутопленные котята. Тетя Барбара была просто святая, иначе у нее бы поехала крыша. Она тебе все прощала. По правде говоря, Барбара Брэндон приходилась теткой скорее Томазине, чем Питеру, потому что была урожденная Эллиот и вышла замуж за Джона Брэндона, дядюшку Питера. Она не так давно умерла. В глазах Томазины заблестели слезы, и они стали нестерпимо прекрасны. Она с запинкой сказала: — Да… Это было очень великодушно с ее стороны. Питер отвел глаза. Если он и дальше будет на нее смотреть, он дрогнет, а сейчас нельзя проявлять слабость. Сила воли прежде всего. Выстоять в этой неравной борьбе ему помогло лишь то, что Томазина почти сразу же вскинула голову и сказала невпопад: — Кроме того, я не верю, что ты трепал меня по головке в кроватке. — Кроме чего, позволь спросить? — До чего все-таки женщины непоследовательны! У Томазины появились ямочки на щеках. — О, просто кроме того… К этому моменту у Питера набралось достаточно надменности, чтобы снова посмотреть на нее. — Детка моя, я это отлично помню. Мне было восемь лет, почти девять. Не воображай, что я тебя приласкал, ничего подобного. У тебя вся голова была в кудряшках, и я хотел проверить, действительно они такие жесткие на ощупь, какими кажутся, или… — Они не выглядели жесткими! — Они выглядели жесткими, как стружки, только черные. На ее щеках опять возникли ямочки. — Ну и какими они оказались на ощупь? — Голосок Томазины стал более певучим. Питер вдруг, словно наяву, почувствовал под рукой те мягкие, пружинящие завитки… Они у нее и сейчас такие же. Он твердо сказал: — Как перья. И хватит об этом. Нашла повод заговорить о другом, но зря стараешься. Речь сейчас не о твоих волосах, а об Анне Бол, В школе она была для тебя вроде хромой собачонки, и с тех пор ты никак не успокоишься. Но вот она слиняла, и вместо того, чтобы возблагодарить счастливую звезду, ты ищешь бед на свою голову и пытаешься снова ее отловить. — У нее никого больше нет, — упрямо сказала Томазина. Питер нахмурил брови, давая понять, что не на шутку начинает сердиться. — Томазина, если ты будешь это повторять, мое терпение лопнет. У этой девушки нашлись новые друзья, и она слиняла. Бога ради, отстань от нее! Томазина покачала головой: — Непохоже. Она никогда не умела заводить друзей, это ее всегда удручало. Особенно тяжело ей пришлось во время войны, потому что она наполовину немка, она жутко комплексовала. У нее была ужасная мать — тетя Барбара ее знала. Так что я не думаю, что у Анны были шансы нормально устроить свою жизнь. — Но она все же получила работу, не так ли? — Тетя Барбара нашла ей работу — присматривать за дочерью майора Дартрея. — Как мне жаль этого ребенка. — Работа была не из самых удачных, но все же она поехала с ними в Германию и прожила там два года. Она писала ворчливые письма, но не уезжала. А потом они поехали на восток, дочку отдали в детский сад неподалеку от дома матери миссис Дартрей, и Анна отправилась к ее кузине, которой требовалась компаньонка. Там она выдержала только месяц. Кузина — богатая женщина, очень нервная и здорово больная; конечно, они не могли ужиться. Анна написала, что уедет, как только кончится месяц. И что она нашла другую работу и напишет, когда туда доберется. Но так и не написала. Как видишь, я не могу не волноваться. — Не понимаю почему. — Я не знаю, где она! — Узнай у той нервной богачки, у кузины Дартреев. — Она твердит, что не знает. Говорит, Анна ей ничего не сказала. Она из тех ничего не соображающих теток, у которых тут же начинает болеть голова, если попросишь их вспомнить имя или адрес. Я билась с ней полчаса. Просто какая-то медуза, думает только о себе любимой, ни до кого ей нет дела. — А что, медузы умеют думать? — Миссис Дагдейл — вряд ли, она только колышется. Я не смогла вытянуть из нее ни слова про Анну. Питер, мне тревожно. Годами Анна писала мне, по меньшей мере, раз в неделю — по выходным и все то время, что жила у Дартреев. — Чтобы рассказывать, как ей отравляют жизнь и какие все вокруг негодяи! — В общем да, в таком роде. Я была для нее отдушиной. Всегда нужно иметь кого-то, кому можно все это высказать. И вдруг — это молчание. Ни единой строчки, прошло четыре месяца, как она уехала от миссис Дагдейл. Тебе это не кажется странным? — Может, она уехала за границу. — Это не помешало бы ей писать. Она писала, когда была у Дартреев, она сказала, что еще напишет. Питер, как ты не понимаешь, с ней что-то случилось! — Я не знаю, что тут можно сделать. Ты поместила глупое объявление в «Тайме», но из этого ничего не вышло. — Почему это оно глупое? — Потому что ты напрашиваешься на неприятности, — строго сказал Питер. — Ты не чувствуешь, когда нужно отступиться. Никакого благоразумия. Послушай моего совета, оставь все как есть. Томазина густо покраснела. — Я бы оставила, если бы знала, что с ней все хорошо. А если нет? Если… — Она остановилась, не желая продолжать. Примерно такое ощущение бывает, когда подходишь к углу и боишься выглянуть — что там тебя ждет? Она побледнела. Питер упрямо повторил: — Не понимаю, что ты можешь предпринять. — Я могу пойти в полицию, — сказала Томазина. Глава 3 А неделю спустя детектив-инспектор Эбботт пил чай у мисс Мод Силвер, к которой относился с нежностью племянника и с уважением, которым обычно не балуют незамужних тетушек. Мисс Силвер, безусловно, была старой девой, и данный статус вполне ее устраивал. При всем своем великодушии к влюбленным парочкам и почтении к святым материнским обязанностям, она никогда не жалела о своем независимом положении. Теткой Фрэнку Эбботту она не была, но дружеские узы, их связывавшие, не уступали крепостью узам кровным. Ее странности, ее чопорный вид, трогательная челка, стоптанные шлепанцы, цитаты из лорда Теннисона, мелькание спиц в умелых ручках, моральные максимы и викторианская неколебимость принципов постоянно подпитывали его непочтительную смешливость. Но при всем при том он испытывал к ней горячую симпатию, восхищение и уважение, которые редко выражал, но которые всегда были неизменны. С первого знакомства и по сей день все эти чувства неуклонно нарастали, как он однажды признался, сделав это с удовольствием и с тонким расчетом на дальнейшее сотрудничество. Он отдал дань сандвичам трех видов, булочкам и слоеному пирожному, испеченному Эммой Медоуз в его честь. Обычные посетители булочек и сандвичей не удостаивались, тем более душистого меда из деревни, привезенного миссис Рэндал Марч, но для мистера Фрэнка Эмма всегда де лала исключение. Не то чтобы она считала службу в полиции подходящим для джентльмена занятием, и уж тем более она не считала таковым работу частного сыщика — для леди. Но последние годы приучили ее к множеству социальных перемен: теперь чего только не бывает! Надо сказать, молодой человек, в третий раз протянув ее пустую чашку, меньше всего походил на полицейского. Весь от гладко зачесанных, блестящих волос до хороших туфель, начищенных до такого же блеска, он являл собой образец элегантности. Костюм, платок, носки, галстук — на всем лежала печать элитарности. Изящная высокая фигура, бледный цвет лица, длинноватый нос, прозрачные голубые глаза придавали ему особый шарм изысканности. Рука, протянувшая чашку за очередной порцией чая, была прекрасной формы, как и сухощавые узкие ступни, обутые в блестящие туфли. Разговор за чаем шел оживленный, гость с изяществом и ловкостью менял темы. Оказывается, преступления продолжают совершаться, а преступники продолжают ускользать. На рынке орудуют очень ловкие мошенники. Недавно кто-то подвозил богатея из тех, что едят с золотой тарелки, и тот словно растворился в воздухе. В настоящий момент Фрэнк был удручен нападением на банк. — Таких банков развелось теперь слишком много, вот в чем проблема. Малые отростки в лондонской густой кроне. В богом забытой деревне, которой никогда не стать городом. В сущности, ее имел в виду Теннисон, когда сказал: «Туда вступаю неохотно, где речка встретилась с ручьем». Любовь мисс Силвер к викторианской поэзии была общеизвестна, так что это был дерзкий вызов. Она снисходительно его приняла: — Ты, конечно, знаешь, что это стихотворение совсем о другом, оно о девичестве, а написал его Лонгфелло. Он взял сандвич. — Жаль, такая хорошая цитата! Как бы то ни было, в местечке Эндерби-Грин управляющего банком схватили и убили беднягу вчера перед самым закрытием. Молодой клерк схлопотал пулю в плечо и, по счастью, остался жив. В этот день у них скопилась большая сумма — работали все магазины, — и этот тип прихватил полторы тысячи фунтов. Теперь все интересуются, куда смотрит полиция. Веселенькое дельце! Я думал, вы уже знаете из газет. Мисс Силвер подняла голову. — Никто его не видел? Не слышал выстрелов? — На улице работал отбойный молоток, так что они бы не заметили и автоматную очередь, не то что пару выстрелов из пистолета! Описание, данное клерком, подходит к тысячам людей. Он заметил рыжие волосы, а с такими никто не пойдет стрелять, это явно маскировка. Однако парнишка сделал-таки одну полезную вещь. Перед самым ограблением он чертил надпись красными чернилами и ухитрился испачкать ими несколько банкнот, когда передавал их грабителю. Говорит, тот ничего не заметил. — Клерк поправится? — О да. Управляющий же был застрелен мастерски, у него не было шансов. Кто-то видел, как отъехала машина, и описал ее. Конечно, оказалась угнанной. При первой возможности ее бросили, мы нашли ее в полумиле от банка. Таких случаев стало в последнее время многовато, и граждане все чаще спрашивают, за что полиции платят деньги. Может, скоро увидите меня с шарманкой на улице, буду стоять и собирать медяки в шляпу. А может, устрою шоу с исчезновением. «Пропал известный детектив-инспектор! Потеря памяти или убийство?» Отличные будут заголовки! А потом я вернусь и стану продавать в воскресные газеты историю своей жизни. «Пустой мир. Ощущения того, кто лишился памяти». Заманчивая перспектива! Мисс Силвер улыбнулась. — Мой дорогой Фрэнк, ты несешь несусветную чушь. Он взял еще один сандвич и сказал: — Интересно, сколько людей на самом деле теряется — из тех, о ком заявляют в Скотленд-Ярд. Сколько мужей и жен, отцов и матерей, братьев и сестер, кузин и тетушек? Мисс Силвер подлила себе чаю и уклончиво сказала: — Я думаю, есть статистика. — Я не это имел в виду. Я имел в виду, сколько из них пропали потому, что дошли до точки и не могли больше терпеть? Того, что муж приходит домой пьяный и меняет любовниц. Или жена достала своими придирками, и муж решается сбежать, опасаясь, что не выдержит и убьет ее. Парень или девушка больше не могут выносить, что родители постоянно допрашивают: «Где был, что делал, с кем встречался?» Рутинная работа — в магазине, конторе, на фабрике — доводит людей до ручки, они готовы все вокруг крушить, и пока этого не произошло, они предпочитают сбегать. Статистика дает факты: потерялся, украл, заблудился — так сказать, считает поголовье. Она ничего не говорит о причинах, скрывающихся за фактом. Мисс Силвер осторожно покашляла. — Потеря памяти, на которую часто ссылаются в качестве оправдания, не так уж невозможна. Я не сомневаюсь, что такие случаи бывают и, боюсь, причиняют много страданий — шок от внезапного исчезновения, длительное напряжение, жестокая боль разлуки, так прекрасно выраженная в знаменитых строках лорда Теннисона: «Прикосновение исчезнувшей руки и голос милый, все еще живой!» Но на амнезию, безусловно, проще всего сослаться, если найденный человек хочет нежелательных последствий своего внезапного исчезновения. И в отношениях на работе, и дома… Фрэнк засмеялся. — Помните случай, о котором писали несколько лет назад? В городке по соседству с гарнизоном пропала молодая женщина. У нее были отец, мачеха, обычный круг друзей, но никто не всполошился. Они с мачехой ссорились, и никого не удивило, что она сама решила уехать из дому, устроиться на работу и жить самостоятельно. Однако год спустя, — он потянулся за очередным сандвичем, — год спустя один солдат из этого гарнизона, переведенный в центральное графство, признался, что в припадке ревности убил эту девушку, а труп закопал на песчаном пустыре. Он упомянул сосны и кусты дрока. Поскольку вокруг было полно пустырей, сосен и дрока, пришлось привезти убийцу, чтобы он указал место. Полицейские исходили с ним не десятки миль, иногда он останавливался передохнуть, наблюдал, как они копают яму за ямой и каждый раз не находят трупа; на это он говорил, что место было очень похожее, и вел к следующему. Так продолжалось недели две. И вдруг девушка объявляется — извиняется и все такое, говорит, что только что прочла об этом в газете. Солдата этого она отродясь не видела, просто устала от скандалов с мачехой и уехала в Лондон; нашла там работу, вышла замуж и уже имеет двухмесячного ребенка. Мисс Силвер сказала: — Я помню. — И дальше: — Моя тетя рассказывала историю женщины, у которой был кошмарный муж. Пил, избивал ее, гулял на стороне. Но ей приходилось все сносить: он содержал ее и детей; в то время семьи бывали очень большие. Когда младшему ребенку исполнилось два года, она почувствовала, что больше терпеть не в силах. И как то раз муж вернулся среди ночи пьяный, а ни жены, ни детей! Он пошел в спальню, а там на медных шишечках кровати висят семь детских соломенных шляп и лежит записка, где сказано, что они уехали в Австралию. Тетя говорила, что они там устроились вполне прилично. Больше дети отца не видели, но представь! Через двадцать лет, когда он уже состарился и стал немощным, она к нему вернулась и нянчилась с ним до самой его смерти. Фрэнк саркастически поднял бровь. — Немыслимо! — Она была доброй и порядочной женщиной и считала, что это ее долг. Он поставил чашку на стол и вдруг заметил, что мисс Силвер задумчиво его изучает. — Фрэнк, ты сейчас ищешь кого-то пропавшего без вести? Он наклонился, подбросил полено в огонь, взметнув сноп искр. — Не совсем так. Мисс Силвер улыбнулась. — Ты мне о нем расскажешь, да? — В сущности, и рассказывать нечего. У этой девушки необыкновенное имя и необыкновенные глаза, вот, пожалуй, и все. Она нагнулась и взяла вязанье. Первые ряды петель — будущий кардиган ее племянницы Этель Бэркетт — были очень изысканного синего цвета. — Что ж, начало очень заманчивое, похоже, дело может оказаться интересным. Он засмеялся. — Ни малейшей надежды! Имя — Томазина, глаза необычайно яркие, серые с черным ободком, ресницы черные — просто поразительные. Но что касается всего остального… Мисс Силвер кашлянула. — Ты сказал Томазина? — Да. Необычное имя, правда? — И она разыскивает девушку по имени Анна? Фрэнк Эбботт вытаращил глаза. — Кто вам сказал, мэм? Родись вы на несколько столетий раньше, вас бы наверняка обвинили в колдовстве! — Мой дорогой Фрэнк! В его глазах сверкнул насмешливый огонек. — Временами даже наш старик Лэм не вполне уверен на этот счет. Формально он, конечно, ведьм не признает, но я видел, что иногда он смотрит на вас так, как будто ждет, что вы оседлаете метлу и вылетите через окно. За такую дерзость он тут же получил отповедь. — Я испытываю самое глубокое почтение к главному инспектору Лэму и надеюсь, что он отвечает мне тем же. — О, он вас бесконечно уважает. Но старик просто обалдевает, когда вы проделываете эти ваши трюки. Ловкость рук обманывает глаз, а шеф не любит, когда его глаза что-то не замечают. Он любит вникать во все по порядочку, чтобы было время на обдумывание каждого шага. А когда у вас раз! — и все уже в руках, он подозревает, что его надули, как в цирке, или что-то там наколдовали. Она снисходительно улыбнулась. — Если ты уже закончил молоть чепуху, Фрэнк, то позволь сказать, что информацию о Томазине и Анне я почерпнула из «Колонки скорой помощи» в «Тайме», не имеющей в себе ничего сверхъестественного. Меня поразили два необычных имени; теперь таких и не услышишь, и когда вы назвали одно, я тут же вспомнила второе. Он засмеялся. — Как все просто, когда тебе объяснят. Она говорила, что давала объявление. Сам я его не видел. Что там было сказано? Мисс Силвер сдернула со спицы клубок, и он исчез в недрах сумки из веселенького ситца. — «Анна» — это начало. Дальше, кажется, было так: «Где ты? Пожалуйста, напиши». И подпись: «Томазина». А теперь не соблаговолишь ли что-нибудь мне рассказать? — Имена — Анна Бол и Томазина Эллиот. С глазами — это Томазина. Про Анну говорит, что она жуткая зануда, но она пропала, и Томазина хочет ее найти. Сказав «пропала», я цитирую Томазину, а что там на самом деле — неизвестно. Кажется, она считает себя ответственной за Анну, потому что у той нет родственников. Школьная дружба. Красивая девушка, всеобщая любимица, опекает некрасивую и непопулярную среди подружек. После школы — три года активной переписки, главным образом со стороны Анны. Великодушное спекание — со стороны Томазины, В последнем письме Анна говорит, что направляется к месту новой работы и оттуда напишет. На этом конец. Ни адреса, ни намека на место назначения. Предыдущая работа: два года была гувернанткой, один месяц — компаньонкой. Никаких зацепок, что за новая работа. Может быть что угодно, от горничной до содержанки… Насколько я понял, она вроде бы потерпела в жизни фиаско… Неожиданно он оборвал себя вопросом: — Почему вы на меня так смотрите? Быть не может, чтобы вы нашли это интересным. Уверяю вас, дельце — скучнее не бывает. Она одарила его чарующей улыбкой. — Однако сюжет ты изложил весьма старательно и подробно, тебя он, видно, зацепил. Он усмехнулся и жалобно посмотрел на нее, отчего стал выглядеть совсем юнцом. — Вы, как всегда, видите насквозь. Но все равно дельце это скучное, Анна, похоже, препротивная девица, я твержу себе, что, наверное, ей осточертело писать Томазине, или же она на что-то разозлилась… мало ли. Или нашла себе молодого человека — маловероятно, но у некоторых бывают весьма оригинальные вкусы… а в таком случае подруга ей больше не требуется. Мисс Силвер решительно помотала головой. — О нет, ты ошибаешься. Она была бы довольна собой, взбудоражена, и ее письма к Томазине стали бы длиннее и обстоятельнее. — Ну вот, теперь у меня совсем никакого интереса. — И все же ты заинтересовался. — Не вижу, с чего бы. Ну что тут такого? Просто девушка, которая перестала писать письма. Мисс Силвер эхом повторила его слова: — Просто девушка, которая перестала писать письма. Глава 4 Когда спустя два дня мисс Силвер сидела за столом и писана письмо, вдруг раздался телефонный звонок. Она сняла трубку и услышала голос инспектора Эбботта: — Алло! А вот и я! Какое великолепное изобретение телефон, если только он не звонит среди ночи, ибо в этот момент ты жалеешь о том, что научный прогресс не остановился на стадии двух палочек, трением которых друг о дружку наши пращуры добывали огонь. Но я не для того звоню, чтобы болтать. Вы ведь это собирались мне сказать? «Пустозвон» и все такое. «Делу время, потехе — час». — Мой дорогой Фрэнк! — Знаю, знаю; перехожу к делу. В случае Томазины Эллиот… Мисс Силвер сказала: — Ты говоришь, не из Скотленд-Ярда. К ней по проводам донесся взрыв смеха. — Вы абсолютно правы! На службе я никогда себе не позволяю подобных отступлений. Я в телефонной будке. В случае Томазины Эллиот мы, похоже, имеем висяк. Начать с того, что нет доказательств того, что эта Анна действительно исчезла, и нет ни единого намека, в каком направлении ее искать. В общем, как я сказал, висяк. Были два подступа. Первый — что откликнутся на объявление. Что ж, Томазина давала объявление, а мы сделали обращение по радио. Мы поднажали на этот пункт, но остались ни с чем. Второй шанс был в том, чтобы добиться от последней ее хозяйки или от кого-нибудь из домашних хоть каких-то сведений. Девушка, переходящая на другую работу, просто обязана кому-нибудь об этом сказать. Она просит выслать ей рекомендации или называет адрес новой службы для передачи их лично; она оставляет свой новый адрес для пересылки писем. Ну так вот, по словам миссис Дагдейл, ничего этого Анна не делала. К ним ходил Хобсон, он говорит, они совершенно не желают разговаривать. Каждый раз, как эту даму о чем-нибудь спрашивали, она верещала, что у нее будет нервный шок. У него сложилось впечатление, что это действительно нервишки, а не чувство вины. Он сказал, то же происходило с его теткой, чем она всех выводила из себя. Добиться от нее толку было все равно что таскать воду из пустого колодца: сколько ни забрасывай ведро, оно придет пустым. Из чего легко заключить, что сержант Хобсон вырос в деревне, где воду черпали из родников. — А прислуга миссис Дагдейл? — Непробиваема! У нее есть личная горничная — гибрид стального капкана и устрицы. Две другие — есть еще две! — обе в летах и совсем не рвутся связываться с полицией. Мнение Хобсона: они ничего не знают, но если бы и знали, не сказали бы. И вот теперь вступаете вы. Мисс Силвер вкрадчиво сказала: — Могу я узнать, в каком качестве? Он засмеялся. — О, в чисто профессиональном. Томазина придет к вам. Она получила в наследство от тетки кучу денег, и сумма гонорара ее не волнует. Я ей сказал, что ту стальную устрицу только вы одна сможете улестить. Нет, серьезно, в логове у Дагдейлов кто-то должен что-то знать. Вырывать ногти сейчас как-то не принято, а другого способа заставить их говорить я не знаю. Во всяком случае, Анна уехала от них живая и в своем уме… — Как она уехала? — На автобусе, с одним чемоданчиком. Она провела там всего месяц, как вы знаете. Коробку со своими вещами она отослала Томазине в Шотландию и сказала, что позже напишет. И вот все не пишет. — Куда поехал автобус? — резонно поинтересовалась мисс Силвер. — А этого никто не знает. Анна дошла пешком до конца улицы и села в автобус. Там проходит шесть автобусов. Какой выбрала Анна, неизвестно. Славная задачка, не находите? Она могла поехать на Кинг-Кросс, Ватерлоо, Виктория, Бейкер-стрит, Холборн или Тотенхем-Корт-род. Она могла пересесть с автобуса на электричку. Могла поехать в Шотландию — нанять шофера. Могла взять такси и поехать в доки. Все варианты отнюдь не исключены. Мисс Силвер сказала: «Боже мой!» Через два часа Томазина сидела в одном из резных кресел и не сводила глаз с внимательно слушающей мисс Силвер. Она просидела не больше двадцати минут, но рассказала этой безвкусно одетой маленькой экс-гувернантке множество таких вещей, которые постеснялась выложить Питеру Брэндону или инспектору Эбботту. Об Анне: — Она от меня зависела. Нельзя до такой степени зависеть ни от кого. Я пыталась ее вразумить, но ничего не получаюсь, у нее просто никого больше не было. Поэтому я так уверена, что дело не в том, что ей надоело писать. У нее нет ни семьи, ни друзей. Никого, кроме меня. Я должна ее найти. О себе: — Тетя Барбара оставила мне много денег. Мне двадцать два года, и я уже могу ими распоряжаться. Денег правда целая куча, потому что у нее была богатая крестная, чудаковатая, но добрая. Ей было чуть не сто лет, она все завещала тете Барбаре, а тетя Барбара — мне и Питеру. Меня к ней часто возили. — В глазах Томазины мелькнул неподдельный интерес. — У нее были такие же кудрявые волосы, как у вас, и точно такой книжный шкаф. Ничего, что я так говорю? Я из-за этого с первой же минуты почувствовала себя так, будто знаю вас всю жизнь. В ответ она получила улыбку, благодаря которой мисс Силвер располагала не только доверием, но и симпатией клиентов. Улыбка заставила Томазину добавить кое-какие подробности насчет Питера Брэндона. — Тетя Барбара была замужем за его дядей. Он на десять лет старше меня. Тетя Барбара хотела, чтобы мы поженились, но в завещание это не вписала. Он меня то и дело просит за него выйти, но я не думаю, что он в самом деле хочет жениться. Видите ли, он знает все мои недостатки, а я знаю его, а ведь это так скучно — ничего не открывать друг в друге. Конечно, неплохо знать про человека самое плохое… Мисс Силвер одарила ее добрым взглядом. — Можно многое сказать в пользу давней привязанности, это основа прочного брака. Томазина вздохнула. — Тетя Барбара все время так говорила. — Она еще раз вздохнула. — Питер очень уж много о себе воображает. Знаете, он пишет книги. Когда привыкаешь создавать характеры по своему усмотрению, начинает казаться, что так же можешь распоряжаться и людьми. Питер настроен против Анны. Он твердит: «Оставь ее в покое, сама вернется». Мисс Силвер некоторое время молча вязала. Потом она сказала: — Письмо, о котором вы говорили, я хотела бы его посмотреть. Томазина раскрыла сумочку. — Инспектор Эбботт говорил, что вы захотите. Оно совсем короткое. Вот. Она протянула сложенный листок: в верхнем правом углу было оттиснуто: «С.В. Ленистер-стрит, дом 5», и телефонный номер, видимо, миссис Дагдейл. Под адресом и телефоном — несколько сбегающих вниз строк от руки без обращения: Когда ты это получишь, меня здесь уже не будет, и слава богу! Как только я это вытерпела! Не буду говорить о новой работе, пока туда не приеду, некогда, все так неожиданно. Отослала тебе коробку с вещами, подержи на случай, если я там не останусь. Целую, Анна. Мисс Силвер вернула письмо. — Вы виделись с этой миссис Дагдейл, последней хозяйкой Анны? У Томазины вспыхнули глаза. — Если это можно назвать «виделись»! Развалилась на диване в халате, окна закрыты, в руке пузырек с нюхательной солью! И все, что сказала — что Анна не оставила адрес, и она ничего о ней не знает, и не пошла бы я вон, пожалуйста, потому что у нее болит голова. А горничная, ну просто какая-то тюремная надзирательница, посмотрела на меня зверем и велела уходить. О мисс Силвер, вы что-нибудь сделаете, правда? Инспектор Эбботт сказал, что только вы одна могли бы что-то из нее вытянуть. Глава 5 Не только счастливый случай, но и основательная подготовка привели к тому, что на следующий день мисс Силвер пробила оборону дома номер пять по Ленистер-стрит. Для этого потребовалось наладить соответствующие контакты. После информации, предоставленной Скотленд-Ярдом, и продуманного телефонного разговора она заявилась в дом дамы, которая была подругой подруги миссис Дагдейл. Небольшой — вполне дружеский — нажим, изъявление почтения и благодарности — и желаемые рекомендации были получены. Мисс Силвер позвонила, ей открыла пожилая степенная горничная и с важным видом провела в гостиную на втором этаже, освещенную единственной тусклой матовой лампой зеленого цвета, — угнетающее зрелище. И температура в комнате не меньше двадцати пяти. Неудивительно, что у миссис Дагдейл шалят нервы. Вышколенная горничная пробурчала ее имя и исчезла. Комната была забита колченогими столиками и паукообразными стульями, похожими на капканы, так что мисс Силвер с осторожностью пробиралась к дальнему дивану. Подойдя, она коснулась протянутой слабой руки и тут же раздалось приглушенное ворчание из-под покрывала. — Фу, Чанг! — измученным голосом сказала миссис Дагдейл. — Садитесь, пожалуйста, мисс Силвер. Маменькин Сыночек — гадкий мальчик, очень, очень гадкий. Фу, Чанг! Покрывало зашевелилось, ворчание перешло в рычание, а потом в лай. Вылез Маменькин Сыночек — воинственный, хулиганского вида пекинес с золотистой шерстью и черной «маской» на мордочке, на которой сверкали злобные глазки. Миссис Дагдейл нажала на звонок на одном из паукообразных колченогих столов — два длинных, один короткий, — и появилась горничная. Не та, что встречала ее, а суровая особа, в которой мисс Силвер сразу же опознала описанную Томазиной тюремную надзирательницу. Обращаясь к ней, миссис Дагдейл повысила голос, чтобы перекричать лай Чанга: — О, Постлетвейт, заберите его, пожалуйста! Фу, Маменькин Сыночек! Гадкий! Он очень не любит незнакомых. Глядя, как уносят сопротивляющегося Чанга, мисс Силвер решила, что это чувство взаимное. — И еще, Постлетвейт, — где моя нюхательная соль? Только что была, и вот нету… О, благодарю вас, вы очень любезны. — Это относилось к мисс Силвер, которая нашла и подала ей пропавший пузырек. Только горничная дошла до двери, как миссис Дагдейл обнаружила, что потеряла носовой платок. Во время поисков Чанг так надрывался от лая, что мисс Силвер хотелось заткнуть уши. Когда дверь наконец закрылась, она испытала величайшее облегчение. Она уже успела привыкнуть к зеленому свету и полностью переключилась на миссис Дагдейл, в полуобморочном состоянии лежавшую среди подушек. Она увидела маленькую белокурую особу, которая лет тридцать назад, вероятно, была чрезвычайно красивой. У нее и сейчас были роскошные светлые волосы, не желавшие седеть, и голубые, чуть навыкате, глаза, а лицо было бы очень пригожим, если бы не брюзгливая гримаса. — Он такой энергичный, — с тоской сказала миссис Дагдейл. — И такой преданный. Он меня никогда не покинет. — Они ведь еще и на редкость умные песики. — Как человек! — пылко подхватила миссис Дагдейл. — Совсем как человек! А какой красавец — маленький лев. И они храбрые, как львы. Вы представить себе не можете, какой он смелый. Мисс Силвер абсолютно в этом не сомневалась и даже попросила рассказать об этом несколько подробнее. Миссис Дагдейл вдохновенно повествовала о мужестве, обаянии и преданности Чанга, а под конец сказала: — Он был весь в крови, когда этот ужасный кот его исцарапал. Но дух его был не сломлен. Всегда можно заметить, когда он думает о кошках: он при этом выгибается и рычит; он даже укусил Постлетвейт, когда она смывала ему кровь. Она, конечно, тоже его обожает, но и ей это не понравилось. Мисс Силвер решила, что пора вводить имя Бол, и сделала это со всей твердостью. — А мисс Бол любила его? Как я понимаю, она пробыла у вас недолго. — О нет! — сказала миссис Дагдейл. — Любила? Она была бессердечная! Прямо-таки бесчувственная. Когда она наступила на него и он ее укусил, она больше всего кричала про дырку на чулке и про укус — подумаешь, след нескольких крохотных зубиков. Так вот, я ей сказала, что она могла оставить Чанга хромым на всю жизнь. Мой бесценный мальчик, наступить на него всей тяжестью! А она, видите ли, обиделась и нагрубила. У меня после этого ужасно болела голова и нервы разыгрались, несколько дней я просто погибала. Мисс Силвер кашлянула. — Невыносимое происшествие. — Когда она уехала, я возблагодарила судьбу, это вам и Постлетвейт скажет. Она перешла ко мне от кузины, Лили Дартрейт. Никакой чуткости — рекомендовать мне такую недостойную особу! Я продержала ее только месяц, и, думаете, после ее ухода я стала жить в покое? Не тут-то было, пришла полиция! — Какое это для вас было, наверное, испытание! Миссис Дагдейл открыла пузырек с солью. В воздухе запахло ароматическим уксусом. Она чихнула. — Я была в прострации. Это все не для моих нервов. Я так и сказала сержанту Хобсону. «Нет смысла меня спрашивать, — сказала я ему, — не могу вам ничем помочь. Она пробыла у меня месяц и уехала, не оставив адреса. Она была настолько несимпатичной, я даже обрадовалась, что больше ее никогда не увижу. Я ничем не могу вам помочь и не желаю впутываться в ее дела». Как вы считаете, я была права? — Полицейские всегда так назойливы, — посочувствовала мисс Силвер. — Боюсь, они могут снова к вам наведаться. — Я их не приму. Мисс Силвер пропустила это мимо ушей. Она сказала: — Поразительно, что в наше время находятся такие доверчивые люди — готовы принять на работу девушку без рекомендаций. Наверное, у мисс Бол не хватило отваги попросить ее у вас, ведь вы были обязаны передать ее прежнюю рекомендацию, если она прожила у вас не больше месяца. Миссис Дагдейл раскипятилась: — Это было бы совершенно несправедливо, я так и сказала той особе, что мне позвонила. Кузина дала ей очень хорошую рекомендацию, не понимаю, как она могла так меня обмануть. Я не могла поступить так же! Я сказала той особе, что мисс Бол два года была с моей кузиной в Германии. — Она произнесла это слово с таким видом, как будто это было более чем странно. — Я сказала, что решительно не могла найти с ней общий язык и потому не рискну рекомендовать от себя лично, но у меня нет оснований полагать, что она нечестная или непорядочная. Это все, что я могла для нее сделать. Мисс Силвер сказала: — Но полиции, возможно, так не показалось? Щеки миссис Дагдейл порозовели. — О, я про этот звонок не говорила полиции. Их это не касается. — Страшно любопытно, — вздохнула мисс Силвер. — Интересно, как долго продержится ваша компаньонка у другого нанимателя, при ее-то характере. Так как, вы сказали, зовут ту, что вам звонила? Мисс Дагдейл снова вцепилась в нюхательную соль. — Я никогда не запоминаю имен, зачем напрягаться и портить нервы? — Она чихнула и с сомнением произнесла: — Может, Кэдбури? Тут же выяснилось, что нет никаких оснований считать, что это должна была быть Кэдбури. Миссис Дагдейл певуче продолжала: — Или Восток, или Кейдел, или Карингтон… Такой смешной голос, очень низкий. Я сначала подумала, что говорит мужчина, но ей требовалась гувернантка для троих детей. Представляете, целых три? Я почла своим долгом рассказать о бессердечном отношении мисс Бол к моему мальчику, но она сказала, что ее дети в обиду себя не дадут, так что моя совесть чиста. — И ее имя было… — Кельмсворт, или Руддок, или Рэдфорд — не могу сказать. — Голос миссис Дагдейл был очень вялым. Мисс Силвер вынула из потрепанной черной сумки карандаш и бумагу и записывала все имена. — Одна моя молодая приятельница очень хотела бы найти мисс Бол. Та оставила ей свои вещи, и она не знает, что теперь с этой коробкой делать. Миссис Дагдейл чихнула, снова понюхав ароматический уксус. — Вот-вот! Ни малейшей деликатности, но чего еще ждать от Анны Бол! Помню, то же самое проделала сестра моего мужа, оставила коробку с одеждой, она столько места занимала, потом там завелась моль. Но во всем, что касалось его родственников, он проявлял прискорбную слабость. Мисс Силвер пришлось выслушивать откровения про мисс Мэри Дагдейл. Заговорив о родственнице мужа, собеседница мисс Силвер буквально рассвирепела: — Такая высокомерная особа, такая надоедливая! Друзья называли ее ветреной. Ветреная Мэри! — Ее передернуло. — Мои нервы не могли этого вынести. Она жила у нас три месяца и постоянно открывала окно, как только входила в комнату. Атмосфера в комнате была такая угнетающая, так насыщена парами уксуса, запахом пудры и нафталина, что мисс Силвер не могла не посочувствовать ветреной мисс Дагдейл. Не то чтобы она любила сквозняки, скорее наоборот, но комнату больного человека просто необходимо регулярно проветривать. Только после того, как была излита последняя капля жалости к себе, не раньше, легкое покашливание вернуло хозяйку к Анне Бол. — Я уверена, вы сочувствуете затруднениям моей молодой подруги. Может быть, ваша горничная, как ее зовут, ах да, Постлетвейт — может, она чем-то сможет помочь? Раздражение миссис Дагдейл улеглось. Она закрыла глаза и сказала, что едва ли. Но после деликатного, но настойчивого давления со стороны мисс Силвер позволила самолично ей позвонить. — Два длинных, один короткий. И боюсь, я больше не смогу разговаривать. Было страшно приятно с вами побеседовать, но мне придется за это расплачиваться. Голова… Она еще не закончила описание симптомов, как появилась Постлетвейт, более грозная, чем раньше, но, по крайней мере, без Маменькиного Сыночка. Но даже мисс Силвер не удалось пробить ее броню. Постлетвейт заявила, что не намерена ни помнить, ни вспоминать что-либо, связанное с мисс Бол. Для нее Анна Бол больше не существовала. Участие миссис Дагдейл ничего не дало. — Постлетвейт, мы ведь не знаем адрес мисс Бол? — Нет, мадам. — И куда она поехала? — Нет, мадам. Миссис Дагдейл закрыла глаза. — Тогда, боюсь, я больше не в силах разговаривать. Интервью было закончено. Донельзя разочарованной мисс Силвер пришлось отступить. Когда выяснилось, что провожать гостей не входит в обязанности Постлетвейт, у мисс Силвер появилась слабая надежда. Одним длинным звонком была призвана служанка Агнес, и, в очередной раз кротко излагая проблему молодой приятельницы, обремененной вещами Анны Бол, мисс Силвер извлекла из потрепанной сумки пять фунтов. Когда Агнес рассказывала об этой сценке кухарке, миссис Харрисон, слова у нее еле поспевали друг за другом. — Ну и я подумала — как я всегда говорю, никогда сразу не поймешь. Заметьте, я всегда отличу леди, а она леди. Но до чего старомодна, скажу вам! Черное пальто, из тех, что отродясь выглядят старыми, какая-то горжетка, которую встретишь только в дешевых комиссионных. Черные чулки, а шляпка! Мы такие видели только в кино, как еще оно называлось? Ну, знаете, где у девушки была ужасная гувернантка, которая хотела засадить ее в тюрьму. Миссис Харрисон не преминула заметить, что от гувернанток все зло, но сейчас их не так много, по счастью. — Ну, значит, вот как она выглядит — как старая гувернантка, а когда она достала из сумки пять фунтов, я чуть не упала. Пока мы спускались по лестнице, она сказала: «Моя молодая приятельница, — имя она не назвала, просто „приятельница“, — очень хочет избавиться от коробки с вещами, которые ей оставила мисс Бол, поэтому хочет узнать, где же она, и если вы (то есть я) или кухарка (то есть вы) ей поможете, то вот вознаграждение, и потом я дам еще столько же». И значит, сунула мне в руку денежку, а сама смотрит так приветливо. Ну я и подумала, что мисс Постлетвейт, той нет до этого никакого дела, лучше я поговорю с ней, она оставила адрес на бумажке, вот он. Пятифунтовая купюра и бумажка легли рядком на стол. Миссис Харрисон уставилась на них и произнесла: — Ну надо же! Глава 6 — Мы с миссис Харрисон все обсудили, — сказала Агнес, — и вот что мы решили: мисс Постлетвейт нет до этого никакого дела. — Она сидела на краешке самого прямого стула мисс Силвер, сжимая новенькую блестящую черную сумочку с позолоченными ручками. Перчатки у нее тоже были новые, хорошего качества, а черное пальто стоило намного больше, чем решилась бы заплатить мисс Силвер. Она умолкла, видимо ожидая комментариев. Мисс Силвер сказала: — Совершенно верно. Агнес раскрыла блестящую черную сумочку, вынула сложенный чистый носовой платок с буквой А, окруженной веночком из незабудок, промокнула кончик носа, так и не развернув платка, отправила его обратно в сумочку и подчеркнула свое последнее высказывание: — Мы считаем, что это ее не касается. Мисс Силвер докончила ряд и перевернула вязанье. Десять дюймов спинки кардигана Этель Бэркетт свисало со спиц. Он бы продвинулся быстрее, если бы она не прервалась на пару детских пинеток. Она прекрасно поняла, что пять фунтов приняты и что новые пять фунтов, которые Агнес надеется сейчас получить, будут честно поделены с миссис Харрисон, а Постлетвейтиха останется ни при чем. Она поощрительно улыбнулась, и Агнес продолжала: — Раз такое дело, мы подумали, что лучше я сама к вам пойду, потому что у миссис Харрисон больные ноги. — Очень мудрое решение. — Вот что мы подумали. Не то чтобы у нас найдется много чего сказать, но мы подумали, что ваша молодая подруга такая добрая и дала задаток, так что мне лучше пойти. Поощрительная улыбка повторилась: — С вашей стороны это очень великодушный шаг. Я очень ценю вашу смелость и доверие. Так что вы можете мне сообщить? На длинном болезненно-бледном лице появилась легкая краска. — Значит, дело было так. В гостиной есть телефон, но миссис Дагдейл разговаривает только с одной подругой, и потому он переключен на холл, чтобы я могла разговаривать, ведь у миссис Дагдейл нервы. — Да? — вопросительным тоном подбодрила мисс Силвер. Агнес опять достала платок и промокнула кончик носа. — Это было за неделю до того, как мисс Бол уехала. Я чистила серебро в столовой, и тут зазвонил телефон. Я еще подумала: «Ничего, подождешь, когда я положу ложки». Я вышла через минуту, а мисс Бол уже сняла трубку, что ей делать не положено. Она меня не видела, и я решила, что сейчас узнаю, в чем дело. Она постоянно все вынюхивала, шпионила, и я подумала, что, если я ее изловлю, это будет ей уроком. Если бы был кто другой, я бы не стала подслушивать, но ей не положено отвечать на звонки, и я остановилась. — Да? Агнес воодушевилась. Она еще раз промокнула нос и продолжала: — Ну так вот, она сказала: «Да, верно, говорит мисс Бол… Да, да, конечно, можете поговорить с миссис Дагдейл. Я вас сейчас переключу. Знаете, она недовольна, что я ухожу, но я уверена, она не станет скрывать рекомендацию, данную мне миссис Дартрей». Мисс Силвер задумчиво сказала: — Понятно… она говорила с работодательницей. — Похоже на то. Она немного послушала ее, потом сказала: «Где вы живете? Деревня хороша летом, но там далеко не всегда тихо, да и лето у нас бывает недолгим. Наверное, это настоящая глухомань, раз даже называется Дип-Энд, да?» И она засмеялась, как будто это смешно. Потом опять послушала и говорит: «Все эти дома? Как смешно. Почему они называют себя колонией?» Мне надоело слушать, я вошла в холл и сказала: «Мисс Бол, если это сообщение, то его приму я, а если это к миссис Дагдейл, то переключите-ка на нее». Конечно, если бы я знала… Мисс Силвер припомнила подходящую цитату, но оставила ее при себе: «Зло делается как по велению мысли, так и по велению сердца». Она пожалела, что у Агнес не хватило терпения и она прервала Анну Бол, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Она сказала: — Вы уверены, что слышали название Дип-Энд? Агнес оживилась: — О да, совершенно уверена, потому что один из моих племянников родился в местечке с таким названием. Муж сестры служил садовником у титулованного джентльмена. — Где же это место? — В Линкольншире, моя сестра говорила, что это самое сырое место в мире — Дипинг-Сент-Николас. Они даже и ребеночка своего назвали Ником, мне это имя не нравится. И глупо, потому что все равно старый джентльмен умер, а они через полгода переехали в Девоншир. — Но мисс Бол упомянула не Дипинг, а Дип-Энд. Вы в этом уверены? — О да, уверена. Оно мне сразу напомнило сестру и ее ребенка. — Может, там по соседству было местечко Дип-Энд? Не говорила ли ваша сестра что-нибудь про какую-то колонию в связи с этим местом? Агнес помотала головой: — Ничего такого не припоминаю. Но сестра прожила там недолго, месяцев восемь, и было это уже лет тридцать тому назад, и что там делается теперь, неизвестно. — За тридцать лет многое случается: кто-то приходит, кто-то уходит, — звякнув спицами, заметила мисс Силвер. Агнес печально кивнула. — Сначала муж сестры, потом бедный Ник — убит в Аламейне, а дома осталась жена с двумя детьми. Очень милые девочки, близнецы, такие вострушки. Я не против того, что она опять вышла замуж, все равно племянника уже не вернешь. Разговор, неожиданно задушевный, закончился для Агнес самым приятным образом, потому что ей были вручены еще пять фунтов, которыми ей предстояло поделиться с миссис Харрисон. Мисс Силвер тоже не осталась внакладе. Хотя она не рассчитывала на большее, все же она оказалась удачливей, чем полиция. Она позвонила в Скотленд-Ярд, и ее, к счастью, сразу же соединили с инспектором Эбботтом. На его «Алло, мэм, чем могу помочь?» она сдержанно ответила: — Я звоню насчет пропавшей девушки… — Неуловимая Анна? Да? — У меня есть некоторая информация. Есть основания полагать, что от миссис Дагдейл она отправилась в местечко под названием Дип-Энд. У моей осведомительницы это имя ассоциируется с Дипингом, поскольку она имеет семейные связи с Дипинг-Сент-Николасом в Линкольншире. Она подслушала телефонный разговор мисс Бол с будущей нанимательницей. Упоминался Дип-Энд, она уверена, что не ошибается. Я сразу подумала про Дипинг в Ледшире, где я однажды интересно провела время с полковником Эбботтом и его супругой. Полагаю, там в окрестностях нет местечка Дип-Энд? Я знаю, что в детстве ты там часто бывал. — Нет, Дип-Энда там нет. — Из разговора следовало, что это деревня, но есть предположение, что Анне Бол было сказано, что ее одиночество будет скрашено наличием Колонии… — Она замолчала. — Это все? — Боюсь, что да. — Ну и загадка! Она уверена, что местечко называется Дип-Энд, но оно напоминает ей Дипинг! А что, вполне может быть. Может, оно действительно Дипинг, хотя ей кажется, что это не так, а тогда выбор велик. Я уверен, что это не то место, где жили мои дядя с тетей, но может быть и другой Дипинг, в Ледшире. Конечно, название Дип-Энд звучит так, что это может быть любая горстка домов, расположенных на болоте. Ощущение сырости. Таких мест не так много по всей стране. Я посмотрю, что тут можно найти, и вечером приду с уловом, если будет таковой. Вас это устроит? Улов оказался невелик, что, по мнению Фрэнка Эбботта, было большой удачей. Выпив превосходного кофе, они подвели итог: кроме Дипинг-Сент-Николаса в Линкольншире, довольно крупного селения, и деревни на севере Ледшира, где жил полковник Эбботт с женой, есть еще Дипинг на юго-западном конце того же графства. — В сущности, я считаю, что нам повезло. Дипинг-Сент-Николас не вписывается в картину, я думаю, его можно исключить. Как и мой родной Дипинг. Я думаю, последний — то, что мы ищем. Я говорил об этом с Рэндалом Марчем, он говорит, этот второй Дипинг находится на границе, его называли Дипинг-на-Болоте, но после того, как землю осушили, окончание отпало. Это деревня, там есть большой садовый питомник, поставляющий товар на рынок Ледлингтона, и в сторонке, на расстоянии мили, нечто вроде ответвления, называется Дип-Энд. Там был большой дом, во время войны его разбомбили. Теперь земля застроена. Возможно, это и есть ваша «колония». Марч сказал, что выяснит и даст мне знать. Мисс Силвер просияла. — В самом деле, может быть. Не хочешь ли еще кофе? Пока ты пьешь, я расскажу о разговоре с горничной миссис Дагдейл. Фрэнк Эбботт откинулся в кресле и выслушал разговор Анны Бол по телефону, подслушанный Агнес и скрупулезно пересказанный мисс Силвер. Когда она закончила, он спросил: — Думаете, на нее можно положиться? — О да, это женщина старой закалки — она знает, что говорит, и говорит с предельной точностью. — Жаль, что она не знает имени нанимателя. Мисс Силвер с сожалением сказала: — Единственная, кто его слышал, это миссис Дагдейл, но ее, боюсь, вряд ли можно назвать ответственной и точной. У нее рассеянное сознание, изрядно затуманенное, она занята только собой и не обращает внимания ни на что другое. — Вы из нее хоть что-нибудь вытянули? Хобсон не смог. Мисс Силвер протянула ему половинку листа бумаги. — Она даже согласилась поговорить, но выдала мне кучу имен, начав с реплики, что это не может быть Кэдбури. Он вскинул брови. — Вы предполагаете, что это Кэдбури? — Я ничего не предполагаю. Он вслух прочел: — Кэдбури, Восток, Кейдел, Кэрингтон, Келмсфорд, Руддок, Рэдфорд. — Он с любопытством поглядел на нее. — Ну? — Что ты можешь из этого извлечь? — Боюсь, немного, разве что… — он вновь обратился к списку, — очень много К: Кэдбури, Кейдел, Кэрингтон, Келмсфорд. Что еще? Посмотрим. Восток, Руддок — два необычных имени. Кэдбури, Кейдел, Кэрингтон — первые буквы, как видим, одинаковые. — Я тоже это отметила. Не могу отделаться от чувства, что все эти имена вызваны тем единственным, которое она слышала, но не потрудилась запомнить. — Думаете, оно начинается с «к»? — Думаю, это возможно. А кончается на «-форд» или «-ок». Скорее последнее, поскольку Восток и Руддок — имена не обычные, они могли возникнуть только по особой ассоциации, в то время как «-форд» — часто встречающийся суффикс. Он посмотрел на нее с насмешливой улыбкой. — И какие у вас возникают предположения? — Что одно из этих имен действительно может принадлежать нанимателю Анны Бол. Я так не считаю, но это возможно. Но если мы начнем искать другое имя, то это может быть Крэддок. — Как это пришло вам в голову — нет, попробую сам: три раза «-эд», два раза «-ок», мелькающее «р» и множество «к» — что ж, может быть. Или же, — его улыбка стала провокационной, — миссис Дагдейл не так бесхитростна, как вы. Такой род ума способен на любую несообразность; имя может оказаться Смит или Джонс. Она подняла глаза от вязанья. — Вполне возможно. Тем не менее ты, может быть, сделаешь запрос о Дипинге в Ледшире и его отростке Дип-Энде. Я думаю, Дипинг-Сент-Николас можно пока отставить. Но Дип-Энд с его новой застройкой вполне может подойти. Нам нужно искать семью с тремя детьми, о которой известно, что четыре-пять месяцев назад они искали гувернантку или няню. Единственное, что миссис Дагдейл помнит о нанимательнице мисс Бол, — что голос у женщины был очень низкий, она даже сначала решила, будто говорит с мужчиной. Это действительно мог быть мужчина. Мать могла оставить ему детей, потому что была не в состоянии их растить. Я полагаю, надо сделать запрос в Дип-Энд. Там должно быть известно, называют ли новую застройку Колонией, есть ли там семья, отвечающая моему описанию, имеет ли их фамилия сходство с теми, которые мы с вами рассматривали. Если все так, то, согласись, что затем был бы целесообразен запрос относительно мисс Бол. Если она согласилась на предложенную должность, об этом должно быть известно. Может быть, она еще там, а может, уехала, и тогда миссис Крэддок может знать ее адрес. Фрэнк Эбботт засмеялся. — Крэддок? Мисс Силвер покашляла. — Или Смит, или Джонс, или Робинзон. Глава 7 Фрэнк Эбботт позвонил на следующий день: — Ну вот, я застал шефа в размягченном состоянии, и он разрешил мне сгонять туда и разузнать. Конечно, не обошлось без выволочки, что все это, мол, выдумки. Так что завтра ждите моего возвращения. Ничего, если будет поздно?.. Хорошо, тогда, скажем, до полуночи. Было далеко не так поздно, когда Эмма впустила его в дом. Мисс Силвер слышала, как она говорит, что сандвичи уже ждут его, а кофе требует внимания, чтобы никакой спешки. Она улыбнулась: — Эмма уверена, что ты вечно голоден. — Ну да, обед был чудовищный, скорее бы о нем забыть. — Он придвинул кресло к камину и протянул руки к огню. — Бр-р, как холодно. И съездил я не то чтобы зря, но почти зря. Он не в первый раз подумал, что эта комната очень уютна и располагает к отдыху — с ее вневременной мебелью и отголосками века, не тронутого самолетами и бомбежками. Безопасность — вот что имели викторианцы, хотя, пожалуй, им приходилось дорого за нее платить. У них были трущобы и детский труд, культура была достоянием немногих, но по крайней мере их детей не вытаскивали из кровати, чтобы бежать в бомбоубежище, а их трущобы не равняли с булыжником. То были времена, когда ценность просвещения была не так раздута, поскольку оно частенько вело только к войнам между нациями в современном Вавилоне. С другой стороны камина ему улыбалась мисс Силвер; руки ее были, как повелось, заняты вязанием. Она поистине была островком стабильности в нашем неустроенном мире. Люби бога, чти королеву; исполняй законы; будь добрым и порядочным; думай сначала о других, потом о себе; служи Справедливости; говори правду — вот ее заповеди. Аминь! Ему вдруг стало смешно. Мисс Силвер во главе кабинета в Адмиралтействе, в военном ведомстве, в министерстве аэрофлота. Бесконечная череда шустрых мисс Силвер, управляющих всем и вся. «Чудовищный женский полк» Джона Нокса. Нет уж, не надо. Есть только одна Моди — пусть остается единственной и неповторимой. Вошла Эмма с кофейником, налила ему, похлопотала над его сандвичами и удалилась. Только после этого мисс Силвер сказала: — Значит, ты зря трудился? — Ну, не совсем. Начать с того, что Крэддоки существуют — снимаю шляпу, хотя признайтесь, что это был выстрел наугад. Мисс Силвер скромно промолчала, провязывая очередной ряд. — Иногда можно попасть пальцем не просто в небо, а в нужный его кусок. Так ты нашел миссис Крэддок? — Мистер Крэддок, миссис Крэддок и молодняк, как и было указано. За молодыми нужен глаз да глаз, неудивительно, что Анна сбежала. Мисс Силвер перестала вязать. — О? Так она жила в Дип-Энде у Крэддоков? — И уехала, еле дождавшись конца второй недели. Но я думаю, вы хотите, чтобы я рассказал все по порядку. — Именно так. Только, умоляю тебя, не торопись. Сандвичи с ливером у Эммы — просто прелесть, не отличишь от знаменитого французского паштета из гусиной печенки. — Она гений. Предупреждаю — я съем все. — Для того они и сделаны, мой дорогой Фрэнк. И умоляю, не дай кофе остыть. Он откинулся в кресле, почувствовав себя совершенно как дома. — Ну вот, в прошлом Дип-Энд — это три коттеджа с коровой и один большой дом, начатый при Тюдорах, законченный при Виктории. Вернее, его закончила война — прямое попадание в Великий зал и сопутствующее разрушение главных комнат. Самое время, потому что семья, жившая там с незапамятных времен, вымерла. Ну вот, он все стоял заброшенный, но три года назад его купили за понюшку табака. Надо сказать, особенно сильно пострадавшую центральную часть дома укрепили, но даже не попытались сделать ее пригодной для житья. — Его купил мистер Крэддок? — Он. Они живут в одном крыле, все остальное пустует. И приготовьтесь к худшему — он сменил название — Дип-хаус стал Гармонией! Мисс Сил вер кашлянула. — Теперешняя мода на такие имена, конечно, похвальна, но иногда это звучит нелепо. — Ну да. То же, что назвать ничтожную особу Глорией или чернявую итальянку — Бианкой! Ну ладно, Крэддок назвал дом Гармонией и стал создавать колонию, сдавая сторожку и конюшни разным чудакам, а потом получил разрешение и начал строить. — А мисс Бол? — Ее наняли присматривать за детьми, но она прожила у них только две недели. Ее можно понять… Видели бы вы этих! Их растили, полагаясь только на природу. — В нашем-то климате? Мой дорогой Фрэнк! — Нет, никакого нудизма. Кое-какая одежда на них все-таки имеется. Просто они делают все, что хотят, и если бы захотели выйти голыми, — их бы никто не остановил. Принцип таков: нельзя препятствовать природным склонностям, никакого давления и контроля. На эту тему я имел долгий сердечный разговор с мистером Крэддоком. Детям нельзя мешать, а то у них разовьются комплексы, их нельзя ругать и наказывать, потому что нет ничего хуже комплекса вины. Я искренне пожалел несчастную Анну Бол. — А мне жаль детей. Каково им будет потом жить при таком воспитании — можно делать все что заблагорассудится? Роковое заблуждение, которое приведет к плачевным последствиям! Но вернемся к мисс Бол. Если она уехала из Дип-Энда, то куда? Или она опять не оставила адреса? Фрэнк кивнул. — Крэддоки говорят, что однажды она разрыдалась и сказала, что с нее хватит, пусть они сами возятся со своими чадами, а она уезжает, и немедленно. Сложила чемодан, мистер Крэддок отвез ее в Дедхам, там она взяла билет третьего класса до Лондона, и это все. Она не оставила адреса, сказав, что еще не знает, что будет делать дальше, а когда узнает, напишет друзьям. Он пытался что-то из нее вытянуть, но безуспешно. Насколько я понял, она заявила ему, что это не его ума дело. У меня такое впечатление, что они нравились Анне не больше, чем она им, но после того как я увидел деток, я далеко не уверен, что им удастся найти ей замену. — А они пытались? — Глава семейства сказал, что да. Некоторое время мисс Силвер молча вязала. — А миссис Крэддок ничего не говорила? Фрэнк рассмеялся. — Она там вообще почти не в счет. Должен сказать, она явно расстроена. Вконец измотанная и забитая женщина. — А мистер Крэддок? — Взгляд, как у Зевса: грозный и повелевающий. Бровастый, огромная шевелюра. Кажется высоким, пока не встанет. Осанка. Подпоясанная кушаком рубаха. Самодовольный сумасброд со Взглядами. А жена просто погрязла в домашней работе. Помолчав, мисс Силвер сказала: — Да, бедняжке не позавидуешь. Ей кто-нибудь помогает? — Говорят, есть приходящая прислуга. — Им требуется постоянный помощник, чтобы кто-то жил в доме. Ты сказал, они пытались найти? — Мистер Крэддок сказал, что они дали объявление, но трудно заманить кого-то в эту глухомань. Вообще-то после Анны приезжала одна женщина, но и она не задержалась. — Я думаю, они не подписывали объявление своим именем. Обычно дают номер почтового ящика. Миссис Дагдейл выписывает «Дейли Уайр». Если их предыдущее объявление Анна прочла в этой газете, скорее всего, для следующего они используют тот же номер. Ты мог бы узнать в редакции «Дейли Уайр» не получали ли они объявление от Крэддоков и каков номер ящика. Его беспечный взгляд стал настороженным. — Полагаете, можно туда кого-то послать? — Думаю, я поеду сама. Знакомые Фрэнка Эбботта пришли бы в неописуемое изумление, услышав, с какой горячностью их невозмутимый друг воскликнул: — Нет! — Мой дорогой Фрэнк! — Бога ради, зачем вам ехать?! Все уже выяснено! Анна Бол приехала туда в ноябре, прожила две недели и уехала, не оставив адреса, не написав Томазине. Все то же самое, что было у Дагдейл. — Она собиралась написать Томазине Эллиот. Она оставила у нее вещи. Мисс Эллиот сказала, что там и все ее зимние вещи, а сейчас уже третья неделя января. Я хочу убедиться, что она действительно уехала из Дип-Энда. Фрэнк сделал нетерпеливый жест. — О, она благополучно уехала. Я не просто встретился с Крэддоками, я обошел всю Колонию на случай, если Анна кому-то сообщила о своих намерениях. Все ее видели, но и только. Мисс Тремлет, которая изучает народные танцы и ремесла, сказала, что Анна — безответственный человек. Гвинет Тремлет имеет ткацкий станок, и она предложила научить ее ткать, но та отказалась. Некий Августус Ремингтон — чудак, вышивающий картины на атласе, — нарек ее отшельницей. Пышная, цветущая дама, представившаяся Мирандой — просто Мирандой, — уверяла, что у Анны самая темная аура в сравнении с прочими людьми, по-моему, это означает то же самое, что сказал вышивальщик. Похоже, все пытались, так сказать, ее приучить. Довольно дружелюбная компания. Они порадовались тому, что она поехала с Крэддоками в Ледлингтон и вернулась в красной шляпе. Цвет несколько резкий, но это был уже прогресс, признак хоть какого-то жизнелюбия, отсутствие которого особенно беспокоило мисс Тремлет. Мисс Силвер сказала: — Зачем она купила красную шляпу? — Это подарок от Крэддоков. «Миссис Крэддок такая душечка, но так загружена работой. А мистер Крэддок…» Я не берусь судить о справедливости всех этих комплиментов в адрес Крэддока. Мисс Силвер глубоко задумалась. — Зачем они подарили мисс Бол красную шляпу? — По доброте душевной, чтобы хоть чем-то ее порадовать. — А почему ты мне это рассказал? Он прищурился. — Потому что это доказывает, что Анна уехала. Мисс Тремлет видела, как она уехала с Крэддоком, то же сказали Миранда и Августус, которые в это время переговаривались через забор. Помните — он отвез ее в Дедхам и она купила билет до Лондона? Все точно: я съездил в Дедхам, начальник станции помнит, как Крэддок ее провожал — девушку в красной шляпе. Он говорит, она выглядела расстроенной, и мистер Крэддок объяснил, что у нее плохо с нервами и они рады от нее избавиться. Вот видите! Мягким непререкаемым тоном мисс Силвер сказала: — Думаю, я поеду в Дип-Энд. Фрэнк рывком выпрямился в кресле. — В качестве помощницы миссис Крэддок? — Думаю, да. — И не мечтайте! — Это почему же? — Потому что это абсурд, потому что я этого не допущу! Потому что… Мисс Силвер покашляла. — С каких пор ты мне стал диктовать, Фрэнк? — Без меня у вас ничего не выйдет! «Уайр» не даст вам номер ящика. У него было такое чувство, что она видит его насквозь. — Ты слишком горячишься, мой дорогой Фрэнк. Ты что-то от меня скрываешь? — Ничего я не скрываю. Просто не хочу, чтобы вы ехали. — Ради бога, почему? — Ну не знаю… Я не хочу — и все тут. Она сдержанно сказала: — Либо в исчезновении Анны Бол не кроется ничего крамольного, либо оно требует расследования. В первом случае у меня есть возможность в любой момент расторгнуть договор с моими нанимателями. В последнем — у меня есть обязательство перед Томазиной Эллиот, и я постараюсь его выполнить. Ты не можешь помешать мне поехать в Дип-Энд. Но ты можешь оказать поддержку, и тогда мне проще будет действовать, безопаснее. Он вскинул руку. — Сдаюсь, вы победили — как всегда. Но есть кое-что еще, что я не собирался вам рассказывать. Вроде бы тут нет никакой связи, но… — Да, Фрэнк? — Полтора года назад между Дип-Эндом и Дипингом нашли утонувшую молодую женщину. Я говорил вам, что дорогу заливает водой. Со всех сторон — болота. Была ночь, сыро, видимо, в темноте девушка сбилась с дороги. Там попадаются большие ямы. Ее нашли в одной из них, лицом вниз. Ни малейшего указания на что-либо необычное, типичная картина несчастного случая. Она была по колено забрызгана грязью — то есть поскользнулась и упала в яму. Сами видите, никакой связи. Мисс Силвер звякнула спицами. — Но ведь это она работала у Крэддоков? И эту подробность ты попытался скрыть? Он бросил на нее раздраженный взгляд. — Она возвращалась, проведя день в Дипинге. Она делала это не раз в течение нескольких месяцев. Решительно никаких особых подозрений… Я решил, что не стоит даже об этом упоминать. — Но все-таки упомянул. Пришлось. Пристыженный, он ответил: — Я не хочу, чтобы вы туда ехали. Глава 8 Через десять дней мисс Силвер приехала в Дип-Энд в качестве помощницы миссис Крэддок. Предварительно она имела беседу с мистером Крэддоком в вестибюле частного отеля, ради которой этот величавый господин вырядился в подпоясанную блузу, как и описывал Фрэнк Эбботт, и в серый костюм, в общем, запросто мог сойти за священника, исповедующего принципы широкой церкви. Шевелюра у него действительно была роскошная, да и в остальном соответствовал параметрам красивого мужчины: свежий цвет лица, серо-голубые глаза. Было очевидно, что он считает себя важной персоной и требует, чтобы к нему относились с почтением. У него был бас и уверенные манеры человека, привыкшего, что все с ним считаются. Мисс Силвер сразу выбрала подходящую тактику. Ей даже не пришлось играть роль, достаточно было вспомнить свой прежний статус скромной, тактичной гувернантки. Мистер Крэддок торжествовал: она ему вполне подходила. Немолода, конечно, но пожилые женщины, зарабатывающие себе на жизнь, бывают исключительно прилежны; такая если уж получит должность, то держится за нее. Хватит с него девушек, с ними никакого сладу, вечно их что-то не устраивает, сплошные эмоции. В течение двадцати минут он излагал свои взгляды на воспитание детей и был выслушан с почтительным вниманием. Это его устраивало, равно как и согласие мисс Силвер на жалованье два фунта в неделю и ее надежные рекомендации. В качестве поручительниц мисс Силвер назвала ему имена миссис Чарлз Морей и миссис Гарт Олбани. Она была преисполнена чувства благодарности. Она рада получить это место. Сколько пожилых гувернанток будут ей завидовать! Она очень, очень благодарна. Через несколько дней она двинулась в сторону Ледлингтона, там пересела на другой поезд, который не спеша потащился по сельским просторам. Ближайшая к Дип-Энду станция, Дедхам, была в пяти милях от дома. На станции ее поджидало рахитичное такси. День близился к концу; туман сменился моросящим дождем, и от дороги у нее осталось только одно впечатление — что вокруг плоская равнина, целиком отданная в распоряжение фермеров. Потом дождь усилился, а дорога стала уходить под откос. Они проехали через горбатый мостик, живая изгородь закончилась, и открылся вид на болотистые пустоши по обе стороны дороги. Далее следовал небольшой подъем, и, проехав меж высоких колонн, они свернули на дорогу к тому, что раньше было Дип-хаусом, а теперь именовалось «Гармонией». Было почти темно, и мисс Силвер удалось рассмотреть только центральный массив и два выступающих флигеля. Такси въехало во двор и остановилось у двери правого крыла. Мисс Силвер вылезла, нажала звонок и расплатилась с таксистом, после чего он, не потрудившись вылезти, включил мотор и укатил. Поскольку мисс Силвер, как некогда Анна Бол, не стала обременять себя большим багажом, ее это не огорчило. Два чемодана стояли рядом с ней на ступеньках. В крайнем случае, донесет сама. Когда она позвонила в третий раз, раздался страшный шум, дверь распахнулась, и ее встретила какофония звуков, извлекаемых из губных гармошек, сделанных из гребешков. Даже не верилось, что трое детей, три гребня и некоторое количество туалетной бумаги могут производить столько шума. Если они и пытались изобразить мелодию, разобрать ее было невозможно, ухо воспринимало только назойливое жужжание и гудение. Мисс Силвер, подняв чемоданы, вошла и оказалась в каменном коридоре без ковра, освещенном дальней тусклой лампочкой. В полумраке плясало, визжало, завывало и дуло в гармошки неутомимое трио: долговязая девочка двенадцати лет, Дженнифер, и два мальчика семи и четырех лет, Морис и Бенджи. Они были похожи на призраков. Не обращая внимания на этот концерт, мисс Силвер прошла мимо, после чего вой гармошек сменился дружным воплем: «Дили-дили, просим в дом, а потом тебя убьем!» Когда это зловещее приглашение прозвучало в пятый раз, слева распахнулась дверь, и появился мистер Крэддок в подпоясанной кушаком белой шерстяной блузе — словно сошел с Олимпа. В сумраке коридора больше ничего нельзя было разглядеть, но когда дети с громким кваканьем исчезли и он провел мисс Силвер в комнату, она увидела, что костюм дополняют бархатные ярко-красные штаны, а блуза расшита знаками Зодиака. В комнате было тепло и светло. Вдоль стен стояли книжные полки, имелся большой письменный стол, тяжелые шторы и удобные кресла. В широком и глубоком камине пылали дрова. Подойдя к огню, мисс Силвер протянула руки к весело потрескивающему пламени. — Сегодня очень свежо. Мистер Крэддок просиял. — Ничто так не радует, как огонь, — сказал он глубоким басом, который придавал словам необыкновенную весомость, и важно, словно цитируя Екклесиаста, высказался о шумном приветствии, затеянном его чадами: — Сколько азарта и жизнелюбия! Таковы привилегии юности. Она ответила соответствующей общей фразой, но тут дверь открылась, и вошла маленькая женщина с подносом, уставленным тарелочками и чашками. Шлепанье быстрых ног показало, что дверь ей открыл кто-то из детей. Мистер Крэддок величаво взмахнул рукой: — Моя жена миссис Крэддок. Эмилия, это мисс Силвер, любезно согласившаяся тебе помогать. Ты появилась как раз вовремя — ей необходимо подкрепиться после поездки по холоду. Он не сделал попытки помочь жене, и той пришлось пробормотать несколько слов приветствия, все еще держа на весу тяжелый поднос. Стол не был готов, и ей пришлось воспользоваться письменным столом, что вызвало упрек мистера Крэддока: — Моя дорогая Эмилия, не лучше ли заранее приготовить чайный столик, если несешь поднос? Немного предусмотрительности, дорогая, немного предусмотрительности. Ни ему, ни миссис Крэддок не пришло в голову, что он сам мог бы проявить предусмотрительность. Она вздрогнула, извинилась, расчистила столик и переставила поднос. Ее удивленное «о, спасибо!», когда мисс Силвер помогла ей, означало, что ей редко кто-либо помогает. Для такой маленькой хрупкой женщины поднос был непомерно тяжел. Мистер Крэддок заметил, что вызвал у мисс Силвер чувство, довольно далекое от восхищения, и это его разозлило. Позже она тщательно проанализировала свои первые впечатления. Он старается подать свою особу с должным эффектом, это очевидно. Как говорится, это не ново. Колоритная внешность и умение быть импозантным искушают его играть роль, которая ему не по силам. Выглядеть как Зевс еще не означает, что ты способен повелевать громами. А вот миссис Крэддок, как и говорил Фрэнк Эбботт, прямо-таки раздавлена домашней рутиной, полинявшее платье висит на ней как на вешалке. Худая, сутулая, с ранними морщинами на лице. Голубые глаза нервно перебегали с мужа на мисс Силвер и обратно. Она им восхищалась, она его боялась, она спешила выполнить любой его приказ. За чаем, слегка отдающим ромашкой, как выяснилось целительным, мисс Силвер завела речь о детях. Дженнифер было двенадцать лет, Морису восемь, Бенджи — четыре года. — В них столько энергии, — тихим, усталым голосом говорила миссис Крэддок, с трудом исторгая слова, словно ей не хватало сил их произносить. — Я надеюсь, вам будет нетрудно с ними справляться. Мистер Крэддок отрезал себе кусок домашнего пирога и сказал: — Только никакого насилия, договорились? Свобода выражения и развития — кардинальный принцип. Свобода самовыражения, свобода развития, не мешайте им достичь Предела и познать его — вот в чем суть. Могу я быть уверенным, что вы дадите им развернуться? Мисс Силвер ответила, что постарается, гадая, на какую из этих свобод может рассчитывать миссис Крэддок. — Эмилия, — звучным басом сказал мистер Крэддок, — будь внимательней к нашей гостье. Ее чашка пуста. — Он устремил на гостью благожелательный взгляд. — Это мой особый травяной чай, полезный и бодрящий. Я долго экспериментировал, прежде чем добился желаемого вкуса. Сбор трав следует проводить в соответствии с предписаниями астрологии; одни нужно рвать в полнолуние, другие при определенном расположении Венеры и других планет. Все это досконально изучено, наука тут изрядно преуспела, я имею в виду научные дисциплины. Но есть и неисследованные области. Что дает мне надежду на то, что и мое имя будут помнить потомки. Пока мой вклад в научный прогресс очень скромен — этот целительный чай. Мисс Силвер покашляла. — Боюсь, я в этом мало разбираюсь. Тут требуются большие познания. Поскольку миссис Крэддок уже наполнила ее чашку, поневоле пришлось влить в себя вторую порцию целительного чая. Что до вклада в научный прогресс, мисс Силвер попросту его не заметила, поскольку единственным достоинством напитка было то, что он горячий, а для этого достаточно вскипятить чайник. Труды мистера Крэддока были, увы, пустой тратой времени. В последующие полчаса она услышала об этих трудах совсем иное. Оказывается, мистер Крэддок посвятил себя Великой Работе. Ему требуется полная тишина, как для предварительной медитации, необходимой для этой работы, так и для литературного труда. Некоторые его эксперименты столь деликатного свойства, что малейшее вторжение в процесс может быть фатальным. Поэтому для своих занятий он выбрал себе место в пустующей центральной части дома, которое величал Убежищем. — Там никто не живет, ибо отдельные его части недостаточно надежно укреплены. Что касается детей, тут мне пришлось наложить вето. При всем моем почтении к полной свободе, в данном случае у меня не было альтернативы. Сами понимаете, — посетовал он, щедро намазывая клубничным джемом очередной кусок пирога. — Мистеру Крэддоку нужна полная тишина, — слабым надтреснутым голосом сказала его жена. — Его нельзя беспокоить. Провожать мисс Сил вер в ее комнату отправилась, разумеется, миссис Крэддок. Никто, и уж тем более мистер Крэддок, и не подумал позаботиться о ее чемоданах. Она взяла один и увидела, что миссис Крэддок собирается взять другой. Дверь была уже закрыта, и поэтому она дерзнула сказать с решительным неодобрением: — Он для вас слишком тяжел. Может быть, мистер Крэддок… Эмилия Крэддок покачала головой: — Нет-нет, я привыкла таскать тяжести. Мы и так отняли у него много времени. Чтобы уничтожить четыре тоста с маслом, три куска пирога с джемом и полтарелки печенья, действительно потребовалось много времени, но мисс Силвер пришлось оставить это соображение при себе. Взяв по чемодану, они пошли налево и вышли в маленький холл, откуда лестница вела на второй этаж. Не успели они ступить на нее, как сзади послышались летящие шаги, Дженнифер накинулась на мать, одной рукой встряхнула ее за плечи, другой вырвала чемодан: — Этого только не хватало! Отдай! Почему она тебе это позволяет? Она же приехала тебе помогать. По крайней мере, так считается. Пусть сама тащит. Эй, вы! — Через плечо миссис Крэддок она впилась глазами в мисс Силвер. — Какой от вас толк, если она все равно таскает тяжести? В темных глазах сверкала недетская ярость. Мисс Силвер спокойно посмотрела ей в глаза: — Я надеюсь, толк будет, Дженнифер. Если ты понесешь чемодан и покажешь мне комнату, маме не придется подниматься наверх. Враждебный взгляд, вмиг улетучившийся гнев, а потом нерешительность… Нахмурившись, Дженнифер оттолкнула миссис Крэддок и, выкрикнув: «Обойдемся без тебя!» — взбежала вверх по лестнице. Мисс Силвер чинно пошла следом. Нести чемодан было нетрудно, просто она не хотела спешить. Она гадала, увидит ли еще раз Дженнифер; добравшись до лестничной площадки, она увидела коридор, протянувшийся в обе стороны. Над лестницей была лампочка, но коридор тонул в темноте. Мисс Силвер наугад пошла направо. Она дошла уже почти до конца, когда распахнулась дверь и из нее вырвался поток света и издевательский хохот Дженнифер. Внезапно она замолчала. — Почему вы не кричите? — Не вижу оснований кричать. — А вы во всем ищете основания? Детский голос ее в чем-то обвинял, но в чем? Мисс Силвер с предельным спокойствием произнесла: — Стараюсь. Чтобы все учесть, спланировать. Она вошла в комнату, Дженнифер — за ней; высокая, тоненькая, в старых шортах и линялой красной кофте. Загорелые длинные голые ноги обуты в сандалии. Она была похожа на испуганного жеребенка — та же смесь тревоги и фации и вскинутая голова с непослушной прядью на лбу. — А вы всегда все планируете? Мисс Силвер улыбнулась ей той улыбкой, которая не раз завоевывала сердца многих сомневающихся клиентов. — А ты нет? — Иногда. А иногда мои планы не совпадают с планами других. Если мой план не совпадет с вашим, что вы будете делать? Мисс Силвер отнеслась к вопросу с серьезным вниманием, как если бы его задал взрослый. Она сказала: — Человек может составлять планы только для себя. Когда они приходят в противоречие с планами других, ему приходится придумывать, как согласовать каждый из своих планов с чужими. Такие проблемы возникают постоянно. Тот, кто успешно с ними справляется, достигает успеха в жизни. Ей удалось вызвать интерес. В темных глазах девочки вспыхнула искра понимания. При свете мисс Силвер разглядела, что они не карие, как ей сначала показалось, а янтарные, прикрытые черными ресницами. Искра вспыхнула и угасла. Дженнифер перенесла тяжесть тела на одну ногу, готовая отскочить в сторону. Она сказала: — Вы планировали сюда приехать. Другие тоже планировали, но они здесь не оставались. Вы, наверное, тоже не останетесь, как вы думаете? Мисс Силвер сняла пальто, повесила его в дешевый деревянный шкаф и сдержанно сказала: — Это в большой степени будет зависеть от вас. Я не стану задерживаться там, где мое общество кого-то не устраивает. Но я считаю, что твоей маме нужна помощь. Дженнифер топнула ногой и сказала с неожиданной горячностью: — Если у нее не будет помощницы, она умрет! Я ему говорила! Потому он и взял вас! Он не хочет, чтобы она умерла! Из-за денег! Но она умрет, если ей не помогать! — Она стремительно подошла к мисс Силвер, но прикоснуться к ее руке постеснялась; их головы были на одном уровне. В ее глазах стояли слезы. — Почему вы заставляете меня это говорить? — Дорогая… — Я вам не дорогая! — Девочка опять топнула ногой. — И не думайте, что заставите меня делать то, что я не хочу! Меня никто не заставит! — Она говорила с трагическим надрывом. Мисс Силвер не успела ответить, как Дженнифер рывком выскочила из комнаты. Она была проворна, как котенок, и скользнула беззвучно, только дверь хлопнула. Мисс Силвер сказала: «Боже мой!», сняла шляпу, переобулась в домашние туфли и вспомнила, что не спросила, где ванная. Когда она причесывалась — излишние хлопоты, волосы, как всегда, были в полном порядке, — дверь распахнулась. На пороге с враждебным видом стояла Дженнифер. — Ванна — следующая дверь. Я сначала хотела вам показать, а потом передумала. Вы пойдете вниз? — Я хотела сначала разложить вещи. Дженнифер отвернулась. На мгновенье застыв на пороге, она дрогнувшим голосом сказала: — Вы здесь не останетесь… никто не остается! И ушла. Глава 9 При свете серого январского утра Дип-хаус выглядел запущенным и разрушенным. Центральная часть дома была сильно повреждена попавшей в нее бомбой. От декоративной балюстрады, лентой обвивавшей крышу, уцелели только фрагменты, а стекла имелись лишь в трех окнах первого этажа, остальные были грубо заколочены. Эти три окна придавали дому курьезно вороватый вид, он как будто выглядывал из-под насевших на него слепых верхних этажей. Двор — пространство, огороженное флигелями, — зарос мхом. При порывах ветра по каменным плитам шуршали сухие листья магнолии и отвалившийся плющ. Даже в крыле Крэддоков не все окна были застеклены. — Он для нас слишком велик, — объяснила миссис Крэддок. — Столько комнат нам не обставить мебелью. Но когда починим окна, он будет очень милым. В противоположном крыле все окна были забиты, и комнаты единственного жильца смотрели туда, где прежде был сад. Там жил мистер Робинсон; как поняла мисс Силвер, он предпочитал одиночество и предавался наблюдению за птицами и природой. Нельзя сказать, что он тут имел обширный обзор, но если ему хотелось уединения, он его получил. Среди неухоженных фруктовых деревьев желтела сухая трава — по пояс. Розы выродились и вновь обернулись шиповником, смешались с одичавшим крыжовником и смородиной. Среди буйства зелени тут и там высились кипарисы, темнели пятна церковного тиса. Мисс Силвер видела только наружные приливы одичания, но они непреложно свидетельствовали о всеобщем разрушении и запущенности. За ленчем она как бы вскользь заговорила о доме: — Очень интересное, старое здание. Грустно думать о том, сколько разрушений принесла война, лучше с благодарностью относиться к тому, что осталось. Миссис Крэддок сказала: «О да», мистер Крэддок ничего не сказал. Дети тоже промолчали. Мисс Силвер виртуозно умела вести застольные беседы и, ничуть не растерявшись, продолжила тему. Вопрос о том, много ли было хлопот с водопроводом — обычно мужчины проявляют интерес к этому предмету, — вызвал ответ опять-таки со стороны миссис Крэддок, которая заверила, что тут им жаловаться не на что, и хотя новая ванна и система подогрева воды обошлись очень дорого, они того стоят. Только после четырех чечевичных котлет и огромной тарелки овощей мистер Крэддок вышел из состояния философской задумчивости. То, что это произошло в момент, когда мисс Силвер заговорила о руинах часовни рядом с домом, было, конечно, случайным совпадением. Она спросила, вызвано ли это разрушение той же бомбой, что попала в дом, и удивилась, услышав решительное отрицание. — О нет. Руины этой старой церквушки были тут еще за сорок лет до войны. Кстати, это место небезопасно. Иногда сверху срываются камни. Бенджи не нашел лучшего момента брякнуть: — Мы там играем в прятки. Там здорово прятаться! На него обрушилось неудовольствие главы семейства. — Там опасно играть. Если упадет большой камень… — Он оторвет мне голову? Миссис Крэддок испуганно воскликнула: «Бенджи!», мистер Крэддок спокойно сказал: «Может оторвать». — Прямо совсем? — заинтересовался Бенджи. — И руки? И ноги? Как у того каменного человека в церкви? — Бенджи! Дженнифер, сидевшая рядом с ним, ущипнула его под столом. Из-за его рева разговор попросту был прекращен, потому что он орал во всю мочь, пока ему не заткнули рот яблочным пудингом. За мытьем посуды — Дженнифер мыла, мисс Силвер вытирала — девочка сказала: — Бенджи — придурок. Мисс Силвер не могла не отреагировать: — Дорогая, не следует употреблять такие слова. Та невозмутимо на нее посмотрела: — Какие хочу, такие и употребляю. Если вы будете вмешиваться в мое самовыражение, вы повредите моей психике. Не верите, спросите у него! — Она засмеялась. — Он так говорит, но когда мы делаем то, что ему не нравится, не очень-то он заботится о нашей психике! — Она вдруг заговорила очень резко: — Вы должны ненавидеть, не хотеть, отвергать, питать отвращение к мытью посуды, разве нет? Мисс Силвер решила ответить только на последнее высказывание: — Нет, я совсем не против мытья посуды. Вдвоем мы быстро управимся и очень поможем маме. Надо бы уговорить ее полежать, пока мы вместе с мальчиками погуляем. Как ты думаешь? Она сердито сказала: «Не знаю!», но на этот раз ее недовольство не относилась к мисс Силвер. Она, ничего не разбив, перемыла гору посуды и выскочила из комнаты. Пока мисс Силвер вытирала последние тарелки, Дженнифер успела вернуться и радостно доложить, что мама обещала прилечь. Мисс Силвер надела черное пальто, преклонных лет горжетку, фетровую шляпу с красной морской звездой на боку и черные шерстяные перчатки — свой неизменный зимний наряд; лишь в особых случаях она меняла шляпу на более нарядную и надевала детские кожаные перчатки. Бенджи и Морис убежали вперед, а Дженнифер, без шапки, все в той же красной кофте, шла рядом с мисс Силвер, а вернее, делала короткие забеги вперед, каждый раз возвращаясь к ней, как щенок или ребенок, для которого размеренный шаг взрослых слишком медлен. Дом скрылся из виду, они подошли к краю широкой пустоши, и тут подбежал Бенджи. — Мы туда пойдем? — торопливо спросил он. — Я хочу показать ей человека, которому оторвали голову, и хочу камень для развалин, которые я делаю в саду, и хочу змею для своей другой змеи, чтобы устроить гонки, и хочу… Дженнифер схватила его за руку. — Не слишком ли ты много хочешь? — Я хочу змею, и белого паука, и зеленого паучка, посадить их в клетку и посмотреть, съедят они друг дружку или нет? И хочу большую еловую шишку… Дженнифер сказала: — Ладно, медвежонок, пошли! — Она помахала рукой мисс Силвер. — Мы вернемся через час. Вы нам не нужны, мы вам тоже. Можете встречать нас у разрушенной часовни, убедитесь, что на нас не упало никаких камней, про которые он говорил. Она подтолкнула Бенджи, и они побежали, на ходу прихватив Мориса. Мисс Силвер отнюдь не рассчитывала гоняться за этими неуправляемыми детками по незнакомой ей местности и при этом прекрасно известной им, она только сказала: «Боже мой!» — и, потеряв их из виду, пошла назад по своим следам, пока не увидела руины, и тогда направилась к ним. Часовня, видимо, была совсем крошечная. Центральная арка сохранилась, две другие — частично. Среди колючих кустов куманики стыдливо прикорнул отвалившийся камень, кругом возвышались сглаженные холмики и покосившиеся надгробия заброшенного кладбища; все это окружала низкая стена. Она была в таком же плачевном состоянии, что и церковь, и ничего уже не могла охранять. Мисс Силвер пролезла через пролом в стене и осторожно двинулась среди сухой травы и упавших камней. Здесь было очень пустынно. Дип-хаус был позади нее, и не было видно ни души. Все, кто тут служил, крестил детей, венчался, отпевал мертвых, — все они умерли. Ей на ум пришли слова из Библии: «Ветер налетит и умчится, и это место больше никто не узнает». В том, что раньше называлось нефом, она нашла человека без головы, о котором говорил Бенджи: надгробие с фигурой рыцаря в доспехах. Головы у него действительно не было, ступней тоже. Руки были скрещены на мече, ноги скрещены в коленях, что говорило о том, что он был дважды крестоносец, — информация, которую уже нельзя было расшифровать: на стершейся плите ни имени, ни года. Ближе к тому, что некогда было входом, лежала каменная пли та, слегка возвышавшаяся над землей. Как оценила мисс Силвер, она лежала справа от восточной двери; на ней была стертая, нечитаемая надпись. Мисс Силвер несколько минут осматривалась, потом собралась уходить. Она не испытывала особой любви к руинам. В голове теснились тревожные мысли о змеях и пауках, тоже упомянутых Бенджи. Чувство долга призывало ее ждать детей, но она чувствовала, что разумнее это делать по другую сторону стены. Отвернувшись от каменной плиты, она вдруг увидела еще одного посетителя руин и, надо сказать, была ошеломлена. Высокая, очень крупная женщина в просторной накидке стояла в том проеме, через который вошла сама мисс Силвер. Накидка развевалась, и казалось, несмотря на объем, в любой момент она может превратиться в два крыла и женщина взлетит. У нее были грубые черты лица, глаза странно вращались, и копна темно-рыжих волос — явно результат безжалостной окраски. Мисс Силвер ни за что не поверила бы, что это натуральный цвет, и, будучи дамой старомодной, не могла понять, как можно покраситься в такой назойливый цвет. Сама она предпочитала общепринятые оттенки. Из-под накидки высунулась большая рука, помахала ей и снова спряталась. Низкий голос окликнул: — Здесь небезопасно. Летают камни. Слова мистера Крэддока в ее устах обрели какое-то особенное звучание, усиленное странным продолжением: — И кое-что другое. Лучше не задерживайтесь. Эти произнесенные глубоким контральто слова звучали повелительно. Мисс Силвер подчинилась. Она подошла к проему в стене. Накидка снова взметнулась, и большая рука ухватила руку мисс Силвер. — Вы новая гувернантка Эмилии Крэддок. Я — Миранда. Мы должны познакомиться! Вы экстрасенс? Мисс Силвер покашляла. — Не думаю. Накидка готова была поглотить обеих. Руку мисс Силвер отпустили на свободу. — Многие просто не знают своих талантов. Мы еще об этом поговорим. Вас заинтересовало это место? — Здесь очень пустынно. — А, вы — медиум! — с видом превосходства сказала Миранда. — Это место захоронения вымершей семьи. В таких местах всегда сильная эманация. Медиумы ее чувствуют. Когда-то всей этой землей владели Эверли. Они были богатые, они были сильные. И они погибли, они ушли. Sic transit gloria mundi. Так проходит мирская слава. Она проговорила это латинское изречение таким тоном, будто сама его сочинила. Порыв ветра взметнул накидку и накрыл ее с головой, обнажив смешную красную хламиду, едва прикрывавшую колени. Ходить в ней, конечно, удобно, но на такой крупной фигуре наряд выглядел более чем неуместно. Укротив накидку, Миранда как ни в чем не бывало продолжила: — Камень, над которым вы наклонялись, прикрывает вход в семейный склеп, Надпись нельзя прочесть, она стерлась от времени, остались отдельные буквы. В свой первый приход я вчитывалась в нее. Безуспешно. Но позже, находясь в трансе, я ее прочла. — Она четко произнесла: — «Навеки ляжет мне на веки тьма!» Странное соединение — каламбур и эпитафия. — Действительно странное… Возможно, слова мисс Силвер относились не только к склонности чьих-то пращуров к каламбурам. Миранда перестала вращать глазами и сосредоточенно остановила их на гостье. — Я надеюсь, вы останетесь у Крэддоков. Певерил грандиозен, он вдохновитель всех Искателей. Вы поймете, что жить в его доме — Милость свыше. Можно сказать, Великая Привилегия. Бедняжка Эмилия, конечно, человек слишком приземленный. Почему только… — Она тряхнула головой с видом прорицательницы. — Но он не может ее бросить. Мисс Силвер поспешно вставила: — Миссис Крэддок очень добрая. — А, добрая… — Миранда взмахнула накидкой, давая понять, что доброта миссис Крэддок — вещь несущественная. И еще вопрос, есть ли у бедняжки Эмилии хоть какая-то духовность, или ее остатки тоже давно унесены ветром. В конце концов Миранда вернулась к исходному пункту. — Вы останетесь. Вы им нужны. Она слабая. Дети неуправляемые. Певерил верит в самовыражение, «эго» — превыше всего, но здесь я с ним не согласна. Для взрослых — да! Несомненно! Полностью! Но для незрелого детского ума — нет! Им нужно Руководство, временами даже Дисциплина! Вы со мной согласны? — Всецело. Миранда взмахнула рукой и накидкой. — Мы должны будем об этом поговорить. Нужно заставить Поверила понять причину. Нельзя мешать его работе. А Эмилии нужен отдых. От молодых девушек, которые у нее служили, толку не было — ни опыта, ни авторитета. Мисс Долли сбежала через неделю, потому что Морис сунул ей за шиворот паука, а Бенджи вылил чернила на голову. Все, на что ее хватило, — это разрыдаться и собрать чемоданы. Пухленькие блондинки с голубыми глазами ни на что не годны! Мисс Бол тоже, хоть и не плакса. Зато страшная бука. Прожила две недели; я сказала Эмилии — слава богу, что удалось от нее избавиться. Я видела, как она уезжала на станцию, и у меня на языке вертелись всякие слова. Я их высказала! Но не Эмилии, а Августусу Ремингтону. Он живет рядом со мной. Наверное, вы его видели. Такая тонкая душа, он великолепно вышивает. А с Элейн и Гвинет Тремлет вы знакомы? — Пока нет. Я приехала только вчера. — Познакомитесь. Они не очень духовные, но вполне симпатичные. Обожают Певерила, но все-таки лучше бы им оставаться в Вишмире. Элейн занималась народными танцами, теперь без них скучает. Гвинет, конечно, может и тут продолжать ткачество. Но лучше бы они не приезжали, я им так и сказала. Я всегда говорю то, что думаю. Если мне не отвечают в том же духе, я не виновата. А почему вы сюда приехали? — Я откликнулась на объявление мистера Крэддока. Знаете, кажется, я слышу голоса детей. Мы договорились здесь встретиться. Миранда скрестила руки на монументальной груди. — Тогда я вас покидаю. Но мы должны еще поговорить. Вместе подумаем, как можно помочь Эмилии. До свиданья! — Она ушла, чуть переваливаясь; темно-рыжие волосы развевались по ветру. И только она отошла на довольно значительное расстояние, из лесочка высыпали дети — ну просто как цветы на весенней лужайке. Весело хохоча, они кричали: — Ну как, на вас не упал камень? — Хотел бы я посмотреть, как он летит! — Я не нашел ни одного паука! Они все попрятались на зиму! — Они влезли в водопроводную трубу и утонули в твоей ванне! — Не хочу пауков в ванне! Дженнифер сказала: — Это была Миранда. Она считает, что нам нужна дисциплина. Морис бросил ей в чай уховертку, и она всю чашку вылила ему за шиворот. — Ее лучше не трогать, — хмуро сказал Морис. — Может, пора идти пить чай? Пойдемте домой, я проголодался. И они пошли домой. Глава 10 В парке было холодно, дул ветер. Голые деревья подпирали низкое небо. Слегка пощипывало щеки — верная причина того, что скоро пойдет снег. В такой день не хочется задерживаться на улице, но Томазина Эллиот и Питер Брэндон не просто задержались — они сели на зеленую парковую скамейку. Как известно, ничто так не разогревает кровь, как ссора, но ни Томазина, ни Питер отнюдь не считали, что они ссорятся. Просто Томазина не хотела, чтобы Питер командовал, а он посмел сказать, что она ведет себя неблагоразумно. Он говорил основательно, без недостойной горячности, но какое он имеет право ей указывать! Ей уже давно минул двадцать один год. Она может голосовать, может составлять завещание, может выйти замуж, никого не спрашиваясь. Уже тринадцать месяцев и десять дней Томазина считается взрослой. Просто возмутительно, что Питер ведет себя как викторианский папаша или как какой-нибудь страж, о которых пишется в старых книгах. Она так ему и сказала. — Благодарю! Я вовсе не чувствую себя папашей, и слава богу, я тебе не страж! Понимая, что одержала победу, Томазина самодовольно улыбнулась: — С моей стороны это умный ход. — Ничего себе умный! — Умный, ты сам знаешь. Я не слышала их имен сто лет. Ну по крайней мере пять, тогда тетя Барбара ходила на курсы народного ткачества в Вишмире. Она хотела научиться, чтобы потом обучить Тибби. — Кто это — Тибби? — Сестра Дженни, та, которая попала в аварию. Она подарила ей маленький ручной станок, она делала шарфы, у нее очень хорошо получалось. — Кто подарил, какой станок и у кого что получалось? Он просто испытывает ее терпение! — Конечно, тетя Барбара подарила станок Тибби. У нее самой ничего хорошего не получалось, а у Тибби получалось. Питер сказал тоном человека, готового поспорить даже с самим собой, что уж говорить о других: — Я этого не помню. — Потому что ты был за границей. Но там она познакомилась с мисс Тремлет… — Тибби? Ее терпение лопнуло — она раздраженно закричала: — Нет, конечно! Тетя Барбара — в Вишмире — я тебе говорила! Как только инспектор Эббот упомянул их имена… — С какой стати ему упоминать их имена? — Он говорил, что Анна поехала в Дип-Энд и что там есть Колония ручных ремесел. И только он сказал про двух мисс Тремлет, которые ткут и увлекаются народными танцами, их звать Элейн и Гвинет, как что-то щелкнуло у меня в мозгу, я сразу вспомнила тетю Барбару и Вишмир. Вот я и подумала, что это те же самые… — Те же самые как кто? Глаза Томазины заблестели. Кто другой бы испугался, но у Питера была высокая сопротивляемость. — Питер, ты это нарочно! — Моя дорогая девочка, если ты путаешься в словах кто и что… — Я тебе не твоя дорогая девочка! — Согласен. — Ты просто притворяешься, что не понимаешь. Я подумала, что если эти сестры Тремлет те же, что были знакомыми тети Барбары, а это точно они, потому что нельзя представить себе вторую семью, в которой дочерей назвали Элейн и Гвинет… — Это почему же нельзя? Томазина почувствовала великое искушение снять туфлю и запустить в Питера. В детстве она однажды такое проделала. Каблук угодил ему в лоб, остался небольшой шрам, а тетя Барбара рассказала ей о Каине и об убийстве. В восемь лет все это казалось просто чудовищным. Сейчас ей двадцать два, и они сидят в городском парке, так что лучше держать себя в руках… — Ты просто не хочешь понять, вот и все! А я поняла и послала Дженни телеграмму, адрес взяла из книжки тети Барбары, он там был: Элейн и Гвинет Тремлет, Вишкумтру, Вишмир. Питер расхохотался. — Не верю! Не может быть такого адреса! — А у Элейн и Гвинет есть! Я им написала, сказала, что я наткнулась на их имена в тетиной книжке, и там ли они еще, и про Тибби и ручной станок, а сегодня я получила письмо от Гвинет, это ткачиха, и она пишет, что они переехали в Дип-Энд. Она называет это «Колонией Искателей», и во главе стоит — о! — какой мужчина! Она не забыла дорогую миссис Брэндон, иногда у них за плату живут гости, так что если мне захочется отдохнуть на лоне природы, они будут счастливы со мной познакомиться, поделимся друг с другом приятными воспоминаниями. Все в таком роде, все подчеркнуто, просто лавина слов. — Послушай, Томазина… — Бесполезно, Питер, я еду. — Это невозможно! — О, еще как возможно. Я им уже написала, что жажду отдохнуть на лоне природы. — Если ты немного помолчишь… — Да, дорогой? Он с яростью сказал: — Не называй меня дорогой! — Не больно-то и хотелось. — Вот и не говори! Я хочу, чтобы ты послушала. Ты платишь своей мисс Силвер за то, чтобы она выследила Анну Бол; ради этого она уехала в Дип-Энд. Своим вмешательством ты можешь все испортить. Начать с того, что Анна Бол запросто могла рассказать о тебе, когда там жила. — Анна никогда ни о ком не рассказывает. Вот что ей всегда здорово вредило: она все держала в себе. Не представляю себе, как бы она болтала с Гвинет и Элейн. — У нее могла быть твоя фотография. — Так вот, у нее ее не было, по крайней мере с собой. Одна была, но она лежала на самом верху коробки, которую она мне прислана. Питер наклонился к ней и крепко сжал руку. — Ты действительно спутаешь ей все карты. Не одним, так другим. Во-первых, приедешь обманом, во-вторых, смутишь мисс Силвер, Сплошная нелепица. Анна туда приехала и уехала, не потрудившись написать. Но если в том месте что-то нечисто — я этого не утверждаю, но мало ли, — ты можешь вляпаться в скверную историю и тогда пожалеешь, что не послушала разумного совета. Томазина выжидала, когда он остановится, чтобы перевести дыхание. Дождавшись паузы, она сказала: — Почему это я приезжаю обманом? Я же не называю себя Джейн Смит или Элизабет Браун? Они знали тетю Барбару, я ее племянница, и если они хотят иметь платных гостей, а я хочу научиться ткать, почему этого нельзя делать? — Потому что ничего подобного ты не хочешь. Ты бы и на двадцать миль не приблизилась к этим сестрам Тремлет, если бы не вынюхивала насчет Анны Бол. Томазина побледнела от злости. — Ничего более гадкого ты не мог придумать! — Абсолютно верно. — Это неправда! — Будь это неправда, ты бы не злилась. — Злилась бы! Не люблю вранье и несправедливость! И что плохого в Элейн и Гвинет? Если бы они были противными, тетя Барбара не стала бы с ними дружить. Она их любила, а Гвинет называла ее «дорогая миссис Брэндон». Ну и почему мне нельзя к ним поехать и пожить за плату? Если с ними все в порядке, и вообще там все в порядке, я просто научусь ткать и вернусь. Надеюсь, в этом ты не видишь ничего плохого? — А если не все в порядке? — Тогда чем быстрее все это будет раскрыто, тем лучше! Наступила долгая пауза. К Томазине вернулся румянец. Она заставила Питера замолчать, чего никогда еще не случалось. Это было очень приятно. Но когда молчание затянулось, оно уже не было приятным. Дул холодный ветер. Облака нависали все ниже и имели угрожающий вид. У нее замерзли ноги, и все противней было сидеть на лавке и не иметь даже права сказать, как тебе ненавистна эта лавка! Нет чтобы пойти куда-нибудь выпить чаю. Она исподтишка наблюдала за Питером, который мрачно смотрел перед собой, и уже хотела отвести взгляд, когда он резко повернулся к ней и схватил ее за обе руки. — Тамзин, не езди! Так трудно устоять, когда тебя называют «Тамзин», но если Питера не поставить на место, то оглянуться не успеешь, как станешь его рабой. В ней взыграл мятежный дух всех Эллиотов, живших на границе между Шотландией и Англией. Глядя ему в глаза, она улыбнулась и сказала: — Дорогой, конечно же я поеду. Глава 11 Пробыв неделю в Дип-Энде, мисс Силвер убедилась, что ее первое впечатление об этом семействе абсолютно верно. Ей пришлось вернуться к своему занятию, давно оставшемуся в прошлом, и она с легкостью это совершила. Каким образом ей удалось заставить Дженнифер, Мориса и Бенджи покориться ей, понять было невозможно. Просто одни люди умеют управляться с детьми, другие нет. Существуют качества, которые вызывают уважение. Если они у тебя есть, тебя уважают. Мисс Силвер всегда пользовалась авторитетом у своих питомцев. В свою очередь, она уважала в детях их личность, их права, ценила их доверие. Это всегда чувствуется и вызывает ответную симпатию. Это не означает, что чада Крэддоков за два дня превратились в послушных ангелочков. Дженнифер по-прежнему держалась стороной, проявляя отдельные вспышки интереса. Мисс Силвер продолжала вести наблюдение. Оказалось, что Морис, простодушный крепыш, обожал поезда. Мисс Силвер покорила его сердце тем, что заранее прихватила для него книгу, на обложке которой красовался огромный красно-синий паровоз, а внутри было полно картинок — поезда, пароходы, с названиями и номерами — и невероятное количество информации о железных дорогах. Маргарет Морей, имевшая сына того же возраста, сказала, что ни один мальчишка в возрасте от четырех до восьми лет не устоит перед этой книгой. Девочкам будет скучно, но мальчики проглотят и попросят добавки. Сколько миль от Лондона до Эдинбурга, сколько от Эдинбурга до Глазго, история «Летучего голландца» и «Король Шотландии», бесчисленные сведения о привидениях, о топливе, о спуске на воду — это было как самое вкусное лакомство. Миссис Чарлз Морей оказалась права. Раз взглянув на красно-синий паровоз, Морис уже не мог оторваться от книги. Он даже во сне бормотал названия любимых паровозов. За обедом он изводил всю семью техническими деталями, что было особенно досадно мистеру Крэддоку, который мнил себя кладезем знаний и не желал выслушивать лекции семилетнего мальчишки. Брови Зевса сходились на переносице, комнату наполняло тяжелое недовольство. Когда миссис Крэддок робко пыталась сменить тему, от волнения у нее дрожали руки. Как-то даже выронила чайник, обожгла руку и залила стол, но и среди возникшей легкой паники было слышно, как Морис перечисляет станции между Лондоном и Бристолем, а Бенджи, щебеча, его перебивает, говоря, что половину названий тот переврал. Эти перепалки были утомительны, но зато оба мальчика милостиво согласились, чтобы им постригли ногти, и стали мыть руки перед едой, что раньше у них считалось девчачьим делом. Мисс Силвер позабавило это выражение, оно явно не принадлежало мистеру Крэддоку. Ее просветила миссис Крэддок. Оказалось, в Дип-Энде они живут меньше двух лет, мистер Крэддок — чуть дольше, он подготавливал дом для них и для своей Колонии. — Раньше мы жили в симпатичном местечке под названием Вишмир, вернее, жила я с детьми. Мой муж часто бывал в разъездах. Он был художник. В Вишмире было несколько художников. Он погиб в авиакатастрофе. Детям пришлось ходить в деревенскую школу. Сама их учить я не могла, а денег не было, но потом умер мой кузен Фрэнсис Кроул и оставил мне немалую сумму. Признаться, я и не ожидала подобного великодушия, мы с ним и виделись-то всего два раза. Он приезжал на похороны мужа и все тогда оплатил. А потом еще раз приехал через год, сказал, что у меня нет ни капли здравого смысла, что дети бегают беспризорниками и что он переписал завещание и оставляет мне много денег. А после я вышла замуж за мистера Крэддока. Мисс Силвер тут вспомнились слова Дженнифер: «Он не хочет, чтобы она умерла. Из-за денег». Оставалось надеяться, что у кузена Фрэнсиса хватило здравого смысла сделать эти деньги недоступными для всяких ловкачей. Вслух она сказала: — Значит, мистер Крэддок — отчим вашим детям? — О да! Просто замечательно, что они попали в руки такого человека. Он приехал в Вишмир в отпуск, уже после того как умер кузен Фрэнсис. И всех сразил наповал. Обе мисс Тремлет тоже там жили, знаете ли. Они его боготворили. Дженнифер тоже. — Она помолчала, глубоко вздохнула и добавила. — А потом… — У детей свои причуды. Эмилия Крэддок снова вздохнула. — Да, не правда ли? Но он был так к ним добр, столько проявлял участия. Давал Дженнифер уроки декламации. Он сказал, у нее талант — но я бы не хотела, чтобы она пошла на сцену. — Она еще несколько раз тяжело вздохнула. — Что ж, никогда не знаешь, как все обернется, правда? Они сидели в большой обветшавшей комнате на первом этаже, служившей детям для уроков и игр. Миссис Крэддок, как всегда, что-то латала, мисс Силвер перематывала голубую шерсть для детской кофточки. Дороти, жена шурина ее племянницы Этель Бэркетт, ждала третьего ребенка. Первенца судьба подарила им лишь через двенадцать лет, а теперь вот вся семья снова пребывала в радостном ожидании. Надеялись, что будет мальчик, потому и голубая шерсть. Мисс Силвер с сочувствием посмотрела на Эмилию, склонившуюся над залатанными шортами, и сказала: — Иногда все выходит гораздо удачней, чем ждешь. Мальчики у вас сильные и здоровые, а Дженнифер очень умная девочка. — Вся в отца. У него был артистический темперамент. У нее тоже. — Она это сказала будто о какой-то болезни. Мисс Силвер молча мотала шерсть. Потом осторожно заметила: — Вы никогда не подумывали отдать ее в школу? Миссис Крэддок испуганно вскинула глаза. — О… да… я думала… — Ей полезно иметь подруг своего возраста. Она так ранима, так вспыльчива. Ей необходимо общение с другими. Миссис Крэддок покачана головой. — Мистер Крэддок не разрешит. Он скептически относится к интернатам, к тому же это дорого. Видите ли, нам пришлось купить этот дом. Потом была масса переделок. Много денег ушло на переделку конюшни под жилье для Тремлетов. И еще на сторожку и два новых коттеджа. Конечно, это замечательно, у мистера Крэддока столь возвышенные идеи. Каюсь, я их не понимаю. Он говорит, я натура слишком приземленная, но когда столько домашних дел… а я с ними не очень-то справляюсь, и не остается времени для чего-то другого, правда? Но я, конечно, понимаю, что мне очень повезло, что он на мне женился. Все в Вишмире так считали, и для детей это великое благо. В тот же вечер мисс Силвер написала письмо. Дорогая Маргарет, Это очень интересный, старинный дом. Так жаль, что его разбомбили, но то крыло, где расположились Крэддоки, вполне комфортабельно. Дети несколько отбились от рук, но думаю, это дело поправимое. Вы были правы — книжка о поездах имеет большой успех у мальчиков. Мистер и миссис Крэддок бесконечно добры. Мистер Крэддок очень интересный человек и очень красивый. Насколько я поняла, он чрезвычайно занят какой-то важной работой. Жена его, к сожалению, слаба здоровьем, и я рада, что могу облегчить ей бремя хлопот. Надеюсь, что у вас все в порядке. С любовью преданная вам Мод Силвер. P.S. Прошу вас, сообщите, можете ли вы достать шерсть, о которой я говорила. Она наклеила марку и положила конверт на столик в холле. Почтальон приходил раз в день, он забирал письма из двух почтовых ящиков: один на воротах дома, который он, к возмущению мистера Крэддока, по-прежнему называя Дип-хаусом, а другой возле коттеджей, где дорога начинала идти на подъем. Колония получала много корреспонденции, Дип-Энд — практически никакой. Сестры Тремлет получали письма, журналы и газеты со всего света и в ответ рассылали стопы конвертов. Почта Миранды была не менее обширной, но в основном это была переписка, так сказать, домашняя. Почтальон, респектабельный мужчина по имени Хок, относился к ней с неодобрением. «У женщины должны быть и имя, и фамилия, как у всех граждан. И еще ей полагается называть себя мисс или миссис. А писать на конверте только имя — неприлично! Миранда, извольте видеть! Это все равно что выйти на улицу без одежды. А где фамилия? У всех у нас есть фамилия. Почему она ею не пользуется?» Вопросы были чисто риторические, но все понимали его недоумение. Он часто это повторял, пока в силу обстоятельств эта тема не утратила свой интерес. Мисс Силвер могла не оставлять письмо на столике, а пойти к воротам и бросить его в почтовый ящик. Или, если бы захотела прогуляться, могла дойти до конца Дип-Энда и сунуть письмо, адресованное миссис Чарлз Морей, в щель красного ящика, висящего на коттедже старого мистера Мастерса. В любую погоду, будь то дождь или солнце, снег или град, мистер Мастерc в десять часов утра выходил на веранду, чтобы переброситься парой слов с мистером Хоком, завершившим обход ящиков, зная, как приятны почтальону их нехитрые беседы. Чаще всего это было простое «доброе утро, почтальон», краткая сводка о состоянии его ревматизма и в ответ — пара слов про деда мистера Хока, которому скоро стукнет сто лет, в то время как самому мистеру Мастерсу только девяносто пять, и не пытайтесь прибавить пару лет, потому что всем известен его возраст, а его невестка, которую все еще называют молодой миссис Мастерc, хоть ей перевалило за пятьдесят, сразу поставит вас на место. Она в основном молчит, но в делах вроде того, сколько тебе лет и сколько раз ты получал призы за лучшие в Дипинге кабачки, она может драть глотку сколько угодно. Кремень, а не баба, так считал старик Мастерc. Но в остальном она женщина весьма деловая, и за ним присматривает, и коттедж как новенький, дак еще ухитряется по три часа в день работать в Дип-хаусе, который ни она, ни кто другой в Дип-Энде или Дипинге никак не привыкнут величать «Гармонией». И мистер Мастерc добавлял: — Это все равно что мне дать новое имя на старости лет! Да кто они такие, эти Крэддоки, чтобы распоряжаться именами? Невежество и нахальство, вот как это называется! Этот дом стоит здесь, почитай, с елизаветинских времен, и если уж он за это время не заслужил права на собственное имя, то какое право есть у вас, вот вы мне что скажите! Глава 12 Маргарет Морей получила письмо от мисс Силвер на следующее же утро. Оно выдалось хмурым, и она подошла к окну, чтобы лучше видеть. Затем положила конверт перед мужем. — Что ты об этом скажешь, Чарлз? Прищурившись, он посмотрел на конверт, попросил включить свет и поднес его к лампе, потом с силой шлепнул им о стол. — То и скажу, что его вскрывали! — Вот и мне так показалось. Она аккуратно обрезала край и прочла вслух невинное послание. Чарлз Морей поднял глаза от тарелки с овсянкой. — Что будешь делать? — Отдам его Фрэнку Эбботту, а ей пошлю открытку, дам знать, что письмо трогали. Приписка насчет шерсти — это условный сигнал. В случае если с письмом все в порядке, я должна написать: «Сколько вам нужно шерсти? Я могу достать сколько надо». — Она помедлила. — Не знаю, что можно сделать, чтобы она поняла. — Видимо, ничего. — Например, можно так сказать: «Думаю, я смогу достать вам шерсть. Я разузнаю и напишу вам». Может, в Ярде разберутся. Знаешь, Чарлз, по-моему, она зря туда поехала. Не нравится мне все это. Чарлзу Морею это тоже не нравилось, но он промолчал, лишь бодро развернул газету, которой обычно скрашивал кашу, и сварливо заметил, что «королевы красоты» с каждым годом становятся все более голыми. Маргарет заглянула ему через плечо. — Дорогой, какой чудовищный купальный костюм! — Если это вообще можно назвать костюмом. Интересно, сколько еще ей можно с себя снять, чтобы не угодить под арест? Она чмокнула его в макушку. — Не знаю, дорогой, не думала. Надеюсь, Майкл не опаздывает в школу? Бетти с этим быстро покончит. На следующий день мистер Хок доставил открытку от миссис Морей. Он, естественно, знал, что новая гувернантка в Дип-Энде — заядлая вязальщица, но пребывал в недоумении: неужели так сложно достать нужную шерсть? Зачем писать об этом в Лондон? В Дедхаме в магазине «Фантазия» у мисс Уикс очень хороший выбор шерсти. Встретив мисс Силвер по пути к дому, он преподнес ей эту информацию и добавил: — А моя миссис Хок говорит, что там шерсть самая лучшая, качество совсем как у довоенной. Он поехал на велосипеде в Дип-Энд, довольный своей осведомленностью и горячей благодарностью мисс Силвер. Заодно сделал полезное дело для мисс Уикс, ведь ее сестра Грейс замужем за его кузеном. Мисс Силвер задумчиво вернулась в дом и не преминула показать открытку миссис Крэддок. — Такой оттенок розового довольно трудно достать, а нужно, чтобы точно совпадало. Миссис Морей так любезна, что обещала сделать все возможное. Несколько позже в комнату вошла Дженнифер. Поскольку считалось, что сейчас каникулы, мисс Силвер не давала регулярных уроков и старалась найти что-то такое, что детям будет интересно слушать и делать. Морис мастерил модель паровоза, и, разумеется, Бенджи тоже захотел заняться тем же. Обнаружив, как тонко Дженнифер воспринимает поэзию и драму, она раздобыла несколько одноактных пьес, и одну из них все трое уже репетировали. В их жизни появилось некое подобие распорядка и зачатки пунктуальности. Войдя, Дженнифер коротко бросила: «Миссис Мастерc хочет тебя видеть — до ухода» — и встала у окна; миссис Крэддок отложила штопку и торопливо вышла из комнаты. Дженнифер молча смотрела на изящное голое дерево и водила пальцем по стеклу, рисуя его очертания. Наблюдая за ней, мисс Силвер приметила, что в какой-то момент девочка перестала думать и о дереве, и о невидимом рисунке. В эти минуты Дженнифер забыла обо всем, наслаждаясь красотой: как хорошо смотрится та линия и эта, и как живописно они пересекаются, как, преодолев кутерьму теней и поворотов, тянутся к свету. А вот она уже не видит ни дерева, ни неба. Она видит только свою руку, протянутую к стеклу, тонкую руку с просвечивающей кожей, потому что лучи зимнего солнца льются в окно и делают плоть прозрачной, непрозрачны только продолговатые кости, угадывающиеся под мягкими тканями. Да, когда выглянуло солнце, Дженнифер перестала видеть дерево и уставилась на свою руку. И мисс Силвер тут же почувствовала, как напряглось все ее существо, вся ее по-детски хрупкая фигурка. Казалось, бедная девочка увидела нечто отталкивающее, отвратительное. Мисс Силвер опустила вязанье на колени и обыденным тоном сказала: — У тебя что-то с рукой, дорогая? Дженнифер резко обернулась, испуганная и злая. — С чего бы это? — Просто мне так показалось, у тебя такой вид, будто что-то тебя встревожило. — Просто смотрю, понятно? Это же моя рука. Почему я не могу на нее смотреть, если хочу? Что в этом плохого! Мисс Силвер опять заработала спицами и с улыбкой сказала: — Иногда, если на что-то долго смотришь, очертания расплываются и начинает казаться, что ты видишь совсем другое. Дженнифер взъерошила и без того растрепанные волосы. — Ничего у меня не расплывается! Рука как рука. Моя рука, понятно? Она демонстративно спрятала руки за спину и обернулась; теперь она смотрела не на них, а на мисс Силвер. — Это просто мои руки, и они не могут быть ничем другим. Я не знаю, о чем вы говорите. Это просто мои руки. Мисс Силвер продолжала улыбаться. — И к сожалению, грязные, моя дорогая. Тебе было бы легче держать ногти в чистоте, если бы они были покороче. У тебя очень красивые руки. Если ты позволишь мне постричь тебе ногти, за ними только проще будет ухаживать — на них будет приятнее смотреть. Ей показалось, что девочка вся задрожала, но тут же взяла себя в руки. Резко отвернувшись, Дженнифер подошла к полке и стала перебирать книги, одну выдвинула и задвинула обратно, другую взяла и принялась листать. Наконец недовольно сказала: — Одно старье. Это книги прежних хозяев. Вы знали? Дом раньше принадлежал Эверли. Их теперь никого не осталось. Последней была мисс Мария Эверли, а она умерла еще до войны. Никаких Эверли больше нет. Мне про них рассказал старый мистер Мастерc. Он свекор миссис Мастерc, живет в коттедже с почтовым ящиком на стене. Он помнит Марию Эверли. Он говорит, она была ужасной врединой, но зато настоящей леди. Он говорит, теперь ничего не осталось, одни девчонки в бриджах, ну а те, что постарше, должны бы иметь больше соображения. С ним очень интересно разговаривать, я люблю к нему заходить. Но иногда… — Она нахмурилась и замолкла. — Что иногда, дорогая? — Ничего. Он не со всяким будет разговаривать, по крайней мере про Эверли. Он говорит, что чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Вы не скажете, что я про них говорила, правда? Вы знаете, что вся мебель в этой комнате тоже от прежних хозяев? Это была классная комната, и никто не удосужился убрать отсюда вещи. Хорошее все продали, а остальное он купил вместе с домом. Поскольку Дженнифер никогда не называла мистера Крэддока по имени, мисс Силвер не удивилась безмолвному «он» и ничего не стала переспрашивать. Дженнифер выдернула другую книгу. — «Церковные обряды для детей», — ядовитым тоном прочла она. — Ненавижу! Мисс Силвер была знакома эта благочестивая классика, она мягко заметила, что на книги, как и на одежду, бывает мода. — Сто лет назад по-другому говорили, по-другому одевались, но думаю, по сути своей люди не были другими. Дженнифер запихнула «Церковные обряды» на место. — Ненавижу! — пылко повторила она. И вдруг заговорила совсем о другом: — Я наткнулась на мисс Тремлет и не успела убежать, она меня заметила. Она говорит, они заполучили себе платного гостя. Почему просто не сказать — жильца? Платный гость — какая чушь. Если ты гость, ты не платишь, если платишь, ты не гость. Вот и все. Я продолжаю называть его жильцом. Каждый раз, как встречу ее, говорю: «Как поживает ваш жилец, мисс Элейн? Как поживает ваш жилец, мисс Гвинет?» Жаль, не успела сказать сегодня. Вообще-то это не жилец, а жиличка, она сегодня приезжает, а завтра они хотят позвать гостей, чтобы всех перезнакомить. Сегодня Гвинет поедет в Дедхам за пирожными, а Элейн будет печь булочки. И он пойдет, и вы, думаю тоже, а маму я не пущу, заставлю ее лечь, пусть лучше отдохнет. Я думаю, будет неплохо, если я ее запру. Мисс Силвер покачала головой: — Я бы не стала так делать. Ты можешь ее напугать. По лицу Дженнифер пробежала тень. Фантазия ее заработала. Она представила себе, каково это — быть запертой в темноте, одной. Воображаемая картина обрастала деталями, действие бурно развивалось: вот руки колотят в запертую дверь, трясут закрытые окна, слышится истошный крик — сначала громкий, потом затихающий и под конец — только страшный шепот. Но никто не услышит ни этого крика, ни шепота. Она уставилась на мисс Силвер округлившимися от ужаса глазами и дрогнувшим голосом сказала: — Нет, нет, я не буду ее запирать, никого нельзя запирать. Это жестоко! Глава 13 В тот же вечер, когда дети легли спать, впервые всплыло имя мистера Сандроу. Крэддока не было дома. Его отсутствие не удивляло мисс Силвер, он почти всегда уходил сразу после ужина, а то и вовсе не садился за стол с семьей. Тогда миссис Крэддок относила поднос ему в кабинет, в центральной части дома. Эта нежилая часть дома отделялась запертыми дверьми на каждом этаже — необходимая мера предосторожности, поскольку дом был в разрушенном состоянии. Миссис Крэддок разрешав Морису, Дженнифер и мисс Силвер проводить ее до запертой Двери, но потом, отперев, она забирала поднос и дальше шла одна. На какое-то время открывалась часть коридора — темная, пыльная, с единственным столиком возле двери, на который она ставила поднос. Иногда она оставляла там поднос и сразу возвращалась, иногда отсутствовала минут десять. Время от времени она повторяла слова, сказанные мисс Силвер еще в день приезда: «Мистер Крэддок посвятил себя великой работе. Ему нельзя мешать». В тот вечер обе женщины расположились у огня в классной комнате. В доме было тихо и спокойно. Миссис Крэддок ставила очередную заплату на шорты Бенджи, мисс Силвер, отложив вязанье, штопала дыры на вязаной курточке Мориса. Некоторое время они молчали, потом миссис Крэддок, слегка вздохнув, сказала: — Насколько легче, когда тебе помогают привести вещи в порядок. Мисс Силвер деликатно покашляла. — Разве мисс Бол или мисс Долли вам не помогали? — О нет. — Еще один вздох. — От них вообще было мало помощи. Мисс Долли ничего не умела, она любила вечеринки и молодых людей. Это естественно, она была совсем юная. А мисс Бол — я была даже рада, когда она уехала. Она меня не любила, а это, знаете ли, очень обидно. — И очень непонятно, ведь наверняка вы были к ней так же добры, как ко мне. Миссис Крэддок опять вздохнула. — Ну не знаю. Конечно, ей было скучно. Но потом появился мистер Сандроу; я все гадала, что из этого получится. Но он, конечно, больше не приезжал, а она не написала… Мисс Силвер с подчеркнутым безразличием спросила: — Мистер Сандроу? — Да, он самый. — Она разгладила заплатку, сделала стежок и остановилась. — Иногда я думаю, может, надо было о нем сообщить, но мистер Крэддок сказал, что это не наше дело. Не знаю, сколько ей лет, но она не девочка, у нее могли быть свои причины. Мистер Крэддок считал, что мы не имеем права вмешиваться. — У вас есть основания полагать, что она уехала с мистером Сандроу? Эмили вздрогнула. — О, конечно же нет. Я только подумала… Она не написала, но с чего бы ей писать? Она прожила здесь недолго, нас она не любила; нет никаких причин. Но она не написала и друзьям. Сюда кто-то приходил, задавал вопросы. У нее не было родственников, но была подруга, которая забеспокоилась, почему она не пишет. Но ведь люди не всегда ни шут письма, может, она не хочет больше поддерживать отношения с подругой. Она была такая нелюдимая. — Подруга пыталась ее найти? — О да. Кто-то приходил из полиции, только в штатском. Конечно, нам нечего было сказать. В ловких руках мисс Силвер иголка так и порхала над левым рукавом курточки — дырка была на локте. Мисс Силвер на миг оторвалась и посмотрела на Эмилию Крэддок: — А теперь вам кажется, что обязаны были рассказать о мистере Сандроу? — Да говорить-то особенно нечего, — расстроенно сказала Эмилия. — Я видела его только один раз, издали, в полумраке. Машина стояла у ворот, я видела, как он подъехал, а потом уехал. Ее не было дома целый день, знаете ли. Мы с ней прошлись по дорожке, она была возбуждена, но когда я спросила, почему ее друг не зашел к нам, она встревожилась и сказала, что он не любит толпы. — Как грубо. — Да, я тоже так подумала. Потом она засмеялась и сердито сказала: «Двое — это уже компания». Больше она ничего не сказала, да мне и самой уже не хотелось ничего спрашивать. Она действительно говорила очень грубо. — Но она назвала вам его имя? Эмили испуганно посмотрела на нее. — Нет… Нет, не думаю, что она. Кажется, кто-то другой… может быть, дети. — Она говорила о нем с детьми? — Думаю, могла… раз имя назвал именно кто-то из детей. Да, это была Дженнифер, я еще подумала, что имя какое-то итальянское — Сандро. Но она сказала, что нет, не «ро», а «роу». Мисс Силвер задумчиво сказала: — Если мисс Бол так хотела скрыть свой роман, то странно, что она заговорила о своем друге с Дженнифер. — Ну, не знаю. Когда мне было двенадцать лет, у нас была гувернантка, и она рассказывала мне, что помолвлена с молодым человеком, который служит миссионером в Китае. Когда человек в кого-то влюблен, ему хочется о нем говорить. Я думаю, дети стали дразнить ее, что он итальянец, и она им объяснила, как пишется имя. — Они его видели? — Не думаю. Дженнифер говорила, что он очень красивый, но видимо, это только со слов самой мисс Бол. По-моему, однажды его видела Элейн Тремлет, а может, Гвинет. Сказала, что он рыжий, значит, уж точно не итальянец, верно? — Мисс Бол часто с ним встречалась? — Ну, не знаю. Обычно она исчезала по вечерам — это мне тоже не очень-то нравилось. Начались всякие пересуды. Мисс Силвер выяснила, что про дружка мисс Бол инспектору Эбботту ничего не известно. Похоже, Эмилия сказала ей все, что знала о Сандроу. Анна не говорила, откуда он приехал и как давно они знакомы. После того разговора на аллее она замкнулась в молчаливой враждебности и через несколько дней уехала, к облегчению Эмилии Крэддок. — Я так старалась быть с ней ласковой, — сказала она жалобным голосом. — Мы ее не любили, но мы старались. Подарили ей красную шляпу. — Красную шляпу? — Мистер Крэддок считал, что это немного ее развеселит, — сказала Эмилия. Глава 14 Обе мисс Тремлет очень гордились своей преображенной конюшней. Когда перегородки между стойлами сломали, места хватило на большую гостиную, кухоньку и ванную; лестница, взбегающая наверх к трем спальням, по их мнению, была весьма живописна. — Как замечательно иметь комнату для приема гостей, — говорила мисс Элейн. — В Вишмире у нас был очень милый коттедж, но такой маленький и темный! Знаете, окна с освинцованными стеклами, подлинные, так что заменить их не поднималась рука, но они давали очень мало света. Хотя, конечно, свечи больше соответствовали бы обстановке, но мы так благодарны дорогому Певерилу, что он провел сюда электричество. Мисс Силвер находила, что комната больше напоминает сарай. Крашеные белые стены не произвели на нее впечатления, она предпочитала обои в блестящую полоску или с цветочным орнаментом. Стулья, надо думать, очень неудобные: архаичной прямоугольной формы, с обивкой, которую давно пора сменить. Пол покрыт половиками. У окна — ткацкий станок мисс Гвинет. Мисс Элейн — маленькая, худенькая, в зеленой блузке в горошек, мисс Гвинет — покрупнее, в мешковатом платье переливчато-синего цвета, но обе были приветливы и радушны. Мисс Силвер не удивляло, что их приветливость в основном предназначалась мистеру Крэддоку. С первой минуты своего пребывания в Дип-Энде ей было ясно, что все в «Гармонии» крутится вокруг него. Сестры были с ней вежливы, с «дорогой Эмилией» очень сердечны, но их почтительность, их восторг и душевный трепет были устремлены к Певерилу. Трепет души подчеркивался трепетаньем развевающихся шарфов и бренчащими украшениями. К гороховой блузке мисс Элейн надела голубые и серебряные венецианские бусы и длинную нить китайского янтаря. На павлиньем платье мисс Гвинет красовались короткие бусы из сердолика и две более длинные нити, одна из розового коралла, другая из аметистов в граненом серебре. Мисс Элейн уложила свои светлые, поблекшие волосы в пучок, как на картинах прерафаэлитов. Жиденькие седые волосы мисс Гвинет свисали до плеч и были ровно подстрижены, что делало ее странным образом похожей на французскую аббатису восемнадцатого века. Мисс Силвер приветствовала Элейн. — Надеюсь, вам у нас понравится, — сказала она, пожимая гостье руку — Мы живем дружной коммуной. Подошла Гвинет и тоже пожала ей руку. — Сейчас не лучшее время для жизни в деревне, но в каждом сезоне есть своя прелесть. Вы любите природу? Для мисс Силвер деревня неизменно ассоциировалась с холодом, сквозняком и отсутствием современных удобств, но она решила дать более приемлемый ответ. Признавшись, что часто и подолгу живала в деревне, она, ничуть не лукавя, добавила: — Когда у тебя интересная работа, окружающее не имеет большого значения. Мисс Элейн с важностью закивала головой. — Ах да, дети. Вам с ними интересно? — Чрезвычайно. Мисс Элейн загремела бусами. — Они несколько разболтанны, но Певерил прав: ими можно руководить, но нельзя подавлять их эго. Но вам с ними интересно, это главное! И к тому же вам судьба подарила редкий шанс — работать вместе с ним! Несколько позже уже Гвинет, размашисто жестикулируя, громогласно подчеркнула, как несказанно повезло мисс Силвер: — Я надеюсь, вы по достоинству оцените этот подарок судьбы. Те две девушки, Бол и Дейли, не оценили. Они обе были с неподходящим характером: мисс Долли слишком беспечная, а мисс Бол слишком замкнутая. Настоящий учитель всегда испытывает потребность отдавать — мы с сестрой знаем, какое это дивное чувство. Я уверена, что вы… но позвольте представить вас Миранде. В руку мисс Силвер бесцеремонно вцепились сильные пальцы. — Мы уже встречались! — пробасила Миранда. Она буквально подтащила мисс Силвер к себе. — Но где, не скажем, да? Там опасное место. Вы не привели детей? Ну и прекрасно. Уютную атмосферу, полную гармонии и любви, нарушить очень просто. Я нахожу, что мальчики — воплощение разрушения и хаоса. Они грубы и непредсказуемы. Вот из Дженнифер может что-то получиться. У нее есть неплохие задатки, но эта глупышка бунтует, ей не нравится ее жизнь. Даже против Певерила! Это странно! Он очень терпелив, очень выдержан. И конечно не станет ее подавлять. Но мы, его друзья, не можем не возмущаться. Такая великолепная возможность для девочки, а она ее не ценит! Переходный возраст? Возможно! Время брожения и мятежа! Каково бедняжке Эмилии! Ведь в ней так силен материнский инстинкт, но слова Певерила — для нее закон. За странными фразами мисс Силвер почуяла желание посплетничать о Крэддоках и тут же ловко ее поддержала. Вскоре они сидели на жестких дубовых стульях, и Миранда принялась обсуждать дальше материнский инстинкт Эмилии. Оказывается, у нее была привычка подниматься к детям, целовать их и желать спокойной ночи, но Певерил это запретил как проявление навязчивой идеи опекать своих отпрысков. — Не могу сказать, что я с ним согласна. Психологические эксперименты! Это немного чересчур. Младшему только четыре года. В это время формируется контакт с матерью, доверие. От мисс Силвер не требовалось ответа, поскольку Миранда была готова вещать сколько угодно. Это было весьма кстати, потому что она не желала, чтобы потом цитировали ее неодобрительные замечания о Крэддоке. Она с интересом выслушала описание его ауры, завершившееся утверждением, что он незаурядный экстрасенс. — Если бы он посвятил себя этому, из него вышел бы замечательный медиум. Но он сопротивляется. Я ему так и сказала: «Певерил, вы сопротивляетесь», и он согласился. Его работа идет в другом направлении, так он сказал. Вы, конечно, знаете, что он посвятил себя Монументальной Работе. Очень хорошо, что он сегодня пришел. Гвинет и Элейн очень благодарны, они даже не ожидали, что он потратит свое время на общественное мероприятие. Они его обожают. Гвинет соткала полотно для его блузы, а Элейн расшила ее знаками Зодиака. Очень эффектно, но я не сказана бы, что Эмилия довольна. Она сама не любит работать иглой, и ее предел — починка одежды. Мисс Силвер кашлянула. — Ей приходится очень часто эту одежду чинить. Миранда нарядилась в черное бархатное платье до полу, с глухим воротом и длинными рукавами, закрывавшими сильные белые руки. Распущенные рыжие волосы придерживала пурпурная повязка, которая уже норовила развязаться, так бурно Миранда размахивала руками. — Ну не так уж и часто! Дети носят только шорты и свитера. Дженнифер должна сама себя обслуживать. Даже Мориса можно научить штопать. У Эмилии мышление рабыни. Она позволяет собой помыкать. — Тон Миранды стал мрачным и торжественным и оставался таковым, пока она перечисляла недостатки Эмилии Крэддок. — Она не умеет готовить, — трагическим голосом сказала Миранда. — Я пробовала ее чечевицу — она несъедобна. Я ее так и не доела. Представляете?! Положение серьезное; мы опасаемся за здоровье Певерила. Но теперь им готовит миссис Мастерc. Конечно, из-за этого она не может как следует убираться в доме, а Эмилии это не по силам, так что, боюсь, многое остается несделанным. Замужество — шаг ответственный, женщина обязана много уметь. Она должна научиться готовить и пользоваться приборами, облегчающими труд. Но когда я заговорила о пылесосе, Эмилия сказала, что он берет слишком много энергии. Но я-то знаю, что это чепуха! Я ей сказала: «Эмилия, вы сами себе создаете трудности», — и этого она не могла отрицать. Она с виду покладистая, но всегда все делает по-своему. Взять то же электричество: ведь сама она не знает, о чем говорит. Я не стала деликатничать. Так прямо ей все и выложила. В этот момент дверь на верху лестницы открылась, и вошла Томазина Эллиот. На ней было серое платье, в тон глазам, на ее щеках играл румянец. Получилось так, что она увидела мисс Силвер раньше, чем та ее. Она знала, что они должны будут встретиться, и не удивилась, только покраснела. Она спустилась на семь ступенек, когда ее за метила Миранда и громко ахнула. Мисс Силвер подняла глаза; информация, доложенная звучным шепотом, ей не требовалась. В первый момент она испытала шок. Появление Томазины было не только неожиданным, но и было крайне неприятным. Как ни в чем не бывало она переспросила, посмотрев на Миранду: — Как вы сказали? — Платная гостья Элейн и Гвинет. Однажды они уже брали себе гостью, но не такую молодую. Они были знакомы с ее теткой в Вишмире. Томазина дошла донизу; ее представили Эмилии, Певерилу, невысокому мужчине в синей блузе, который оказался Августусом Ремингтоном, затем Миранде и самой мисс Силвер. — Это наша юная подруга Ина Эллиот. У нас сохранились нежнейшие воспоминания о ее тете, миссис Брэндон. Мисс Силвер тут же сориентировалась: Ина, значит, они незнакомы. Она сдержанно и с явным холодом произнесла: — Здравствуйте, мисс Эллиот. Вы надолго приехали? Томазина переоценила свою выдержку. Она была готова к подобному приему, но не ожидала, что он так сильно на нее подействует. Так неуютно она себя не чувствовала со школьных лет. Ужасное ощущение. Запинаясь, она ответила: — Н-не знаю. Смотря п-по обстоятельствам. Мисс Силвер, разумеется, сразу поняла, какие имеются в виду обстоятельства, и сказала: — Я думаю, в это время года лучше жить в городе, разве что дела могут заставить ехать в деревню. Но, я полагаю, у вас тут никаких неотложных дел нет. Томазина сказала: «Н-нет». С десяти лет она так не заикалась! Она злилась и на себя, и на мисс Силвер. Вмешалась Элейн: — Мы надеемся, что она пробудет здесь как можно дольше, нам было бы так приятно! Скучать ей тут не придется. Может быть, — она обратилась к мисс Силвер, — когда вы пойдете гулять с детьми, то возьмете ее с собой? Она обожает детей, правда, дорогая? — Если я не помешаю… — сказала Томазина. В ее голосе слышалась мольба, но мисс Силвер была по-прежнему сурова. Она важно кивнула и повернулась к Августусу Ремингтону, которого подвела к ней Гвинет. Эфемерное создание, бледный и тонкий, как травинка, выросшая в темноте. Волосы, которые в Шотландии назвали бы льняными, — мягкие, невесомые, как у ребенка; изящные руки, изящные ноги, невыразительное лицо. На нем были синие плисовые штаны и подпоясанная блуза — из той же ткани, что у Крэддока, но без вышивки. Он говорил, пришепетывая и размахивая руками: — Миранда мне о вас говорила. Она сказала, вы экстрасенс или что-то в этом роде. А может, она сказала, что вы не экстрасенс? Я такой рассеянный, а Миранда так много говорит. Так вы экстрасенс или нет? — Я не претендую на это, мистер Ремингтон. — Не надо формальностей! Освободимся от этого наследия предков! К тому же это очень, очень длинно — печатать на машинке! Что может быть невыносимее! Сколько противных движений — трах-тах-тах, щелк-щелк-щелк! Нет, зовите меня просто Августус! Это имя предполагает простор и покой лета, сочные пастбища, плеск волн, жужжание пчел и воркованье голубей. А как ваше имя? В интересах расследования мисс Силвер шла на многие жертвы, но всему есть предел. Она не была готова к тому, чтобы Августус Ремингтон звал ее Моди. Она строго сказала: — Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались мисс Силвер. Глава 15 — Вам не следовало приезжать, — с укором сказана мисс Силвер. Томазина покраснела. — Я почувствовала, что должна это сделать. Впереди по извилистой тропинке бежала Дженнифер, за ней мальчики. Она была проворна, и им не удавалось ее поймать. Иногда она останавливалась и махала им рукой или дразнилась: обзывала копушами, червяками, черепахами. День был пасмурный, только на западе слабо голубела полоска чистого неба. Мисс Силвер неодобрительно покачала головой. — Это очень опрометчиво — поддаваться порыву. Вы учли, что Анна Бол могла говорить о вас Крэддокам? — Анна никогда ни о ком не говорит. — Они даже могли видеть ваше объявление в газете: «Анна, где ты? Напиши. Томазина». Каждый, кто это прочтет, может сопоставить имена. Томазина не дала ей договорить: — И поэтому я назвалась Иной! Даже если Анна и говорила, а она бы не стала, имя Ина ничего такого не значит, ведь правда? Совсем другое имя. И в то же время оно отчасти мое. Я сначала хотела придумать совершенно не похожее на мое, но мне стало как-то не по себе, и я не решилась. Поскольку мисс Силвер считала, что нужно быть благодарной и за скромные подарки судьбы, то она радовалась и тому, что по крайней мере имя Томазина нигде не прозвучало. Она сказала: — Все это очень неразумно, но раз уж вы здесь, теперь мы должны найти наилучший выход. Я надеюсь, вы пробудете здесь несколько дней, не дольше. Томазина пребывала в сомнении. — Ну, не знаю. Они обе такие душки, Элейн и Гвинет. И мне бы хотелось научиться ткать. — Это очень опрометчиво. В голосе Томазины зазвучал протест: — Но почему? Чем дольше я здесь проживу, чем лучше научусь ткать, тем больше будет похоже на то, что я для этого и приехала. Все очень естественно. Они знали тетю Барбару, они ее любили, мне приятно слушать, как они говорят о ней, и почему бы мне действительно не научиться ткать? И, пожалуйста, не сердитесь на меня, потому что Питер был против моей поездки, а если еще и вы… Мисс Силвер решила, что глупо плакать о сбежавшем молоке. Раз уж Томазина приехала, пусть живет. Она улыбнулась: — Я не сержусь. Томазина воспряла духом и выпалила: — Питер так злился! Но ему-то что за дело, куда я еду и зачем. Он мне даже не родственник, он племянник мужа тети Барбары. Вот, поставила Питера на место! На секунду она засветилась от удовлетворения, но его тут же сменило ужасное чувство: ей стало зябко от этой независимости от Питера, ведь он действительно даже не родственник и к тому же сейчас далеко от нее… Она пригорюнилась, так что даже покрылась «гусиной кожей», как это называют в деревне. И поспешила сообщить: — Да, чуть не забыла, у меня для вас послание! — От мистера Брэндона? — Нет, от инспектора Эбботта. Я сходила к миссис Морей, как вы велели, а он был у них. У него такие интересные знакомые! От полицейского я этого никак не ожидала! — У него очень много друзей. — Он был совсем не похож на полицейского! Между прочим, пригласил меня в ресторан. Мы ходили в «Люкс», танцевали. Он очень хорошо танцует. — Так я и думала. — Питер еще и из-за этого разозлился. А его это не касается! Сам меня никуда не приглашал, так зачем же злиться теперь на Фрэнка? Мне очень понравилось. Там была еще Дафния, Фрэнк сказал, она его кузина. Очень симпатичная. — У него очень много кузин. — Он сказал, что как-то попробован их пересчитать и сбился на второй сотне, но это, конечно, чепуха. Мисс Силвер не могла отрицать, что, когда Фрэнк не при исполнении служебных обязанностей, он любит нести чепуху, за что она часто его бранила. Она снисходительно улыбнулась. — Так он просил мне что-то передать? — Да. Он сказал, что это безопаснее, чем писать. Он сказал, что письма могут вскрывать, и лучше мне относить их на почту самой и поосторожнее выбирать слова. А я сказала, что не собираюсь никому писать после всего, что наговорил Питер… Мисс Силвер не позволила себе проявить нетерпение. Она выслушала, что Брэндон был нетактичен, что его замечания только укрепили Томазину в решимости ехать в Дип-Энд к сестрам Тремлет. Получив полный отчет о последовавшей затем ссоре, она мягко напомнила: — А как же послание инспектора Эббота? Может, вы мне его все же передадите? Томазина снова переключилась на настоящее: — А разве я не сказала? Ах да, я заговорила о Питере и извините… Он хочет — я имею в виду Фрэнка, а не Питера, — он хочет с вами встретиться в Ледлингтоне. Он говорит, автобус из Дипинга приходит туда в три часа, и на станции он будет ждать вас в своей машине. Он говорит, чтобы вы отпросились завтра на полдня. Если вы не приедете, он поймет, что вам не удалось. Но говорит, что ему действительно нужно вас видеть. Мисс Силвер задумалась. Обнаружить свою связь со Скотленд-Ярдом — значит сделать неустойчивым свое положение в Дип-хаусе. Однако она совсем не была убеждена в том, что ее пребывание принесет какую-то пользу, тогда как послание Фрэнка Эбботта означало, что по крайней мере у него есть полезное сообщение. До сих пор единственным подозрительным моментом было ее вскрытое письмо к Маргарет Морей. Ей очень не хотелось думать, что это могли сделать дети, но это — увы! — не было исключено, Что же касается непосредственно Анны Бол, узнать удалось лишь то, что ходят слухи о каком-то мистере Сандроу, который бестелесной тенью мелькнул перед миссис Крэддок и которого могла видеть одна из мисс Тремлет. Тут ее размышления были прерваны репликой Томазины: — Вы больше не сердитесь? А у меня есть что вам сообщить! Обе мисс Тремлет все время болтали. Закончит Элейн — начнет Гвинет. Они болтали до полпервого и про Вишмир, и про тетю Барбару, и про ткачество и народные танцы, и какой замечательный у них Певерил. Им и в голову не приходит, как с ними тяжело Эмилии, а вроде бы такие добрые. Зато перечислили все ее недостатки и сказали, что им жалко Певерила, и что с детьми нет сладу, и что на них нельзя давить, но одни люди умеют управляться с детьми, а другие, нет. Они считают, что вы умеете, а Анна и другая девушка — нет. Мисс Силвер улыбнулась: — У меня солидный опыт. — Ну вот, я уже дошла до точки и почти их не слушала, и вдруг они переключились на Анну, и я сразу навострила уши. Знаете, оказывается, действительно был мужчина! — Мистер Сандроу? — О, вы уже знаете. — Томазина искренне огорчилась. — Кто вам сказал? — Миссис Крэддок упомянула о нем, но вообще-то я знаю очень мало. — Ну, вот что они рассказали. Анна по вечерам бегала на свиданья с ним, и они считали, что это нехорошо. Как-то Элейн пошла опустить письмо в ящик, потому что был прекрасный вечер и она захотела подышать воздухом, так как утром ей предстояло много чего сделать, не до прогулок. На краю дороги стояли два человека, очень близко друг к другу, мужчина и девушка. В сторожке никто не жил, так что она подумала, что это странно, и спросила: «Кто там?» — мужчина сразу повернулся и ушел через калитку. Ну, у нее был фонарик, она его включила и увидела, что девушка — это Анна. Она ее спросила: «Кто это был?» — а Анна сказала: «Мистер Сандроу». У Элейн в руке было письмо, но Анна и ее кавалер интересовали ее гораздо больше, и она сказала: «Я пройдусь с вами. Кто такой мистер Сандроу?» А Анна сказала: «О, просто приятель. Может, вы лучше пойдете опустите письмо, раз за этим вышли?» — Не слишком-то вежливо. Томазина честно сказала: — У Анны всегда было плохо с вежливостью. Потому и друзей не могла найти. Отпугивала всех грубостью, а потом жаловалась, что никто ее не любит. Знаете, она может буквально размазать человека, и ей хоть бы что. Мисс Силвер не одобряла выражений, которыми пользовалась Томазина, но сейчас не время было их комментировать. — Мисс Бол была склонна к внезапным увлечениям? — Да, но обычно это ни к чему не приводило. Людям не очень нравилась ее настырность. — Значит, она могла увлечься мистером Сандроу? — Ода. — Сестры Тремлет больше его не видели? — Видели. Гвинет ездила в Ледлинтон и, когда ждала обратного автобуса, увидела машину: за рулем была Анна Бол, а рядом сидел мужчина, рыжий, с рыжей бородой. Она еще обиделась, что они не подвезли ее в Дип-Энд. — Возможно, они ее не заметили. — Она ручается, что Анна видела. У Гвинет хорошее зрение, она сказала, что Анна посмотрела на нее и проехала мимо. Конечно, если бы я каталась с человеком, который мне нравится, я тоже не стала бы подвозить Гвинет. — В глазах Томазины заплясали чертики. Мисс Силвер повторила пословицу, с помощью которой Анна «отшила» миссис Крэддок: — Двое — это уже компания. Но, дорогая, все эти разговоры про мисс Бол могли означать, что эти сестрицы поняли, что у вас к ней интерес. — О нет, не совсем так. Они говорили обо всех. Знаете ли вы, что старик Мастерc из коттеджа с почтовым ящиком завидует свекру почтальона, потому что тому сто лет, а ему только девяносто пять? А миссис Хогбин, его соседка, имеет тринадцать детей, все живы-здоровы, и она каждую неделю получает посылку. А у мистера Таппера, который работает в детском саду на другом конце Дипинга, целых восемь зубов мудрости. — Боже мой! Томазина радостно закивала. — А Миранда — соседка приятная, ничего не скажешь, но они считают, что неразумно так много общаться с Августусом Ремингтоном — они живут дверь в дверь и все время бегают друг к другу. А есть еще мистер Робинсон, очень странный человек, один занимает целое крыло дома, никто к нему не ходит готовить и убирать, половина окон заколочена. Никуда он не выходит, кроме как смотреть на птиц, даже к ним на приемы не приходит, что очень, очень странно. В таком роде они говорили часами, прежде чем добрались до Анны. Подбежал запыхавшийся Морис: — Дженнифер говорит, мы пойдем в лес, и если вы захотите нас найти, то кукуйте! — Очень хорошо, Морис. Он убежал, только пятки засверкали. Мисс Силвер вспомнила первую прогулку, когда они разбежались кто куда без всякого предупреждения, и невольно почувствовала удовлетворение. — Мисс Бол не писала вам о своем друге? — Нет, никогда. Я думала, она рассказывает мне все, но выходит, это не так. Опыт говорил мисс Силвер, что это всегда не так. Томазина продолжала: — И еще одну вещь она мне не сказала. Я не знала, что она умеет водить машину. Наверное, научилась в Германии, но мне не сказала. — И она никогда не упоминала имя Сандроу? — Нет, но вот что я собиралась вам рассказать. Не получив ответа на объявление, я решила снова порыться в коробке, которую она у меня оставила, когда жила здесь. Просмотрю, думаю, еще разок все как следует, вдруг найдется какая-то подсказка, может, я что-то пропустила. — Очень разумно. Вы что-нибудь нашли? — Я не знала, что я это нашла — до вчерашнего разговора с Элейн и Гвинет. Я и сейчас не вполне уверена. Так вот, в коробке была старая сумочка. У нее сломался замочек, наверное, поэтому Анна ее не взяла. Там внутри ничего не было, только треснутое зеркальце, а за ним в футляре подпихнут обрывок бумаги. На бумажке много раз накорябано: Сандро, причем на итальянский манер: САНДРО. А потом еще и с «у» — Сандроу. Имя писалось и другими способами, я всех не помню: Синдроу, Сендроу. Тогда я на это особо не обратила внимания, но теперь… все-таки странная бумажка, правда? Мисс Силвер подумала, что очень даже странная, о чем и сказала. По пути домой она впервые встретила Джона Робинсона жильца из второго крыла. Дети, уже подружившиеся с Томазиной, болтали с ней и приглашали к себе на чай, но она сказала, что ее ждут ее хозяюшки, тогда они схватили ее под руки и через секунду уже мчались вниз по склону, утопая в некошеной траве. Мисс Силвер неторопливо дошла до дома; дети уже стояли во дворе и смотрели на слепой, без окон, покалеченный фасад. Бенджи говорил: — Там ничего не осталось, одни пауки, пыль и папин кабинет, а к нему нельзя подходить, потому что там лежит книга, которую он пишет, и камень может упасть. Высокий детский голосок эхом отдавался в сыром дворе. Вернулось и слово «упасть» — как раз когда из-за угла вышел Джон Робинсон и остановился рядом с ними. Когда позже мисс Силвер попыталась его описать, то эти приметы подошли бы столь многим, что не имели никакой ценности. Ни низкий, ни высокий. Вроде бы стройный, но в такой мешковатой одежде, что и это под сомнением, поскольку просторный плащ мог прикрывать обвисший живот. Из-под плаща виднелись старые брюки и плачевного вида башмаки. Поверх плаща — длинный шарф неопределенного цвета; поверх него — бородка, нависшие брови, растрепанная грива седеющих волос. Он стоял и всех их рассматривал, он смотрел на мисс Силвер в черном пальто, престарелой горжетке и шляпе, знававшей лучшие времена; Томазину, раскрасневшуюся от бега; смеющихся детей, что-то шепчущих ей на ухо. Смотрел — и вдруг заговорил с очень заметным деревенским выговором: — Юность на борту, Благоразумие у штурвала, — и, выпалив эту цитату, спешно ушел, оставив мисс Силвер в недоумении, может ли совершенно незнакомый человек под Благоразумием подразумевать ее? Лучше уж, конечно, это, чем «Удовольствие», которое на самом деле стояло в оригинале. Но зачем вообще было все это изрекать? Дети наперебой выдавали сведения об этом странном субъекте: — Это был мистер Робинсон. — Мистер Джон Робинсон. — Он наблюдает за птицами, он про них ужас как много знает. Он по ночам выходит из дома и наблюдает. — И днем тоже. Морис сказал: «Он чокнутый», а Дженнифер подхватила: — Он всегда такой; если с ним встретишься, он что-нибудь скажет и уйдет. То стихи, то еще что. В деревне его называют чокнутым, потому что он разговаривает сам с собой, когда ходит по лесу или по пустырю. А старик Мастерc говорит: «Почему бы ему с собой не поговорить? На свете не так много людей, беседу с которыми я бы предпочел разговору с самим собой!» Томазина пошла к конюшням; она уже на десять минут опаздывала к чаю. Глава 16 Мистер Крэддок ныне осчастливил всех своим присутствием за обедом и никому не давал сказать ни слова. За супом он ораторствовал об алхимии и философском камне, а когда приступили к отварной рыбе, пустился в длинное повествование о влиянии планет и какая что означает. Никто, кроме мисс Силвер, его не слушал. Миссис Крэддок всех обслуживала, время от времени вставляя «О да» или «О нет», смотря по обстоятельствам. Дети возились с рыбой. Наконец Дженнифер устремила на отчима долгий взгляд. В ее блестящих глазах читалась злость и что-то еще, не очень понятное, но как только он к ней обернулся, она опустила ресницы. Потом потянулась за солью и просыпала ее. В общем, сотрапезники чувствовали себя очень неуютно! Но Дип-Энд вообще не отличался уютом. Фразы Крэддока становились все длиннее и туманнее, пока их поток не прервал рев Бенджи, узревшего, что подали бланманже, холодное и какое-то голое на вид. — Не хочу! Не люблю! Не буду! — Чш-ш! Миссис Мастерc, наверное, забыла, — стала оправдываться Эмилия. — Я ей говорила, что его никто не любит. — А она любит его делать, — мрачно высказался Морис. Дженнифер обвиняющим тоном сказала: — Если бы в доме не было кукурузной муки, она бы не смогла его делать. Миссис Крэддок побледнела, у нее задрожали руки. Мистер Крэддок ничего не сказал, но у него был такой вид, будто он вот-вот взорвется. Но он просто с шумом отодвинул стул и вышел из-за стола. Никто, кроме мисс Силвер, даже не притронулся к злополучному десерту, но после ухода Крэддока дети получили по толстому куску хлеба с джемом и весело заспорили, кто сумеет придумать самое противное прозвище для отвергнутого бланманже. Позже, когда дети уже легли спать, миссис Крэддок вернулась к этому эпизоду. Иголка задрожала в ее руке, и она сказала: — Я плохая хозяйка, и я плохо готовлю. Как ни стараюсь, всегда получается невкусно. — Но у вас же есть миссис Мастерc, — сказала мисс Силвер. — Она меня презирает, — обреченным голосом произнесла Эмилия. — Она знает, что я не смогу сделать сама, и не обращает внимания на то, что я ей говорю. Сколько раз я повторяла, что мистер Крэддок не сядет за стол, где стоит бланманже, и что дети его ненавидят. Но его так легко делать, и когда она торопится, то всегда его и делает. Мисс Силвер сказала: — Если бы в доме не было кукурузной муки… — Она бы сделала из саго, а это еще хуже. — Возможно, если бы не было саго… — Она бы еще что-нибудь нашла, — с отчаянием сказала Эмилия. Слезы закапали на заплатку. — Иногда мне кажется, я этого не вынесу. Если бы не вы… — Она шмыгнула носом. Мисс Силвер веско сказала: — Вам нужно отдохнуть. Детям гораздо лучше будет в школе, даже Бенджи. Эмилия испуганно вскрикнула: — О нет, нет! Мистер Крэддок этого не одобрит, да и мне не будет покоя. Он говорит, что это глупо, но я не могу, когда они не со мной. Видите ли, прошлым летом я их чуть не потеряла. — Моя дорогая миссис Крэддок! Слезы катились по щекам Эмилии Крэддок. — На море нам было так хорошо, но я их чуть не потеряла — и мистера Крэддока тоже. Они все сели в лодку и перевернулись. Я прилегла после ленча, а они чуть не утонули — все. Они долго тащили к берегу Бенджи. Никто из них не умеет плавать. — А мистер Крэддок? — Немного, только чтобы самому удержаться на воде. Он не мог им помочь. Если бы не мужчины в другой лодке… Это был такой ужас… я и теперь еще не отошла от шока. — Она прижала к глазам платок. Мисс Силвер, чтобы сменить предмет разговора, заговорила о Джоне Робинсоне. Она решила, что это отвлечет миссис Крэддок от грустных воспоминаний, а заодно она побольше узнает о жильце из другого крыла. Она как бы между прочим произнесла его имя. — Когда мы вернулись с прогулки, он подошел к нам и заговорил. Миссис Крэддок перестала плакать. Глаза у нее чуть испуганно забегали. — О… Он был очень… странный? Мисс Силвер провязывала последний ряд бледно-голубой полочки жакетика. — Он процитировал стихи. — Это с ним бывает… по крайней мере я так думаю… мне доводилось слышать. Знаете, я сама с ним никогда не разговаривала. Он, — она подыскивала слово, — действительно странный… Очень одинокий. Он живет здесь несколько месяцев, но я всего лишь пару раз видела его издалека. Это настораживает, но я уверена, что он человек безобидный. Иногда он говорит с детьми. Меня это беспокоило, но прошлой осенью — о, мисс Силвер, они еле спаслись, и только благодаря нему, и что бы о нем ни говорили, я всегда буду ему благодарна. Мисс Силвер закрепила нитку, разгладила рубец и лишь после этого спросила: — Как это — спаслись? Эмилия Крэддок ломала руки. — О, это случилось, когда у нас была мисс Бол. Конечно, она в них совсем не разбиралась. Они пошли за грибами и на опушке соснового леса нашли какие-то красивые грибы. А по пути домой наткнулись на мистера Робинсона. Он спросил, где они нашли так много грибов, они объяснили. Взглянув на их добычу, он сказал, что это поганые грибы. И сказал, что в сосновом лесу не растут съедобные грибы, только похожие на них и заставил все выбросить. Конечно, мисс Бол не виновата, откуда ей было знать, но я ужасно разволновалась и очень благодарна мистеру Робисону, потому что если бы они его не встретили… — Действительно, его послало Провидение, — сказала мисс Силвер. Глава 17 Мисс Силвер вдруг проснулась. Только что ей снился сумасбродный, но приятный сон, и вот уже сна ни в одном глазу. Что же ее разбудило? Ощущение было такое, будто она только что шагнула из одной комнаты в другую и закрыла за собой дверь, но в момент перехода услышала какой-то странный, похожий на крик, звук. Возле кровати была лампа, она ее включила и посмотрела на наручные часики: стрелки показывали примерно половину второго. Звук мог донестись с улицы, например крик совы. Но ей почему-то показалось, что он донесся из соседней комнаты, где спала Дженнифер. Между комнатами имелась дверь, но она была заперта еще до ее приезда, и ключа не было ни с той, ни с этой стороны. Она встала, сунула ноги в шлепанцы, накинула теплый синий халат и вышла в коридор. Из пяти занятых спален четыре находились по одну сторону от лестницы: ее, Дженнифер, напротив — миссис Крэддок и мальчики. По другую сторону лестничного пролета в направлении центральной части дома была комната мистера Крэддока с окнами во двор. Коридор весь был погружен во тьму. Мисс Силвер постояла, прислушиваясь. Из соседней комнаты послышался звук — не то стон, не то рыдание. Она тихо подошла к двери и открыла ее. В комнате было темно, только прямоугольник окна слабо светился в густом мраке. Когда дверь открылась, воздух шелохнулся, занавеска взлетела и опала. Дженнифер, задыхаясь, сказала: — Нет, нет, не надо! Уберите ее! Мисс Силвер вошла, включила свет, закрыла за собой дверь. Дженнифер сидела на кровати, обеими руками вцепившись в ее края, напряженная, растрепанная, с вытаращенными глазами. Она не посмотрела на мисс Силвер, потому что не видела ее. Она видела сон, и этот сон был ужасен. Мисс Силвер подошла, села на кровать и ласково погладила ее по напряженным рукам. Дженнифер тут же вцепилась в нее, прижалась, взгляд ее стал осмысленным, в нем появился ужас; потом она посмотрела на мисс Силвер, еще не узнавая ее, но уже приходя в себя. Ласковым, успокаивающим тоном мисс Силвер сказала: — Все в порядке, дорогая. Это был сон. Девочка сжимала ее с такой силой, что потом на предплечьях долго оставались следы ее пальцев, хотя кожа у мисс Силвер была не такой уж чувствительной. Дженнифер жутким шепотом сказала: — Это была Рука! — Это был сон, дорогая. Девочка судорожно вздохнула: — Вы ее не видели. — Это был сон. Нечего было видеть. От прерывистого вздоха слегка задрожала кровать. — Вы ее не видели. Я видела. Мисс Силвер твердо сказала: — Дженнифер, дорогая, ничего не было. Тебе приснился страшный сон, ты испугалась, но теперь ты проснулась. Больше тебя ничто не напугает. Если ты позволишь мне выйти, я принесу тебе воды. Она думала, что вцепиться в нее еще крепче было невозможно, но Дженнифер это удалось. Худое тельце содрогалось, глаза впились в нее, она бессвязно бормотала: — Вы не знаете… вы не видели! Мне говорил мистер Мастерc… я думала, это сказки… Я не думала, что это правда! — Что же он тебе рассказал, дорогая? Дженнифер не сводила с нее глаз и вся дрожала. — Про Эверли… почему их никого не осталось. Ни одного мальчика, только старая мисс Мария, но тогда она еще не была старой, были еще Клариса и Изабелла, три девушки и один мужчина, их кузен, и они не могли все на нем жениться. А жаль, сказал мистер Мастерc, потому что тогда ничего бы этого не случилось. Мисс Силвер кашлянула. — Очень глупое и непристойное замечание. — Этого бы не случилось, если б он мог жениться на всех троих. У Соломона была тысяча жен, но он библейский царь. Мистер Мастерc сказал, что одной жены человеку много, а чтобы уж три нападали на одного, и вовсе несправедливо, но все-таки было бы лучше, если бы кузен женился на всех, потому что тогда бы Изабелла не… — У нее перехватило дыхание. — Что сделала Изабелла? — строгим учительским голосом спросила мисс Силвер. — Она ее убила. — Дженнифер еле шевелила губами от ужаса. — Он собрался жениться на Кларисе, и она ее убила… топором… в сарае… Она отрубила ей правую руку, где было кольцо, которое он ей подарил. Ее упрятали в сумасшедший дом. А Мария так и прожила здесь до самой смерти, вот и не стало больше никаких Эверли. — Ужасная история, дорогая. Мистер Мастерc очень плохо поступил, что рассказал ее. Дженнифер содрогнулась. — Он не виноват, ему пришлось. Я ему рассказала о запертых дверях большого дома. Сказала, что хочу его исследовать, а он сказал, что нельзя, потому что… — она с трудом выдавила конец фразы: — Из-за руки Кларисы. — Моя дорогая… — Он сказал, ее видели. Он сказал, один парень… давным-давно… он видел… он никому не сказал. — Но тогда, дорогая, как кто-то может знать, что он ее видел? Дженнифер нетерпеливо дернулась. — Не знаю, так сказал мистер Мастерc. И еще девушка… она утонула. Она здесь работала… Мэри Чизмен. Она сказала, что не верит во всякие сказки и обязательно постарается разобраться. И по пути домой утонула. Упала в яму. Мистер Мастерc сказал: «Как будто какая рука столкнула ее в воду». — Мистер Мастерc — глупый суеверный старик. Я думаю, не стоит повторять его истории. Я слышала про бедную Мэри. Было темно, шел дождь, она оступилась на мостике и упала в яму. Дженнифер сидела очень прямо, ее лицо почти касалось лица мисс Силвер, глаза ярко блестели. — Разве? — сказала она. — Разве? — Она выпустила мисс Силвер так же резко, как раньше вцепилась. — Может быть. Вы не знаете, и я не знаю, и мистер Мастерc не знает. — На одном выдохе она сказала: — Я знаю то, что видела. — Что ты видела, Дженнифер? Она опустила ресницы. Что блеснуло в ее прекрасных глазах? Блеснуло всего на миг. Надежда, неуверенность, страх? Мисс Силвер не знала. Дженнифер сказала: — Если я скажу, вы не поверите. Никто не верит, никому не хочется верить. — Не меняя тона, она сказала: — Я могу отпереть дверь между нашими комнатами. Я спрятала ключ от мисс Бол. Раньше в вашей комнате была гардеробная. Если дверь будет открыта, у меня не будет страшных снов, правда? Мама оставляла ночник, но он запретил. — Если спишь в темноте, лучше отдыхаешь. Дженнифер вылезла из кровати. Она бросила на мисс Силвер насмешливый взгляд и сказала: — Разве? Глава 18 Ледлингтон во многом похож на прочие провинциальные города, некоторые из них очень живописны. В промежутке между двумя войнами подступы к нему усеяли мелкие домишки всех форм и типов. Когда минуешь их, начинаются уродливые высокие дома в псевдовикторианском стиле, с полуподвалами и чердаками, они мрачно взирают на кустарник, отделяющий их от дороги. Далее идут один-два красивых георгианских дома, а то и постарше, времен королевы Анны, из добротного красного кирпича, с порталом — в свое время они считались очень комфортабельными, но теперь почти все были переоборудованы под квартиры и офисы. Потом дорога сужается, переходя в Центральную улицу, виляет меж домов, построенных при Елизавете. К некоторым из них пристроены новые фасады с довольно нелепыми витринами. Затем влево отходит улица, ведущая к вокзалу; ее перегораживает огромный монумент в честь выдающихся граждан: от Вильгельма IV до предыдущего мэра. Более неудобного для него места нельзя было и придумать, но дело в том, что никто ничего не придумывал. По милому английскому обыкновению это получилось само собой. Каждые несколько лет какой-нибудь особо прогрессивный «отец города» ставил на совете вопрос о переносе памятника, но ничего не делалось. Чуть далее от противоположной стороны Центральной улицы отходила более узкая, ведущая на Рыночную площадь, на которой с двух сторон тянулись колоннады, с третьей была гостиница, а с четвертой — несколько красивых старинных домов. На эту живописную картину сверху взирала большая статуя сэра Альберта Дауниша. Ее называли самой чудовищной статуей на Британских островах, но список претендентов на это звание, разумеется, велик. Ледлингтон многим обязан сэру Альберту, основателю магазинов быстрого оборота. Его самый первый магазинчик, колыбель гигантской империи Даунишей, многие годы был достопримечательностью как Рыночной площади, так и всего города. В тысяча девятьсот тридцать пятом его снесли и заново построили уже на Центральной улице, там, где она расширяется, но статуя сэра Альберта, к сожалению, осталась. Около двадцати бомб упало на город, но его мраморные штаны даже не поцарапало. Автобус из Дип-Энда прибыл на вокзал не в три, а без семи три, что давало возможность шоферу и кондуктору перекусить в ближайшем буфете. Мисс Силвер вышла из автобуса. Почти в тот же момент из здания вокзала вышел мужчина Вид у него был весьма приметный и вызывающий жалость, поскольку голова и пол-лица у него были перебинтованы, и рукой, затянутой в перчатку, он опирался на трость. Несмотря на предполагаемую инвалидность и на то, что он нес багаж — небольшой чемоданчик, — он резво зашагал к пресловутому монументу и там свернул налево. Движение, как из горлышка бутылки, вырывалось на широкую дорогу времен Регентства. Одним из больших домов, выходивших фасадом на улицу, был Кантри-банк. Без трех минут три человек в бинтах толкнул дверь банка. Выходившая из двери девушка придержала для него дверь, спустилась на две ступеньки, села в маленькую машину, стоявшую у тротуара, и включила мотор. По мнению двух-трех прохожих, которые ее заметили, потрясающая девушка. Мальчишка булочника сумел определить марку машины и назвал две первые цифры номера — бесполезные сведения, поскольку машина оказалась краденой. Более полезной оказалась информация мисс Муфин, которая относила на почту письма старухи Вотерспун. — О, у нее были совершенно золотые волосы. Не знаю, натуральный цвет или нет, хотя сейчас девушки такое вытворяют со своими волосами — я имею в виду вполне порядочных девушек… О да, очень много косметики, инспектор. Брови чуть не посередине лба, очень высокие, так чудно! И такой цвет лица, что она над ним билась, наверно, несколько часов. А одежда неприметная: темный жакет и юбка и фетровая шляпка, думаю, черная, но может быть, и темно-зеленая, было трудно разобрать, день был пасмурный, все небо в тучах. Поскольку она всего лишь проходила мимо машины с письмами в руке и к тому же спешила, поскольку миссис Вотерспун не любила оставаться в доме одна, инспектор Джексон подумал, что она очень наблюдательна. Информация мистера Карпентера тоже представляла некоторую ценность, хотя он увидел меньше. Не только увидел, но и высказал мнение. Будь он помоложе, он бы понял, леди она или нет, но теперь нечего об этом и говорить, она могла оказаться кем угодно. Он и в собственных-то племянницах не может быть уверен, когда они вырядятся так, что лучше вообще молчать, чем что-то говорить. Зато молодой Потингер был в полном восторге: — Такая блондинка, скажу вам! То есть насколько я успел увидеть. Когда я проходил мимо, она поднесла руку к шляпе; ведь не станешь же останавливаться и пялиться? К сожалению, на информацию от управляющего банком и молодого клерка Гектора Уэйна рассчитывать не приходилось. В любом случае этот день стал для них днем последних подсчетов. В тот момент, когда забинтованный мужчина вышел из банка и сошел на тротуар, один из них был мертв, а другой тяжело испускал последние вздохи. Мисс Муфин, оказавшаяся очень разговорчивой, уверяла, что слышала выстрелы. Мальчишка булочника решил, что это тарахтел мотор, так как с Рыночной площади выехал мотоциклист. Мистер Карпентер сказал: странно, что они вообще смогли что-то разобрать, ведь на Центральной улице всегда столпотворение. Молодой Потингер сказал, что из «Монастырской пивнушки», что стоит прямо напротив банка, выезжала телега пивовара, и вряд ли кто-нибудь мог что-то услышать. Видимо, он был прав, потому что забинтованный стрелял из пистолета с глушителем. Как бы то ни было, человек с чемоданчиком в руке прошел десять футов и сел в машину, поджидавшую его с включенным мотором, и они сразу уехали. Через час машину нашли в одном из переулков в Ледстоу. Но никто и в глаза не видел ни эффектной блондинки, ни забинтованного мужчины. Глава 19 Сойдя с автобуса, мисс Силвер пошла назад, к шоссе. Она была единственной, кто так сделал. Ее попутчики также сошли, но двое отправились на вокзал, а основная толпа двинулась к Центральной улице и Рыночной площади. Здание вокзала стояло несколько в стороне от окружной дороги. Она прошла вверх по склону полпути, когда заметила человека с забинтованной головой. Поскольку его не было в автобусе, он должен был выйти из вокзала, а поскольку областная больница располагалась в сотне ярдов от вокзала направо, естественно было предположить, что он свернет туда. Она привыкла подмечать все необычное. Мужчина вызвал у нее сострадание: мало того что что-то с головой, он еще заметно хромает и опирается на трость. Просторный плащ будто давит ему на плечи, и к тому же он был с чемоданом. Несмотря на свой увечный вид, он ее даже обогнал. К тому времени как она подошла к окружной, он уже перешел на другую сторону. На этом ее наблюдения закончились, потому что в нескольких метрах от нее остановилась машина и ее окликнул Фрэнк Эбботт. Когда она уселась рядом с ним на переднее сидение и закрыла дверь, он сказал: — Я на всякий случай не стал вылезать. Раз автобус из Дип-Энда, нужна осторожность. Кто-нибудь из них мог меня раньше видеть, а нам лучше не афишировать связи с полицией. Я думаю, мы подъедем к новому придорожному кафе, это на полпути к Ледстоу. Мне говорили, его строили в расчете на влюбленные парочки, там полумрак и полно укромных уголков. В такой ранний час посетителей вряд ли много. Они плавно отдалялись по окружной от здания банка и потому не слышали выстрелов, которыми были убиты управляющий и клерк. На «Рада тебя видеть, Фрэнк», он ответил: — Я тоже рад, если честно, я очень беспокоился. Так что вы имеете мне сообщить? — Боюсь, не слишком много. Миссис Крэддок — слабая женщина со слабым здоровьем, заваленная работой, просто домашняя рабыня. Дети были разболтанные, заброшенные, но теперь при более разумном отношении понемногу входят в нормальную колею. Так что у меня нет чувства, что я трачу время зря. Дорога была пуста, и он мог бросить на нее взгляд, одновременно полный симпатии и осуждения. — Значит, вы удовлетворились ролью гувернантки? Мисс Силвер улыбнулась. — Не совсем. Я надеюсь уговорить миссис Крэддок отправить Дженнифер и Мориса в школу. Им там будет лучше. Но ты не это хотел услышать. Ты, конечно, знаешь, что приехала Томазина. — Я отговаривал ее как мог. Прекрасные глаза, но упрямый характер. Я решил, пускай лучше выходит замуж за Питера Брэндона. — Сначала я очень расстроилась, но она живет у таких болтушек — там часто в разговорах фигурирует Анна Бол. Сестры Тремлет с удовольствием говорят на любые темы, дай только повод. — Они говорили о мисс Бол? — Да. У нее был мужчина, к которому она убегала по вечерам. Миссис Крэддок сообщила, что видела их вдвоем и ей это не понравилось. А мисс Эллиот сказала мне, что его еще видели обе сестры Тремлет. Она начала с тех случаев, о которых ей говорили Эмилия и Томазина, и закончила рассказом о бумажке, найденной в сумке Анны Бол. — Не знаю, что ты об этом скажешь, но у меня такое впечатление, что мисс Бол либо записывала варианты имени, которое старалась вспомнить, либо вымышленные имена для человека, чье имя желала скрыть. Он кивнул: — Думаю, вы правы. Значит, был-таки мужчина! Зря я не поспорил. Так всегда и бывает, когда пропадает девушка. А те, кому бы следовало знать ее получше, валят к нам толпой и уверяют, что Мэри, или Дорис, или Эльза никогда в жизни не имели любовника. Похоже, нас обвели вокруг пальца. — Мой дорогой Фрэнк! — с упреком сказала мисс Силвер. — Скажем, нас ввели в заблуждение. Что ж, Колонию отметаем! Она по ночам ходила на свидания к Сандроу и сбежала от Крэддоков, не дожидаясь конца месяца. По-моему, никакой загадки нет. Одинокая девушка, закомплексованная и неуверенная в себе, знакомится с проходимцем и с ним убегает. Смею утверждать, что у него были бесчестные намерения, ибо, если бы они поженились, Анна непременно нашла бы способ сообщить об этом Томазине. Мисс Силвер ответила не сразу: — Может быть. Но есть две необъяснимые вещи. Во-первых, уникальное сочетание секретности и откровенности. То она скрывает свои встречи с этим мужчиной, то вдруг выставляет их напоказ. Ускользает в темноте, ничего никому не говоря, а потом при свете дня дает Гвинет разглядеть его с ней в машине. — Ну, Анна же не знала, что наткнется на Гвинет! — Мой дорогой Фрэнк! Могу тебя заверить, что если мисс Тремлет едет в Дедхам или Ледлингтон, то всем в Колонии известно, каким автобусом она едет и каким возвращается. Фрэнк поднял брови. — О, значит вот как тут у вас… — Именно так. Они охотно оповещают всех о том, что делают. Я не сомневаюсь, что Анна Бол знала, когда Гвинет будет ждать автобуса, и проехалась перед ней с мистером Сандроу. — Думаете, она хотела, чтобы их увидели? — Да, я так думаю. — Зачем? — Не знаю. Во-первых, мистера Сандроу сначала скрывают потом предъявляют. Во всяком случае, его имя. Она сообщает его миссис Крэддок и Элейн, причем без раздумий и без нажима с их стороны. Как будто хочет, чтобы все его знали. Но не более того. Естественные расспросы в обоих случаях натыкаются на грубость. И второе: если она покидает Крэддоков, чтобы соединиться с любовником, то почему она убивается от горя? — От горя? — Ты сам мне говорил. Когда ты приезжал, чтобы расспросить сестер Тремлет, Миранда сказала, что они все трое видели, как мисс Бол уезжала с мистером Крэддоком. На ней была красная шляпа, подаренная Крэддоками. Начальник станции в Дедхаме, где она взяла билет до Лондона… — Да, я помню. Он сказал, что видел, как Крэддок ее провожал, молодую брюнетку в красной шляпе. Она была очень расстроена, мистер Крэддок объяснил, что у нее не в порядке нервы и они рады от нее избавиться. — Да. Помнишь, он говорил, что она плакала? — Не знаю… у меня такое впечатление… Нет, по-моему, там звучало только «очень расстроена», никаких слез. А в чем загвоздка? Мисс Силвер медленно проговорила: — Если бы она плакала, она бы прикрывала лицо платком. Слова, что она «очень расстроена», и объяснение про нервы могут подразумевать слезы и необходимость их вытереть. Если человек плачет, то в чем причина слез? Но предположим, что она вовсе не плакала. Она только притворилась, чтобы закрыться платком. Фрэнк присвистнул: — Вот что вы имеете в виду. — Я далеко не уверена, что это Анна Бол садилась в тот день в лондонский поезд. Фрэнк Эбботт увильнул от мотоциклиста, выскочившего из узкого переулка, и спросил: — Почему вы думаете, что это не она? Мисс Силвер покашляла. — Я так не утверждаю. Я просто задаюсь вопросом, была ли это Анна Бол. — Что заставляет вас в этом сомневаться? — Красная шляпа. Он с удивлением повторил: — Красная шляпа? — Да, меня с самого начала смущала эта шляпа. Анна была недовольна Крэддоками, они ею — тоже. И было из-за чего. По вечерам она ускользала на встречи с мужчиной, о котором им ничего не сказала, кроме имени. Она грубила миссис Крэддок, была скрытна и замкнута. Почему же они подарили ей шляпу? Конечно, причин могло быть много, но одна сразу же пришла мне на ум. Если бы они хотели создать впечатление, что Анна уехала на поезде, притом что она вовсе не уезжала или же уехала не на поезде и не тогда, то красная шляпа прекрасно помогла бы создать такое впечатление. Обе мисс Тремлет говорят, что они видели, как Крэддок уезжал с Анной Бол, Миранда и Ремингтон тоже это подтверждают. Но что, по-твоему, эти четверо на самом деле видели? Они услышали шум подъезжающей машины и выглянули посмотреть, кто там. Они увидели Крэддока и девушку в красной шляпе. Сомневаюсь, что они могли разглядеть большее. Все знали про подарок — красную шляпу. Неужели они могли бы заподозрить, что девушка в красной шляпе — не мисс Бол? Если был задуман такой маневр, то женщине, надевшей красную шляпу, оставалось всего лишь повернуться к Крэддоку, как бы разговаривая с ним, и тогда все, что смогли бы увидеть сестры Тремлет, Миранда и Ремингтон, — это темные волосы из-под красной шляпы. Что до начальника станции в Дедхаме, маловероятно, что он знал Анну Бол в лицо, но на случай если там окажется кто-то из Дип-Энда, девушка в красной шляпе притворяется ужасно расстроенной, она прикладывает платок к глазам, закрывая при этом лицо. Мистер Крэддок внушает начальнику станции, что у мисс Бол плохо с нервами и что они рады от нее избавиться. Этим он достигает сразу двух целей: обращает его внимание на то, что Анна уехала из Дип-Энда в Лондон, и в то же время объясняет, почему она не хочет, чтобы на нее смотрели, и прячет лицо. Фрэнк озадаченно посмотрел на мисс Силвер. — Мы не знаем, прятала она его или нет. Ее возражение было произнесено деликатным тоном: — Не забывай, Фрэнк, перед всеми этими рассуждениями пока фигурирует слово «если». «Если по какой-то причине было желательно создать впечатление, что мисс Бол уехала в Лондон, если был задуман отвлекающий маневр» Я ни на чем не настаиваю, я всего лишь хочу сказать, что, будь у них такое желание и такой план, его было несложно осуществить. — Но откуда мог взяться такой план? Попросту говоря, зачем было Крэддоку желать разделаться с мисс Бол? Ваша версия вовлекает его в эту интригу по самые уши. Одно дело сестры Тремлет, Миранда и Ремингтон — и совсем другое Крэддок. Он не мог не знать, что девушка в Дедхаме — не Анна Бол. — Разумеется, он должен был это знать. — Но тогда мы возвращаемся к мотиву. Зачем этот розыгрыш? Зачем это все? — Вот и я тоже себя об этом спрашиваю. И в особенности — зачем было дарить красную шляпу? Я не говорю, что на эти вопросы нет приемлемого ответа, но пока ничего более или менее подходящего не появилось. Фрэнк хохотнул: — Лучше всего на это ответила бы сама девушка. Жаль, что мы ее не нашли. Мисс Силвер ответила: — И это возвращает нас к исходной позиции. Где Анна Бол? — грустно сказана она. Глава 20 Когда они сворачивали к придорожному кафе, мимо них в направлении Ледстоу проехала машина. В ней сидели двое. Фрэнк Эбботт заметил две цифры номерного знака. Мисс Силвер увидела, что за рулем женщина. У них не было причин особо ее рассматривать. Только много позже, когда в переулке Миллера была найдена брошенная машина, они сообразили, что видели убийцу из ледлингтонского банка и его сообщницу. Машина ехала на большой скорости. В кафе за чаем они продолжали разговор. Фрэнк был прав: для приватной беседы место было весьма подходящее: альковы, уголки, уютные кресла, лампы под абажурами. Выслушав все, что сумела разузнать мисс Силвер, Фрэнк внес свою лепту: — Вы спрашивали, зачем я сюда приехал. Мисс Силвер улыбнулась: — Ты мне расскажешь? — Да. Помните, я говорил вам об ограблении банка в Эндерби-Грине месяц назад? — Ужасный случай. Управляющий банком был убит, а клерк — я надеюсь, он поправился? Фрэнк кивнул: — Ему повезло, пуля только задела плечо. Думаю, я рассказывал вам, что он оказался малый не промах: в тот момент он что-то чертил красными чернилами и ухитрился измазать ими пачку денег, которую передавал грабителям. Мы, конечно, всех предупредили, чтобы искали такие деньги. Естественно, убийца не стал бы брать сильно испачканные деньги, но клерк сунул палец в чернила и вытер его о край пачки. Если краска не стекла внутрь, ее могли постараться соскоблить с краев, и банкам велено было на это смотреть. На этой неделе две банкноты объявились! Их обнаружил молодой парень по имени Уэйн из Кантри-банка. Блестящая работа, потому что край был затерт очень аккуратно. Не знаю, заметил ли бы я сам; под увеличительным стеклом видно, что край обтрепан, и на нем даже заметен след красных чернил. Шеф послал меня сюда, мы все утро провозились. — Проследили, откуда банкноты? — Да, во всяком случае одну. Они поступили в банк раздельно; когда этот Уэйн заметил одну, он доложил менеджеру, они все просмотрели и нашли еще одну. Конечно, к тому времени никто не мог сказать, откуда они пришли, вторая банкнота всего лишь указывала, что кто-то в этом районе расплачивался ворованными деньгами. — А первая? — А вот ее сдала мисс Уикс, владелица магазин «Все для рукоделия» в Дедхаме. Мы с Джексоном к ней поехали. У нее нет дня регулярного посещения банка, она сдает выручку, когда приезжает к родственникам в Ледлингтон. Она проводит здесь целый день, в это время за магазином присматривает подруга. Мисс Силвер улыбнулась: — Полагаю, таким магазином несложно управлять. Подходящее занятие для утонченных людей, не обучавшихся бизнесу. Он засмеялся. — В мисс Уикс нет ничего утонченного. Я думаю, вы с ней знакомы? — У нее есть шерсть прекрасного качества. Два дня назад я покупала. — И как вы расплатились? Она серьезно ответила: — Фунтовой купюрой. Мой дорогой Фрэнк, не собираешься ли ты сказать мне… — Пока не знаю… а хотел бы. Вчера мисс Уикс сдала четыре фунтовые купюры. Одна из них получена от вас. Она описала вас как даму, которая живет в Дип-хаусе и много вяжет. — О да, мне ее порекомендовал почтальон мистер Хок, значит, она узнала от него. У Фрэнка брови поползли на лоб. — Кто-то сказал, что одна половина мира не знает, как живет другая. Он явно не имел дела с английской деревней. Даже трон освещен не так ярко, как сельские места в Англии. Мисс Силвер покашляла. — Твоя правда. Но вернемся к мисс Уикс и четырем фунтовым купюрам. Одна из них моя. Что можно сказать о других? — Она говорит, Августус Ремингтон приходил за шелком для вышивания. Он постоянный покупатель, она его хорошо знает. Он приходил в тот же день, что и вы. Его шелк стоил тридцать два шиллинга и шесть пенсов, и он дал ей фунт, десять шиллингов и полкроны. Позже днем приходила мисс Гвинет Тремлет за канвой и ткацкими нитками. Она тоже расплатилась фунтом. Вот у нас уже три. Но про четвертый никто, похоже, не знает. Мисс Уикс, чуть не плача, говорит, что, видимо, его во вторник приняла подруга, когда она сама выходила за продуктами. Подругу зовут Хиль. Она впадает в прострацию, если в магазине больше двух человек. В то утро их было шесть, и она совершенно растерялась. К тому времени как мы с Джексоном закончили с ней беседовать, единственное, в чем она была уверена, так это в том, что положила все деньги в денежный ящик, и что кто-то мог подсунуть ей лишний фунт, но больше она ничего сказать не может, хоть убейте, а если мы поведем ее в тюрьму, то она готова, и все, чего она желает, — это умереть от позора, чтобы не смотреть в глаза соседям. Знаете, бывают такие дамы. — С ними чрезвычайно трудно иметь дело. — Джексон говорит, у него была такая тетка, они ничего не могли с ней поделать. Говорит, когда они кончали что-то у нее выяснять, то уже сами не знали, где черное, где белое, где сыр, а где мыло. Итак, что мы имеем? Один фунт от вас, один от Августуса Ремингтона, один от мисс Гвинет, и один — источник неизвестен. Ваш у вас откуда? — Она сказала очень ровным, обыденным голосом: — Миссис Крэддок еженедельно выдает мне зарплату. — О, неужели? И этот фунт — из вашей зарплаты. Точно? — Я в этом совершенно уверена. — Тогда остальные три все из Колонии. Мисс Силвер покашляла. — После ограбления банка прошел месяц, это долгий срок для того, чтобы деньги обернулись. Банкнота, попавшая в кассу мисс Уикс, могла пройти через многие руки. Поскольку про себя нельзя быть уверенной, что точно ее обменяла его, то же относится к мисс Тремлет и мистеру Ремингтону. Каждый из нас мог получить ворованную банкноту вполне невинным путем. — И все-таки шансы три к одному, что четвертый фунт пришел из Колонии. В ее голосе послышался намек на упрек: — Думаю, правильнее было бы сказать не из Колонии, а через нее. Глава 21 Идя к вокзалу на остановку автобуса, мисс Силвер обдумывала свой разговор с Фрэнком Эбботтом. Он ничего не прояснил, а лишь усилил предчувствие грядущей опасности. Мисс Силвер владело неприятное чувство — как будто она пытается нащупать дорогу в тумане. Любая зацепка обрывалась, любая попытка что-то проследить заканчивалась полной неразберихой. Начав выяснять, что же случилось с Анной Бол, она стала разделять страх и миссис Крэддок относительно благополучия детей. А в довершение всего появилось дело с деньгами, похищенными из банка в Эндерби-Грине. Когда она коснулась того, что можно было бы условно назвать «проблемой Крэддоков», Фрэнк не усмотрел в опасных передрягах чего-то настораживающего. Трое действительно непослушных детей вполне могли сами опрокинуть лодку, а грибы — что ж, они были похожи на хорошие, любой мог ошибиться. Он тут же припомнил заметку в «Тайме» на эту тему, где эксперт в заключение сказал, что не существует конкретных тестов, просто если вы находите грибы под соснами, то лучше их не рвать — они несъедобны. Что касается ворованных денег, она ведь сама ему указала, что банкноты долго находились в обращении и могли пройти через десятки рук, прежде чем попали в кассу мисс Уикс. Но думала ли она о «проблеме Крэддоков» или о проблеме похищенных денег, предчувствие опасности нарастало. Она прошла половину склона, когда услышала позади себя шаги, и вкрадчивый голос произнес: — Куда направляетесь, прекрасная леди? Столь куртуазно к ней мог обратиться только один человек, и потому она не удивилась, увидев рядом Августуса ремингтона, одетого менее причудливо, чем всегда. Нельзя сказать, что он оделся как другие люди, но, по крайней мере, на нем не было блузы и плисовых штанов, как обычно в Колонии; несмотря на определенную вольность покроя и чересчур низкий ворот рубашки, его одежда уже более походила на то, что носят простые смертные. Он был без шляпы, и ветер трепал его длинные белые волосы. Мисс Силвер рассудительно сказала: — Я иду на пятичасовой автобус. Он всплеснул изящными ручками: — Я тоже. Прискорбная необходимость. Все эти механизмы оскверняют чистоту деревенской жизни. Мисс Силвер никогда не считала жизнь в деревне особенно чистой, но воздержалась от замечаний. — Этот запах, — слабеющим голосом сказал Августус Ремингтон, — этот шум… я особенно восприимчив к шуму. Безжалостный, неумолимый скрежет… ах, механизмов. Я совершенно невежествен во всем, что касается этих чудовищных механистических изобретений, но не сомневаюсь, что весь этот прогресс добром не кончится. Как я уже сказал, печальное удобство, притупляющее всякое артистическое начало, но, увы, необходимое. Вы ходили по магазинам? — Я приезжала выпить чаю с приятелем. — А я — в погоню за красотой. — Он хихикнул. — Не поймите меня неправильно. Я апеллирую к абстрактной красоте, к путеводной звезде искусства, и случай привел меня к тому, что я бесплодно искал многие томительные годы. Мне мешали, мне чинили препятствия, разрушали планы, но сегодня моя борьба увенчалась успехом! Сам не зная как, я вошел в маленький, темный магазинчик на Рыночной площади. Старые балки навевали аромат былого, стены издавали странный шепот. Меня обслуживала Девушка, цветущая, но незатейливая, как роза, выставившая напоказ все свои лепестки. Она говорила с отвратительным акцентом и к тому же наелась мятных лепешек. Она разложила передо мной на подносе шелка для вышивания, и наконец-то я увидел тот оттенок, который искал: тончайший оттенок розы, умершей еще в бутоне, так и не Раскрывшей нам свою тайну. Тем временем они подошли к автобусу. До отправления оставалось пять минут, свободных мест было много, и мисс Силвер ничего не оставалось, как сесть рядом с мистером Ремингтоном, который продолжал разглагольствовать в том же духе, испытывая ее долготерпение. Незадолго до пяти вошла Гвинет Тремлет; а в последнюю минуту на ступеньку вскочил рослый молодой человек с чемоданом, он пробрался на свободное место в первом ряду и сел, хмуро уставившись в спину шофера. Мисс Силвер сразу его узнала и преисполнилась гнева, что можно ей простить, ибо он был, что называется, последней каплей, переполнившей чашу. Но что мисс Силвер могла сделать! Мотор взревел, автобус, дернувшись, покатил по шоссе. Августус Ремингтон выдал ей беглый комментарий чувств, которые он при этом испытал. Его голос стал почти не слышен, он едва шептал. Мисс Силвер не обращала на него внимания. Ее взгляд сосредоточился на затылке Питера Брэндона, а мысли были охвачены досадой, что он последовал за Томазиной в Дип-Энд, и размышлениями о том, как скоро он оттуда уберется. По мере продвижения в Дипингу пассажиры выходили, большая часть сошла в Ледхиле. Напротив них освободилось место, мисс Гвинет не упустила возможность пересесть, и мистер Ремингтон бурно ее приветствовал. — Ах, наконец-то, так гораздо лучше! А то я уж спрашивал себя, за что я подвергнут остракизму. Мисс Тремлет обуздала его в самой изысканной манере: — Боже мой, Августус, не говорите глупости! Вас нельзя не заметить, а вы могли бы видеть, что я заняла единственное свободное место. Он издал показной вздох: — У меня очень ранимая душа. Малейший намек на холодность — и я болен. На прошлой неделе вы рассердились на меня, и мне пришлось принять три таблетки аспирина. А сегодня я уже настрадался. Я не меньше вашего восхищаюсь Певерилом, и я знаю, что вы с Элейн не желаете слышать ни слова против его светлейшей особы, но я не могу притворяться, что не удручен, когда он поехал на машине в Ледлингтон, а потом обратно, но даже не предложил меня подвезти. Мисс Гвинет сидела очень прямо. На ней было бесформенное зеленое пальто и множество шарфов: один, в оранжево-фиолетовую полоску, на голове, два-три на шее и на плечах. Концы их как-то неприкаянно болтались, и во время разговора она то и дело их подтыкала. Довольно резко она сказала: — Но Певерил не ездил в Ледлингтон. И снова зажурчал полушепот Августуса Ремингтона: — Моя дорогая Гвинет, конечно же ездил! Он поставил свою машину на Рыночной площади, я ее увидел, как только вышел из того благословенного магазинчика. Ах да, вы же ничего не знаете! Я поведал об этом мисс Силвер. Дорогая, наконец-то я достиг цели своих поисков: исключительный оттенок, я уже почти отчаялся его найти. В этой темной лавчонке он светился, как драгоценный камень! А когда я вышел, то сразу узрел машину Певерила. Вспомнив, что я поведал ему о намерении посетить Ледлингтон, я чуть не упал, так меня ранило его равнодушие. Мисс Гвинет тут же вспомнила, что она тоже говорила Певерилу, что поедет в Ледлингтон, и не нашла ничего лучшего, как с пророческим видом констатировать: — Если бы он хотел, чтобы мы поехали с ним, он бы нам предложил. — Дорогая Гвинет! Как хорошо вы это высказали! Если бы он хотел, он бы нас позвал. Так просто, так прямо, так точно! Раз не позвал, значит, не хотел! Неизбежный вывод. Душераздирающая истина, поместившаяся в нескольких словах. Только люди, одаренные высшей мудростью здравого смысла, имеют мужество достигать такой ясности. Что до меня, я — средоточие эмоций. Я не могу анализировать, я только чувствую. Когда надо мной проносится холодный ветер, я вздрагиваю и молчу. Мисс Гвинет покраснела. Она порывалась заговорить, но он еще не скоро предоставил ей такую возможность. Мисс Силвер прислушивалась к разговору, но продолжала смотреть на Питера Брэндона. Временами она видела его отражение в стекле — не очень ясное, оно зависело от того, как наклонялся шофер, одетый в плотное черное пальто, и от угла, под которым встречный свет отражался от окна. Тем не менее мисс Силвер убедилась, что мистер Брэндон сильно не в духе, что делало его дерзкий поступок еще более нежелательным. Автобус дернулся и решительно затормозил, прибыв в Дипинг, а пассажирам из Дип-Энда предстояло еще тащиться пешком три четверти мили. Питер Брэндон поинтересовался у Августуса Ремингтона, где находится Дип-Энд, и заодно спросил, сможет ли он найти там жилье на ночь. — Я приехал к родственнице, которая сейчас там живет. Моя фамилия Брэндон. Немедленно вмешалась Гвинет: — Мистер Брэндон! Позвольте представиться. Ваша тетушка была нашим дражайшим другом, а как вы знаете, ваша кузина — наша гостья, моя и моей сестры. Моя фамилия Тремлет, мисс Гвинет Тремлет. Я надеюсь, не случилось ничего плохого? Мы так рады, что Ина гостит у нас. При имени Ина он даже вздрогнул. Мисс Силвер подумала, что он был бы просто находкой для немого кино — у него, как она это называла, было говорящее лицо. Но мисс Гвинет запуталась в шарфах, засовывая их под застежку пальто, и в этот момент не смотрела на Брэндона. Справившись с шарфами, она посетовала, что у них больше нет свободных комнат, но выразила надежду, что мистера Брэндона примет миссис Мастерc. — У нее чудесная комната, и чистота там идеальная. Я знаю, что она свободна, потому что Годарт, который прожил у миссис Мастерc полтора года, ухитрился получить в Дипинге квартиру в муниципальном доме и, конечно, сразу же решил жениться. Они с Мейбл Уэлстед только и ждали, когда найдется пристанище. Миссис Мастерc ни в какую не желала селить у себя супружескую пару. В Дипинге им вообще-то удобнее, потому что он там работает. Но не знаю, все ли вас устроит, мистер Брэндон. Видите ли, она каждое утро на три часа уходит прибираться к Крэддокам; Джиму Годарту она оставляла холодный ленч, а завтракал и ужинал он вместе с ней и ее свекром. Он у нас тут самый старый долгожитель. Вынужденная молчать в автобусе, мисс Гвинет отвела душу. Питер начал бояться, что его затопит. Улучив момент, он твердо сказал, что ему все равно, где обедать и ужинать, и что комната миссис Мастерc — это как раз то, что ему нужно. Ему пришлось повторять это снова и снова, пока они не подошли к коттеджу, где ему опять не давали вставить слово, поскольку мисс Гвинет была переполнена разнообразной информацией, а миссис Мастерc, как только она на миг умолкала, принималась твердить, что, право, не знает, стоит ли ей вообще связываться с жильцами, что она не очень доверяет всем этим городским господам. Последнюю точку в споре поставил мистер Мастерc. Встав за спиной невестки, он поманил Питера пальцем и завел его в дом. На кухне было тепло, горела печка, светилась лампочка, стол был накрыт к ужину. Пахло копченой рыбой и парафином, тоненько посвистывал чайник, урчала кошка. Старик указал на стул: «Садитесь». Потом, просунув голову в дверь, прорычал в темноту: — Мария, лучше иди займись посудой! Это мой дом, и он здесь будет жить! Задолго до этого, точнее говоря, через десять минут после отхода автобуса из Ледлингтона, Фрэнк Эбботт ворвался в закрытый, зашторенный Кантри-банк. Его сопровождал инспектор Джексон; старший полицейский офицер Ледлингтона и шеф окружной полиции уже их ждали. На улице были густые зимние сумерки, в помещении — яркий свет, позволяющий досконально разглядеть два трупа. Еще утром Фрэнк разговаривал с этими людьми, они были живы, были полны сил. Теперь они не могли давать показания — только кровь предъявляла немое обвинение. Управляющий был женат, двое детишек школьного возраста. Клерк — тот самый Гектор Узин, который сумел выявить подтертую банкноту, полученную мисс Уикс. Фрэнк смотрел на них, и в нем закипала холодная ярость. Молчание нарушил шеф полиции. — Вот такие дела, — сказал он. Глава 22 На следующий день газеты пестрели жирными заголовками: «Еще один банк ограблен», «Двойное убийство в Ледлингтоне». Спустившись утром вниз, мисс Силвер увидела, что миссис Крэддок безуспешно пытается утихомирить детей, обсуждающих эти новости. Завидев мисс Силвер, Морис кинулся к ней, размахивая газетой, и забросал вопросами: — А вы слышали, как там стреляли? Ваш автобус пришел как раз в это время! Целых двоих убили! Вы были рядом с банком? Что-нибудь слышали? Жаль, я не поехал с вами, мне очень-очень нужны мраморные шарики, а они продаются прямо напротив банка, и я бы услышал стрельбу и его бы увидел! В газете его называют Забинтованным бандитом! У него вся голова была завязана! — Мой дорогой Морис! — Да-да! Вся голова, так что его нельзя было разглядеть! Это он здоровско придумал, правда? Мисс Силвер, если бы я его увидел, то ни за что бы не упустил! Я бы ка-а-к дал ему по ноге, а если бы он стал стрелять, я бы спрятался за машину! — Я бы тоже ему ка-ак дал! — зазвенел голос Бенджи. — Я бы вот так! — Он с размаху пнул ножку стола, ушибся и отчаянно заревел. Морис продолжал, не переводя дыхания: — Там ведь была машина, а в ней девушка! Прекрасная блондинка — вот как ее называют! Она его увезла! Прекрасная блондинка и Забинтованный бандит, класс! И они сразу уехали! Но у полиции есть улика! Вот, читайте, это здесь! Мисс Силвер взяла у него из рук газету и с пристрастием осмотрела его ногти. — Мой дорогой Морис, где ты так перемазался до завтрака? Пожалуйста, пойди и хорошенько вымой руки. Бенджи, это не стол виноват, а ты сам. Ты его лягнул, а не он тебя. На покрасневших глазах Бенджи разом высохли слезы. Он засмеялся. — Вот было бы смеху, если бы он меня лягнул! Вот бы все столы и стулья начали лягаться и драться! Вот было бы смешно, если бы это большое старое кресло лягнуло миссис Мастерc! До сих пор Дженнифер молчала, думая о чем-то своем, но тут накинулась на Бенджи: — Ничего смешного! Это было бы ужасно! Миссис Крэддок усталым голосом сказала: — Дети, дети, пожалуйста… И тут открылась дверь, и вошел Певерил Крэддок. И тут же наступила тишина. Морис замолк на полуслове, Бенджи буквально захлебнулся хохотом. Дженнифер попятилась, пока не наткнулась на свой стул. Она с треском его отодвинула и села. Мальчики разбежались по своим местам и стали есть остывшую кашу. Дженнифер к ней не притронулась, но выпила целебный чай, потом встала и налила себе еще. Как правило, мистер Крэддок за завтраком прочитывал газету и имел при себе вторую на случай, если захочется почитать еще. В это утро он вообще не был расположен к чтению, просто молча сложил и отложил их в сторону. Причем вид у него был отстраненный, а брови были нахмурены. Похоже было, что он уже прочел новости и что отреагировал он на них весьма болезненно. Мисс Силвер довольно скоро обнаружила, что, несмотря на постоянные заявления праве детей на свободу самовыражения, он был совершенно нетерпим ко всему, что не совпадало с его мнением или каким-то образом затрагивало его комфорт. То, что Дженнифер его боится и не любит, было очевидно, но даже Морис придерживал язычок под этим грозным взглядом, а когда тушевался Морис, у Бенджи тоже пропадал весь азарт озорничать. Они сидели тихо, как мышки, и глотали кашу, а Крэддок хмуро посмотрел на чашку кофе, выразил неудовольствие сосисками и вопросил, сколько раз говорить, что он не ест холодные тосты. Дженнифер вышла, чтобы сделать другие тосты, а Эмилия поставила чашку и заискивающе спросила: — Ты видел газеты? Ужасная новость, правда? На нее кинул взор сам Зевс: — Я считаю, что это не совсем подходящая тема для завтрака, но раз уж ты заговорила, могу сказать, что я потрясен. Только вчера я был в этом банке, разговаривал с менеджером. Случай ужасный, но не для семейного обсуждения. Эмилия, а нельзя было сделать кофе покрепче? Сколько ложек ты положила? Миссис Крэддок виновато залепетала: — Я… я… миссис Мастерc… — Ты позволяешь миссис Мастерc варить кофе! После всего, что я сказал! Я не смею рассчитывать на то, что все мои желания будут выполняться, но я, по-моему, особо подчеркнул, что за кофе ты должна следить сама. Миссис Мастерc не видит разницы между сырой водой, кипяченой и прокипевшей на плите несколько часов. В эту бурду положили вдвое меньше кофе, чем полагается, а потом нещадно долго ее кипятили. А где, спрашивается, моя травяная отдушка? Ты же знаешь, что она не только улучшает вкус, но и нейтрализует губительное действие кофеина. Что там Дженнифер копается, она жарит тост или заодно печет хлеб? — Но у нас… много хлеба… — Если она его сожжет, я есть не буду, — проскрежетал Певерил Крэддок. К счастью, тост не подгорел. Поставив перед ним тарелку, Дженнифер налила себе еще целебного чаю и пила его мелкими глотками, держа чашку между ладонями, как будто ей было холодно. Полиция приехала вскоре после десяти. Глава 23 Подъезжая к Дип-Энду, Фрэнк Эбботт сказал инспектору Джексону: — Послушайте, я хочу, чтобы при опросе присутствовала мисс Силвер, а единственный способ это устроить таков: надо собрать всех вместе. Она их знает, а мы нет, и мне нужно ее мнение об их ответах. Видите ли, я не хочу ничего упустить. Не знаю, сколько она рассчитывает здесь пробыть, но если они подумают, что она связана с полицией, к ней будут относиться настороженно. Так что если вы не против, давайте сначала соберем обитателей Колонии в Дип-хаусе и устроим общий разговор, а потом, в случае необходимости, их можно будет вызывать поодиночке. Я вас здесь высажу, и вы доставите Ремингтона, Миранду и сестер Тремлет, а я попробую отловить неуловимого Робинсона. Да, и приведите мисс Эллиот. Она живет у сестер Тремлет. Думаю, сейчас все дома. Инспектор Джексон согласился, Фрэнк остановил машину и высадил его. Он подъехал к западному крылу и десять минут безуспешно старался достучаться до Джона Робинсона. Все окна, выходящие во двор, были заколочены, а ворох сухих листьев на пороге и паутина на двери свидетельствовали о том, что дверью давно не пользовались. Звонок не работал. Он долго стучал, но в ответ слышал только эхо стука, разносившееся по двору. Тогда он пошел вдоль глухого забора, отходящего от передней стены дома, окликая: «Эй! Ашга!» После шестого-седьмого раза послышатся ответ — мужской голос спросил: — Чего надо? — Мне нужен мистер Робинсон. — Ну? — Вы Робинсон? — Да. Что вам от меня надо? — Ответить на несколько вопросов. Я инспектор Эбботт из Скотленд-Ярда, приехал с инспектором Джексоном из полиции Ледшира, мы проводим расследование. Мы будем признательны, если вы присоединитесь к остальным членам Колонии, собравшимся в апартаментах. Из-за забора донесся отнюдь не мелодичный свист. Мистер Робинсон сказал: — А в чем дело? — Опрос. Рутинная процедура, предписанная при проведении расследования. — Ха, даже для рутинной процедуры нужна причина. Ладно, узнаю, когда присоединюсь к честной компании. Вам придется смириться с моей рабочей одеждой. — Голос удалялся. Фрэнк уже заволновался, не ушел ли он насовсем, когда слева послышались шаги и перед ним предстал запыхавшийся Джон Робинсон. Вышеназванная рабочая одежда оказалась весьма впечатляющей: фланелевые брюки с множеством прорех, густо заляпанные грязью, и два свитера, надетые так небрежно, что один торчал из-под другого: на шее, на запястьях и сквозь дыры на локтях. Это яркое зрелище дополняла бородка, растрепанная грива волос и густые брови над темными глазами. Он кивнул в знак приветствия и заметил: — «Иди на зов славы, но когда она тебя возвысит, вспомни обо мне», как сказал Томми Мор. А если у вас появится мысль упечь меня в тюрьму за то, чего я не делал, то должен сказать, у меня есть семья: куры, черный дрозд с перебитой лапой и ручная крыса по прозвищу Сэмюель Вискас. Из всей компании только она может за себя постоять, так что взываю к вашей гуманности — если у полиции таковая имеется, я очень надеюсь, что имеется. — У него был тихий, приятный голос и деревенский выговор, который стал заметнее, когда он подошел ближе. Они пошли к другому крылу; им открыла миссис Мастерc, проводила в кабинет и пошла доложить мистеру Крэддоку, что пришел полицейский и «этот Робинсон»; всем своим видом она давала понять, что всегда чуяла, что с этим типом что-то неладно. Мистер Крэддок вошел в кабинет, держась как положено хозяину дома и — ситуации. Словно директор школы, к которому пришла нежданная делегация. Демонстративная вежливость и великодушное понимание. Полиция… он не верит своим глазам… конечно, он окажет любое содействие… А другие члены Колонии? Конечно, если они пожелают… О да, конечно, конечно… На нем были вельветовые синие, приглушенного оттенка, брюки и блуза того же цвета с небольшой красной вышивкой на вороте и рукавах. Волосы и борода были тщательно расчесаны и пахли бриллиантином. На мгновенье его взгляд задержался на Джоне Робинсоне. Мистер Робинсон выдержал этот взгляд с безмятежным спокойствием. Он смотрел на Певерила так, как будто подыскивал подходящую цитату для его описания. Он колебался между довольно обидным высказыванием и более мягким, которое казалось ему гораздо менее точным, но в этот момент в кабинет вошла целая толпа: сестры Тремлет, Томазина, Августус Ремингтон и Миранда, их сопровождал инспектор Джексон. Раздались приветствия, вопросы. Сестры были возбуждены, Миранда, чья рыжая голова возвышалась над всеми, насуплена и молчалива. Августус Ремингтон выражал бурный протест: — Пропадает рабочее утро! У меня как раз возникла идея, пока еще эфемерная, ускользающая… — Он обращался к Гвинет. — …навеянная исключительным оттенком шелка, который я приобрел вчера; ценнейшая творческая находка, дорогая, но хрупкая, как крыло бабочки. Вы, как никто другой, можете меня понять, дорогая; на этой стадии любое прикосновение, вздох, холодное дуновение антипатии — и нарождающаяся идея рушится, задыхается, ускользает. Надеюсь, что в данном случае этого не произойдет, но ужасно встревожен. Он продолжал разглагольствовать, пока ходили за Эмилией Крэддок и мисс Силвер. Томазина подумала, что в повседневной одежде — вельветовые брюки и ярко-зеленая рубаха — он похож на кузнечика, если только можно себе представить кузнечика с растрепанными соломенными волосами. Но она была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы задерживаться на нем дольше. Он, конечно, чокнутый, но большинство присутствующих были если не чокнутые, то очень странные люди, так что это неважно. Она вернулась к мыслям о Питере Брэндоне. Надо же, осмелился сюда приехать! И мало того: миссис Мастерc приняла его! И прямо в автобусе ухитрился наткнуться на мисс Гвинет! Если полиции нужно кого-то зацапать, пусть арестуют его. Так ему и надо. Эти романтические мысли были прерваны приходом мисс Силвер и миссис Крэддок, которая была так бледна и так нервничала, будто ее втолкнули в клетку со львами, а не в комнату с людьми, которых она видит каждый день. Испуганно озираясь, она села на первый попавшийся стул, на самый краешек. Рядом свободного стула не было, и мисс Силвер пришлось перейти в другой конец комнаты. Отсюда ей все было хорошо видно. Сестры Тремлет и Томазина расположились вместе, за ними мистер Крэддок, с другой стороны — на подоконнике, спиной к свету — уселся Джон Робинсон. Напротив, у другой стены, сидели Августус и Миранда; она — в самом большом кресле, он — на низенькой скамеечке, что показалось ей забавным. Оба инспектора придвинули свои стулья к письменному столу. Когда все расселись, инспектор Джексон четко произнес своим густым басом: — У меня нет сомнений в том, что все вы хотите помочь полиции. Инспектор Эбботт прибыл из Лондона, чтобы помочь нам разобраться с банкнотами, которые мы усиленно искали. Две из них поступили отсюда. Одну сдала в ледлингтонский Кантри-банк мисс Уикс, хозяйка магазина «Все для рукоделия» в Дедхаме. Она говорит, это была выручка, полученная во вторник, и назвала тех, кто мог расплатиться этой купюрой. Трое из них здесь присутствуют, и я их спрашиваю: не могли бы они вспомнить какие-то факты, которые облегчат работу полиции. Например, сумму счета, какими деньгами они платили, и если это были банкноты, то не считают ли они, что в них было что-то особенное? — Я никогда в жизни не посещал подобные магазины, — величаво сказал Певерил Крэддок. Августус всплеснул руками: — Неужели, дорогой Певерил! Вы многое потеряли! Там рядами лежат мотки шерсти, они похожи на шерсть овечки, но особой породы — с радужной расцветкой, неизвестной трудолюбивым селянам; там сияют переливчатые шелка, мерцая десятками нежнейших оттенков; яркие пластмассовые спицы, как копья света… Инспектора Джексона удивить было трудно. Он деловито поинтересовался: — Вы что-нибудь покупали у мисс Уикс во вторник? Августус затуманился: — Может быть. Я искал шелк определенного оттенка — бесплодные поиски. Что касается дня недели — боюсь, ничем не могу помочь. Для меня время — понятие иллюзорное. То мы плывем по нему, то оно течет мимо нас. Я не могу сказать, был ли то вторник, когда поиски привели меня в Дедхам. Мисс Гвинет подалась вперед, отчего загремели коричневые бусы, сделанные из семян. — Вы точно были там во вторник! Потому что когда я Днем к ним зашла, они сказали, что вы у них были. Мисс Уикс сказала, с мисс Хиль я не разговаривала. Мисс Уикс сказала, что ей очень жаль, что у нее не нашлось нужного вам оттенка. — Почти неуловимый оттенок, — пробормотал Августус. Джексон твердо сказал: — Итак, это было во вторник. Вы помните, сколько вы заплатили? — О нет, любезный. Деньги — это так вульгарно, я не держу в мыслях столь прозаичные вещи. Он шепелявил; Джексон подумал, что в детстве над ним за это насмехались. У него самого было два сына, и, если бы они вот так кривлялись и мололи такую чепуху, он бы перекинул их через колено и угостил бы ремнем. Он коротко сказал: — Мисс Уикс говорит, что счет составил тридцать два шиллинга и еще шесть пенсов. — Видимо, она права. — И что вы дали ей один фунт, десять шиллингов и полкроны. — Какая огорчительная наблюдательность! — Вы согласны с ее заявлением? Он в мольбе воздел руки: — Любезный, не спрашивайте меня! Я уверен, что она права. — Тогда должен вас спросить, не заметили ли вы чего-нибудь необычного в фунтовой купюре. В этот момент Джон Робинсон вдруг заявил, что надежда неизбывна в нашем сердце. Августус вздохнул: — Я не замечаю денег. Я вам уже говорил. Они существуют — с этим приходится мириться, но я не допускаю их в свое сознание. Инспектор был настойчив: — Вы можете сказать, как к вам попала эта купюра? Августус покачал головой: — Думаю, через банк. У меня есть в Дедхаме скромный счет. Мои средства невелики, но время от времени я обналичиваю чек. — Ладно, мы сами установим дату, когда вы предъявили им последний чек, или вы все-таки вспомните? — О нет. Джексон обратился к мисс Гвинет, и она с готовностью сообщила: она купила полметра канвы, самой неброской, три мотка ниток цвета голубой раффии и по одному — красных, желтых и зеленых. И заплатила один фунт, этого было мало, но у нее оставался кредит, потому что она вернула два мотка, купленные неделю назад, не рассмотрела их как следует из-за тусклого освещения. — Оттенок оказался совсем не тот, инспектор, а мисс Уикс очень щепетильна на этот счет. Так вот, я заплатила один фунт, но не могу сказать, как он ко мне попал. Но точно знаю, что разменяла пятифунтовую купюру на вокзале, когда ездила в Лондон, один фунт могли дать на сдачу, а может, он попал ко мне раньше, не могу сказать. Но я не заметила в нем ничего особенного. Когда информации слишком много, можно считать, что ее практически нет. Мисс Гвинет продолжала вспоминать: и как она на Рождество получила три фунта в конверте от старой тетки, которая не признает чеков, и как однажды она разменяла фунт миссис Крэддок, у которой не было мелочи на автобусный билет. Кажется, это было полмесяца назад, но она не совсем уверена. Обратились за подтверждением к миссис Крэддок, она сказала, что да, скорее всего. Это из денег на хозяйство. Мистер Крэддок обналичивает чек примерно раз в месяц и тогда дает ей деньги на расходы. И в банкнотах, и в серебре. Мелочь у нее кончилась, и мисс Гвинет была так любезна, что разменяла ей фунт. О нет, она не заметила в нем ничего странного. Она сидела не поднимая глаз и говорила еле слышно, Джексону она напоминала кролика в капкане, замершего от страха. Чего она так боится, господи боже мой? Хотелось бы знать. Он отлично умел распознавать страх, а эта женщина явно чего-то боялась. Спрашивается — чего? Фрэнк Эбботт записывал. Он тоже заметил, какой у Эмилии Крэддок испуганный вид. Нервная, слабая женщина, Может, это действительна просто нервы, а может, что-то знает. Он слушал, как Певерил Крэддок подтверждает, что у него счет в Кантри-банке, что он каждый месяц берет там деньги на хозяйственные расходы. Они напрасно теряют тут время. Нет ни малейшего шанса идентифицировать банкноту, найденную бедным Уэйном, с теми, что приходят и уходят из Колонии. Все равно что искать иголку в стоге сена. Единственная надежда, что кто-то из этих людей выдаст себя неадекватной реакцией. Фрэнк поднял глаза и сразу же приметил одну такую реакцию. Сидящий на подоконнике мистер Джон Робинсон разглядывал Фрэнка с насмешкой. Поскольку тот сидел спиной к свету, его лицо было в тени, выделялись только брови и борода, и было непонятно, как инспектор сумел уловить этот прозрачный взгляд, словно пронзивший его. Никогда в жизни инспектор Эбботт столь остро не ощущал себя полным идиотом. Было очевидно, что полиция оказалась в дураках, и мистер Робинсон глумливо ему сочувствует. Тем временем инспектор Джексон прекратил расспросы о банкноте и вежливо предложил этой милой компании рассказать, что каждый из них делал вчера с двух до семи. Никто не возражал, и он начал по часовой стрелке. — Мисс… э… Миранда? Она тряхнула копной рыжих волос и басом его поправила: — Миранда. Не мисс и не миссис, просто Миранда. Инспектор подумал, что никогда еще он не встречал столько чудаков одновременно. Он решил вообще обойтись без обращения. — Ладно. Если не возражаете, я бы хотел услышать, что вы вчера делали. — Абсолютно не возражаю, с чего бы? Я гуляла по лугу. Точно сказать, во сколько я вышла, не могу и когда вернулась — тоже, но мне пришлось включить свет, значит, было больше четырех. — Мистер Ремингтон? Августус издал душераздирающий вздох: — Дружище, опять двадцать пять! Ведь все это уже обсуждалось!.. Нет? Ну ладно, поверю вашему слову. Уж эти оскверняющие газом и грязью путешествия… Автобус мне всегда казался одним из самых низших механических монстров! Я надеюсь, вы не станете от меня требовать, чтобы я припомнил все поездки в Дедхам и Лондон?.. О, только вчера? Ну, я попробую. — Он повернулся к Миранде: — Наверное, я вчера ездил в Ледлингтон? — Не будь смешным, Августус! Ты прекрасно знаешь, что ездил. Я видела, как ты уезжал, а вернулся ты пятичасовым автобусом вместе с Гвинет. — Ах да, мои поиски! Это была удача. Я нашел исключительный оттенок, который долго не попадался мне на глаза. Но такие вещи не имеют отношения к пространству и времени, разумеется, вы меня понимаете. Он без тени улыбки посмотрел на Джексона, который тем не менее спросил: — Каким автобусом вы уехали? — Наверное, в час сорок? — Он опять обращался к Миранде. Та коротко кивнула: — Если успел. Я видела, как ты выходил. Не видела, как ты влезал в автобус, но у тебя было достаточно времени. Он вздохнул, на этот раз с облегчением: — Вот видите, инспектор! Она всегда все знает. Джексон с угрюмым видом продолжал задавать вопросы, но, как и следовало ожидать, отчет мистера Ремингтона о том, как он провел день, был очень невразумительным. Ходил, глядел на старые дома. Закончил поиски нужного оттенка. Видел машину Певерила, стоявшую на Рыночной площади. О нет, он понятия не имеет, во сколько это было. Он выпил кофе в закусочной, но в какой, хоть убей, не помнит. Забрел в художественный салон, какое-то время разглядывал работы молодого художника, который использует совершенно новую технику. Конечно, она еще не совсем отработана, но чувствуется стремление к предельной точности. Инспектор с облегчением обратился к Джону Робинсону: — А вы, сэр? Робинсон словно нарочно подчеркивал свой деревенский выговор. — Боюсь вас огорчить, но я тоже был в Ледлингтоне. Только я поехал не на автобусе, а на велосипеде, и… боюсь, не смогу назвать точное время отъезда и приезда. Выехал после того, как поел — где-то в середине дня, но я ем, когда хочется есть, а не по часам. Я вообще не собирался ехать в Ледлингтон, это получилось случайно. Я собирался в лес Роубури, но там стреляли, и я повернул обратно, но тут увидел, что Ледлингтон неподалеку, и решил туда заскочить. — Вы даже примерно не знаете, когда это было? — Полагаю, около трех. Ручаться не могу, я как-то не задумывался о том, который был час. — Около трех. И что же вы делали, мистер Робинсон? — Приехал в музей, походил там. Вы знаете, я интересуюсь птицами, а у них коллекция Хедлоу. — Как долго вы там были? — Ах, вы меня поймали! — сказал Робинсон. — Понятия не имею. Время, знаете ли, вещь переменная, как сказал Ремингтон. — Он очень удачно спародировал интонацию Ремингтона. — «Долгие линии скал, разрываясь, оставили пропасть, а в пропасти пена и желтый песок», как сказал поэт. Вы, конечно, понимаете, к чему это относится. — Он насмешливо оглядел компанию. — Музеи часто оказывают такое воздействие, как старый английский клуб: впадаешь в спячку, практически неотличимую от смерти. Опасность в том, что тебя могут, не разобравшись, похоронить. Надеюсь, что хоть это проделают красиво. «Маленький порт редко видал более пышные похороны». Естественно, вы узнали цитату. Один из ляпсусов Теннисона. Не хочу, чтобы кто-то принял стихи за мои. Зная благоговейное отношение мисс Силвер к этому великому викторианцу, Фрэнк Эбботт ожидал, что она как-то его осадит, но увидел только нахмуренные брови — правда, сильно нахмуренные. Джон Робинсон выдержал ее взгляд. Мисс Силвер первая отвела глаза. Инспектор Джексон продолжал расследование. Мисс Гвинет дала скрупулезный отчет о вчерашних покупках. Мисс Элейн оставалась дома; она немного передохнула, а потом как могла развлекала их юную гостью мисс Эллиот. Мисс Силвер сообщила, что приехала в Ледлингтон на автобусе примерно в три часа, где встретилась со своим старым другом, они вместе попили чаю, и она тут же вернулась в Дипинг — автобусом, который отходил в пять часов. Больше ей вопросов не задавали. Мистер Крэддок ждал своей очереди в благородном молчании. Когда его попросили дать отчет о своих передвижениях, он подчинился, но это выглядело как поистине королевская милость. — Я ездил в Ледлингтон. На часы не смотрел, так что точное время назвать не могу. Я был поглощен литературными трудами и не присоединился к общей трапезе. В таких случаях миссис Крэддок приносит мне ленч на подносе. Закончив главу, над которой трудился, я почувствовал необходимость глотнуть свежего воздуха. Я поехал в Ледлингтон, припарковался на Рыночной площади. Потом походил по городу, кое-что купил: марки, газеты, в таком роде. Потом сел в машину и поехал домой. Как и Августус Ремингтон и Джон Робинсон, он не мог вспомнить точное время приезда и отъезда. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что вернулся засветло. — Большего сказать не могу, — заключил он. — Я вправе был бы спросить, почему вы избрали нас для подобного допроса. Учтите: возмущен не только я лично, я говорю от лица Колонии. Имейте в виду: мы знаем свои права. Мы не были обязаны подчиняться и терпеть этот унизительный допрос. Но мы законопослушные граждане, и нам нечего скрывать. Трудно сказать, как долго он бы продолжал свои излияния, но тут мистер Джон Робинсон разразился хохотом. Неудержимым и буйным, от всей души. Запрокинув голову, он хохотал чуть ли не до слез. Совсем иначе повела себя Эмилия Крэддок. Она выпрямилась, затравленно огляделась по сторонам и соскользнула со стула на пол. Она была в глубоком обмороке. Глава 24 Как всегда, мисс Силвер проявила свою неисчерпаемую житейскую мудрость. Она тут же распорядилась перенести Эмилию на диванчик в классную комнату и послала Дженнифер приготовить ей хорошего чаю. Того, что из тайных запасов: мисс Силвер довольно скоро обнаружила, что в доме имеется и «настоящий чай», так его называла миссис Крэддок. Когда Крэддока не было, они пили этот чай, сначала Эмилия конфузливо извинялась, но потом это стало приятным обычаем. Мисс Силвер особо выделила голосом слово «хороший» и была уверена, что Дженнифер принесет матери чай, взятый из правильной банки. Она выставила всех из комнаты и была вознаграждена всхлипыванием и ручьями слез. — Извините… как глупо… Мисс Силвер решительно ее перебила: — Вы переутомились, это и правда было похоже на божий суд. Но теперь все кончилось. Вам нечего бояться. — Вы… вы не знаете… — простонала Эмилия так тихо, что мисс Силвер еле разобрала слова, но — разобрала. Чтобы как-то ее подбодрить, она положила ей на плечо руку. — Ради бога, не волнуйтесь. Все будет хорошо. Сейчас Дженнифер принесет чай и побудет с вами. Вам тепло, или подоткнуть одеяло повыше? К тому времени как молодой констебль постучал в дверь и пригласил мисс Силвер к инспектору, она уже могла отойти от своей подопечной. Эмилия получила две чашки чаю и яйцо всмятку. Яйцо было идеей Дженнифер. «Ты ничего не ела за завтраком, — сварливо сказала она. — Я видела». В общем, мисс Силвер ушла с легким сердцем. В кабинете были только оба инспектора. Для нее был приготовлен стул. Когда она села, Фрэнк Эбботт спросил: — Ну как, что скажете? Что означает этот обморок? Она, помедлив, нерешительно сказала: — У миссис Крэддок слабое здоровье, И она ничего не ела за завтраком. — И это все? — Нет, думаю, не все. — Это случилось после того, как Крэддок сказал, что им нечего скрывать. Мисс Силвер покашляла. — Не думаю, что это могло вызвать такой стресс. Он слегка пожал плечами. Если бы они были одни, он бы проворчал, что она наверняка что-то прячет в рукаве. Ладно, если и прячет, то, значит, пока не готова это что-то предъявить… Он продолжил: — Ну-ну… Какие-нибудь зловещие пасы со стороны сестер Тремлет? — Не думаю. Он засмеялся: — Надо же, все были у нас на глазах, но ловко устроили дымовую завесу. Джексон соглашается, что ни на ком нет ни пятнышка. Охотно говорят, честно стараются помочь. Они бы и сейчас сидели там с постными физиономиями, если бы мы их не выставили. А как вам Миранда? Сплошные причуды. Она, видите ли, гуляла целый день. Ремингтон разливается соловьем. Он, видите ли, такое эфирное создание, что не замечает обыденных вещей. Не помнит, куда ходил, что делал, сколько это продолжалось. Инспектор Джексон сказал: — Его нетрудно будет проверить, личность колоритная, очень заметная. Мисс Силвер живо к нему обернулась, как проворная серая птичка: — Но имейте в виду: вчера он был одет совсем иначе. На нем был темный костюм и синий плащ. Рубашка, правда, с сильно открытым воротом, но из кармана плаща выглядывал шарф, в городе он мог его надевать. Он был без шляпы, и, конечно, такие необычайно светлые волосы трудно не заметить, но из кармана торчат краешек кепки. Джексон уставился на нее: — Вы его видели? — Мы возвращались на одном автобусе. Он сказал: — Хоть что-то точное. Я знаю салон, о котором он говорил, Джарроса. Новый, для высоколобых. Его там должны вспомнить. Не могу сказать, что я склонен кого-то из этой компании подозревать, но банкнота, которую нашел бедняга Уэйн, наверняка каким-то образом связана с Колонией, и шеф считает, что надо двигаться по этому следу, учитывая вчерашнюю историю. Ужасная трагедия, инспектор. Думаю, у меня есть для вас некоторая информация. Но о самой трагедии я знаю только то, что было в газетах. — К сожалению, мы и сами знаем не больше этого. Так какая информация? — Думаю, я видела убийцу. Автобус пришел раньше времени. С инспектором Эбботтом мы должны были встретиться в три, так что я поглядела на часы. Я потихоньку побрела к повороту с шоссе, и вдруг мимо меня прошел мужчина. У него была забинтована голова, он опирался на трость и нес небольшой чемодан. Его не было в автобусе, значит, он вышел с железнодорожного вокзала. Я решила, что он, видимо, направляется в больницу. Но я ошиблась. Инспектор Эбботт тоже приехал чуть раньше; уже садясь в его машину, я заметила, что забинтованный человек перешел через дорогу и свернул к переулку, ведущему на Центральную улицу. Я хорошо знаю Ледлингтон и, судя по тому, каким шагом он шел, могу сказать, что он должен был оказаться возле Кантри-банка около трех. Оба инспектора ловили каждое слово. Фрэнк Эбботт сказал: — Это точно был он, никакого сомнения. — Он извлек блокнот. — Теперь детали, все, что сможете. Рост? Она помолчала, вспоминая. — Думаю, средний. Он шел с тростью, хромал. При этом рост искажается, но когда человек при этом сутулится, может показаться, что он будет гораздо более высоким, когда выпрямится. На нем был свободный плащ, из тех, которые носят сейчас почти все… Он выгодно маскирует фигуру. Худые выглядят более полными, толстяки — более стройными и худыми. Бинты, разумеется, тоже были частью расчетливой маскировки, такую повязку легко снимать и надевать — как шапку. Я думаю, что хромота и просторный плащ тоже были придуманы с той же целью. Инспектор Джексон был серьезен и мрачен. Он соображал не так быстро, как Фрэнк Эбботт, но был не менее умен и гораздо более опытен. Он сказал: — Да, это так. Повязку он надел на вокзале, может, и плащ тоже. Поезд приходит в два сорок пять; в толпе выходящих кто-то мог бы заметить забинтованного пассажира. Но если они увидят, как он выходит из зала ожидания, то никто даже не догадается, что входил туда кто-то из попутчиков, когда он вышел — уже в повязках, — толпа успела рассосаться и его мало кто видел. Нет сомнения, все это было тщательно продумано. Фрэнк Эбботт кивнул. — И время просчитано до минуты, — сказал он и обратился к мисс Силвер: — Послушайте, давайте разберемся с размерами. Ради сравнения, никого не подозревая, кто из этих людей подходит по росту? Постарайтесь мысленно представить каждого в плаще, в бинтах, плюс палка и хромота. Мисс Силвер сидела, скромно потупившись, и смотрела на руки, сложенные на коленях. Подняв голову и посмотрев на Эббота, она сказала: — Ни ты, ни инспектор Джексон не подходите, вы оба слишком высокие. В тебе сто восемьдесят два сантиметра, а в вас, инспектор, еще больше. Такой рост не скроешь хромотой. Изобразив веселое изумление, мысленно Фрэнк поаплодировал ее прямодушию и смелости. Измерять так измерять, никаких исключений. Он задумчиво произнес: — Крэддок не так высок. Примерно сто семьдесят восемь сантиметров? — Думаю, меньше. Люди с его конституцией кажутся выше, чем они есть. К тому же длинная блуза тоже увеличивает рост, на ногах сандалии на толстой подошве. И еще пышные волосы… — Не хотите ли вы сказать… Она сдержанно произнесла: — Не ищи в моих словах особого смысла. Я просто отвечаю на ваш вопрос. Если позволишь, я продолжу. Элейн Тремлет, безусловно, не покидала Дип-Энд, и вообще ни она, ни ее сестра не смогли бы сойти за мужчину. Низенький мужчина в женской одежде кажется выше, а женщина в мужской — наоборот. Мисс Гвинет не явно намного ниже человека в бинтах. Правда, Миранда очень рослая, сантиметров сто семьдесят три. Копна волос, да еще ярко-рыжих, и развевающаяся одежда делает ее выше, но думаю, что я довольно точно угадала ее рост. Затем мистер Ремингтон. У него тонкая кость, и от этого может казаться ниже, чем на самом деле. Тонкая шея, что подчеркивается открытым воротом рубашки, нежные черты лица, белокурые волосы — все это придает этот эффект. На нем тоже сандалии, но не на новомодной толстой подошве, а на обыкновенной. Оба инспектора внимательно слушали, Джексон даже с некоторым испугом. Фрэнк Эбботт сказал: — Другими словами, если обмотать ему голову бинтами, обуть в туфли, прибавляющие пару сантиметров, его весьма средненькие сто шестьдесят семь запросто становятся ста семьюдесятью, а то и больше, и таким образом, его можно записать в кандидаты. Не мешало бы ему расширить плечи, но я думаю, это тоже не проблема. — Он засмеялся — Извините, но мне категорически не верится, что Августус станет играть с оружием более опасным, чем его иголка! Мисс Сил вер посмотрела на него с осуждением. — Должна тебе напомнить, что вопрос, на который я стараюсь ответить, был задан по поводу роста. Эбботт тут же смиренно настроился на серьезный лад. — Вы правы. Как насчет Джона Робинсона, он подходит? Он среднего роста, потянет на сто семьдесят пять сантиметров. Бинт прикрыл бы бороду. То же относится к Крэддоку. Бородатый мужчина должен что-то делать с бородой, если решается кого-то прикончить. Представьте себе Робинсона плюс бинты минус борода — как он вам покажется? Она подумала и сказала: — Рост совпадает с ростом убийцы. Мистер Робинсон ни низкий, ни высокий. Одежда на нем чересчур мешковатая, болтается, но у меня такое впечатление, что он имеет нормальную фигуру. — Вы обратили внимание на руки того мужчины? — деловито поинтересовался Фрэнк. — Он был в перчатках. Размер назвать не могу. Старые, разношенные замшевые перчатки, у меня они ассоциировались с его увечьем, и я отвела взгляд. Извините, что не могу сказать точнее, но ведь как-то неловко рассматривать человека, который страдает физическими недостатками. Позже инспектор Джексон скажет Фрэнку: «Ну знаете, если она столько всего замечает при случайном взгляде на кого-то, тогда объясните мне, что значит разглядывать под микроскопом». Пока же он просто встал, оттолкнув стул. — Ладно, мне пора побеседовать с Крэддоком. Узнаю номер его машины. Кстати, он, кажется, не держит ее в нормальном га-раже, там, где живут сестрички Тремлет, хотя там полно места. Вы что-нибудь можете сказать по этому поводу, мисс Силвер? — Только то, что сказал мне он сам. Кабинет мистера Крэддока находится в центральной части дома, которую запирают, чтобы отделить от этого крыла, потому что там находиться небезопасно, того и гляди что-нибудь свалится на го лову. Его работа требует уединения и тишины. Как я поняла, в своем кабинете он изучает главным образом влияние планет на растительную и животную жизнь, для этого ему требуются поездки по соседним полям и лесам, хотя я думаю, что иногда он отъезжает гораздо дальше. Чтобы не беспокоить сестер Тремлет, он оборудовал под гараж одну из разрушенных комнат центральной части. Раньше там был зимний сад, рядом с которым северный подъезд, выходящий на противоположную сторону дома. Таким образом, он может выезжать в любое время дня и ночи, никому не мешая. — И никто не будет знать, здесь он или нет. Действительно, очень удобно, — многозначительно заметил Джексон. Он направился к двери, но тут же вернулся. — Мисс Силвер, вы сейчас живете в семье этого субъекта. У вас были такие возможности, которых нет у нас. Вы видели его, когда он не устраивает шоу, пытаясь произвести впечатление. Как он вам показался? Просто любит покрасоваться или тут что-то другое? Видал я таких говорунов. У них не всегда одна показуха. Иногда за этим что-то стоит. Аккуратное, с мелкими чертами личико мисс Силвер стало очень озабоченным и серьезным. — Вы сказали, инспектор, что я могу судить о мистере Крэддоке, потому что видела его в моменты, когда он не пытается произвести впечатление. Я сильно сомневаюсь, что хоть кому-то удается видеть его в таком состоянии. — Вы хотите сказать, он все время играет? — спросил Фрэнк. — Еще как. Рисуется. Возможно, даже сам верит в то, что изображает. Но едва ли. Сестры Тремлет буквально на него молятся. Дама, которая называет себя Миранда, его обожает, потому сюда и приехала. Мистер Ремингтон, как мне кажется, ему завидует, но вносит свою лепту обожания. Жена называет его не иначе как мистер Крэддок и заискивает перед ним. Ни разу не слышала, чтобы она назвала его просто по имени. Представьте, их комнаты находятся в разных частях дома. Старшая, Дженнифер, ей двенадцать лет, как мне сказали, когда-то обожала отчима, теперь ненавидит и боится. Она девочка очень чувствительная и нервная. Мальчики не такие, оба непослушные непоседы, и я думаю, им просто нет до него дела, как, впрочем, и до всех остальных. Он постоянно ратует за свободу самовыражения, но когда дети самовольничают, он очень с ними суров. Жаден в еде, не терпит возражений и донимает жену придирками. Инспектор Джексон сложил губы, как будто собрался присвистнуть, но передумал. — Ничего себе размах! Но это еще не означает, что он ограбил банк. — Нет, инспектор. — Кто-нибудь из детей — его? — Нет, всем троим он только отчим. — Инспектор Эбботт что-то говорил о перевернутой лодке и ядовитых грибах. Откуда информация? — От миссис Крэддок. — У нее есть деньги? — Да. — Как-то связаны с содержанием детей? — Насколько я поняла, это так. — Ей не кажется, что муженек приложил руку к этим случаям? Мисс Силвер ответила не сразу. — Трудно сказать определенно. Она была расстроена и очень взволнована. Она много раз уверяла меня и себя, наверно, тоже, что детям повезло, что у них такой выдающийся отчим. Пожалуй, больше мне нечего сказать. Джексон задумчиво сказал: — Если бы он был рыжий… Фрэнк засмеялся: — Но он не рыжий. Да и будь он рыжим, это бы ничего не значило. Мисс Силвер переводила взгляд с одного на другого, а Фрэнк продолжал: — Грабитель в Эндерби-Грине был рыжий, помните, я вам рассказывал? Там тоже был убит управляющий, как вчера в Ледлингтоне. Но в Эндерби восемнадцатилетнему клерку повезло больше, чем бедолаге Уэйну, его уже выписали из больницы. Единственное, что он точно помнит, — это что убийца был рыжий. Ничего другого не заметил, только рыжую шевелюру. Так что улика, которую все запоминают, — рыжие волосы, скорее всего, тоже маскировка, как вчерашние бинты, на самом деле он наверняка не рыжий. Еще этот клерк, Смитерс его зовут, сказал, что вокруг шеи У грабителя был дважды обернут шарф, который закрывал его по самые уши, так что нельзя сказать, имелась ли у него борода. Вот такая любопытная деталь. — Если он был так закутан, как же клерк увидел, что он Рыжий? — спросил Джексон. — Ему намеренно продемонстрировали шевелюру. Во всяком случае, Смитерс клянется, что видел рыжего. — Он вскинул руку. — Ладно, Джексон, идите раскалывать Крэддока. Постарайтесь выведать, где он был в три часа дня третьего января. Я приду, когда освобожусь. Инспектор Джексон опять повернулся к двери. «Спасибо, мисс Силвер», — сказал он и вышел из комнаты. Мисс Силвер помнила описание мистера Сандроу, данное мисс Гвинет Тремлет, что он рыжий и с рыжей бородой, и помнила, что она говорила об этом Фрэнку Эбботту. Глава 25 Когда дверь закрылась, Фрэнк ехидно посмотрел на нее. — Ну? — Ты меня о чем-то спрашиваешь, Фрэнк? — Спрашиваю, что у вас в рукаве. — Мой дорогой Фрэнк! — О, знаю, знаю, у вас там ничего нет, вы никогда не вынимаете кролика из шляпы и никогда, никогда, никогда ничего не скрываете от полиции. Или в данном случае иначе? — Только версия, которую еще надо обосновать, никаких фактов. Он вскинул бровь. — И где же грань между версией и фактом? Вам не кажется, что это напоминает ситуацию с европейскими границами? Итак, у вас есть версия. Может, поделитесь? Нет? Ну что ж, у меня тоже есть версия, и я хотел бы ее изложить. Что означает, что я хотел бы, чтобы вы со мной согласились. Это насчет девушки, которая ждала возле банка, пока убийца делал свое дело. Прекрасная блондинка и Забинтованный бандит, как их нарекли газетчики. Полагаю, вы ее не видели — так, как того мужчину? Он говорил насмешливо, но она ответила с полной серьезностью: — Нет, Фрэнк. Надо думать, кто-то ее и успел увидеть в то время, когда она ждала убийцу, я уверена, больше ее никто не увидит. — Вы хотите сказать… — Он на момент испугался. — Нет, вы так не думаете. Все-таки объясните. Я мог не так вас понять. Она сделала легкое движение. — О нет, я не имела в виду, что ее должны были убить, просто она никогда не существовала. Никто не отправится на грабеж и убийство в сопровождении эффектной блондинки. Да, полагаю, ее видели прохожие, на это и был расчет. Могу я спросить, что видели свидетели? — Что за вопрос! Мисс Муфин, компаньонка одной старухи, дала исчерпывающую информацию. Она сказала, что у дамочки «были совершенно золотые волосы. То есть не перестаешь гадать, натуральные они или нет, хотя в наше время даже порядочные девушки такое проделывают над своими волосами… И еще — у нее брови чуть ли не на лоб вылезают! Очень нелепо, и вся размалевана, а чтобы добиться такого цвета лица, нужно потратить несколько часов! Зато одежда ничем не примечательная: темный костюм и шляпка, по-моему, черная, но может быть и темно-синяя. Было плохо видно, небо закрывали тучи». Это самое подробное описание, хотя ее еще видели мистер Карпентер, молодой человек по имени Потингер и мальчишка из булочной. Мальчишку больше заинтересовала машина, но она оказалась украденной со стоянки на Рыночной площади, так что описание машины ничего нам не дает. Карпентер и Потингер эту девицу заметили. Карпентер вознегодовал, а Потингер просто остолбенел и хотел бы увидеть получше, но не удалось, она подняла руку к шляпе, как будто что-то с ней делала. Оба в один голос твердят, что она, как вы выразились, «эффектная блондинка». Я согласен с вами: эта раскраска — чистейшей воды маскировка, как бинты у убийцы. В результате нам придется искать обыкновенную серую мышку, на которую никто не оглянется, встретив на улице, таких девиц девятнадцать на дюжину в любом среднего размера городе; она пройдет в толпе, и никто не скажет, была она или нет. Мисс Силвер приподняла голову. — Думаю, ты прав. Однако имеется немалый задел для анализирования. Описание, данное мисс Муфин, очень для нас полезно. Как я знаю, машину они бросили в одном из переулков Ледстоу. Оттуда сообщнице пришлось уехать дальше, но перед этим она должна была изменить свою внешность. То есть снять парик и стереть макияж. Потом она, видимо, надела пальто или плащ. Небо было как раз пасмурное, а плащ хорошо скрывает фигуру. Уберите шляпу — и можно не волноваться, что вас кто-то узнает. Главное — побыстрее уйти с того места, где была оставлена машина. Мужчину она могла уже высадить, а может быть и нет. В любом случае им нужно было срочно расстаться и вернуться в обычное свое состояние и привычное окружение. Я думаю, они не рискнули воспользоваться общественным транспортом. Значит, им требуется мотоцикл или хотя бы велосипед. Не было ли в переулке, где они бросили машину, или поблизости такого места, где они могли прятать велосипед? Он кивнул. — Вы попали в точку. Там есть заброшенный сарай. В нем стоял мотоцикл, Джексон нашел следы масла. Видимо, таким образом отбыл мужчина. Шлем и защитные очки — отличная маскировка; он мог поехать в Ледстоу или обратно в Ледлингтон. Мог посадить сзади девицу, или же у нее был свой велосипед или машина другой марки, и она уехала в другом направлении, возможно, с добычей, которая составила три тысячи фунтов. Лично я считаю, что они при первой возможности разделились. — Мне тоже так кажется. Он оттолкнул свой стул. — Два сердца бьются как одно! Мы с Джексоном возвращаемся к поискам иголки в стоге сена. У него это получается лучше, чем у меня. Мне быстро надоедает. — Вдруг он наклонился к ней. — Послушайте, почему миссис Крэддок упала в обморок? — Она слабая женщина, Фрэнк. Он опять поднял пшеничного цвета бровь. — Ха, как я полагаю, она все время была слабой, но не грохалась в обморок. Почему ее слабость резко возросла именно в тот момент, когда мистер Крэддок заявил, что им нечего скрывать? Несколько драматично для случайного совпадения. Мисс Сил вер деликатно покашляла. — Это действительно было драматично. Больше тебя ничто не поразило? — А было что-то, что должно было поразить? — Я просто интересуюсь. Например, ты мог достаточно внимательно наблюдать за Джоном Робинсоном. Фрэнк был озадачен. — Ну не знаю. Он разыгрывал из себя дурачка. Иногда мне казалось, что он жутко красуется собой. Конечно, он вполне годится на роль подозреваемого, если вы на это намекаете. Личность эксцентричная, хобби тоже: наблюдение за птицами, что предполагает приходы-уходы в любое время суток; заколоченные окна; сад, практически невидный из-за забора. Но все это распространяется и на Крэддока. Он ведь изучает влияние планет на растения. Типа: выдерни пятый слева лепесток пятилистника через три минуты после полуночи в безлунную ночь при главенствующем влиянии того или другого светила, когда все остальные благоприятствуют. Исключительно удобно для джентльмена, желающего напустить туману. В обморок-то упала миссис Крэддок! Мисс Силвер чуть более пристально на него посмотрела. — Вернемся к Робинсону. Когда я спросила, не уделял ли ты ему особого внимания, я имела в виду его привычку цитировать. Фрэнк засмеялся. — А, вот как? Вряд ли его можно привлечь к суду за оскорбление. Мы с вами и сами грешны, любим поцитировать. Помнится, сперва он помянул Теннисона, потом прошелся по поводу этих его строк, надо сказать, не лучших из его наследия. Я посмотрел на вас в ожидании громов и молний, но вы пощадили этого нахала. Она слегка улыбнулась. — Он произнес две цитаты, обе из одного стихотворения, довольно известного. Первая цитата — две первые строчки, вторая — две последние. Он нахмурился. — Что-то про скалы. Он сказал… Мисс Силвер ему помогла: — «Долгие линии скал, разрываясь, оставили пропасть, в пропасти пена и желтый песок». Он посмотрел на нее без особого энтузиазма и покачал головой. — Боюсь, в этом ничего нет. Вторая, кажется, бьет на жалость: «Маленький порт никогда не видал более пышные похороны». Мисс Силвер поправила: — «Редко», Фрэнк, а не «никогда». Он расхохотался. — Ну, редко или никогда — какая разница! Или вы можете доказать, что есть? — И не подумаю ничего доказывать, Фрэнк. Он встал. — Ну, тогда я пошел искать Джексона. Я бы с удовольствием еще посидел и поиграл с вами в цитаты, но, боюсь, все эти чудаки из Колонии решат, что вы арестованы как главная подозреваемая. — Он мгновенно посерьезнел. — Послушайте, ваша затея с приездом сюда не нравилась мне с самого начала. Все эти преступления на редкость жестоки, а единственная наша зацепка — этот дом. Так вот вы должны быть очень осторожны. Обещаете? Мисс Силвер снисходительно улыбнулась. — Мой дорогой Фрэнк, я всегда осторожна. Глава 26 К тому моменту как инспектор Джексон закончил вежливые, но настойчивые расспросы, мистер Крэддок заметно приуныл. Он мог считать себя — и считал — образцом вежливости и философского спокойствия, но всякий, посмотрев на него со стороны, сразу бы понял, что он в дурном настроении. Он вошел в классную комнату, встал на прикаминный коврик и, обращаясь к спинке дивана, на котором лежала Эмилия, разразился речью. Куда катится мир, вопрошал он, к чему придет общество, если какой-то тип с замашками гестаповца смеет врываться в твой дом и требовать отчета о каждой минуте за целую неделю, о каждой прогулке и поездке. — Где я был в тот день и тот час! Какой дорогой приехал! Сколько там пробыл! Я сохранял предельное спокойствие. Я сказал: «Мой дорогой инспектор, вы полагаете, я веду дневник своих отлучек из дому? Вы сами могли бы ответить на подобные вопросы? Если да, я могу вам только посочувствовать, ибо это означает, что вы так поглощены сиюминутной жизнью и ее приземленным материализмом, что не способны к более высокому уровню постижений… Что до меня, то я живу в мире мысли — я занимаюсь идеями. Я посвятил себя важной работе, влиянию планет, и я не в состоянии вспомнить, что делал третьего января в три часа дня. Может, был дома, а может, нет. Мог работать в кабинете, читать, медитировать. В Лондоне я точно не был. Я его презираю: шум, грохот, вредные вибрации. Единственный раз, когда я был в Лондоне за последнее время, — это когда ездил на предварительную беседу с мисс Силвер, которая, видимо, вспомнит дату, но это было не третье января. Он надменно взглянул на мисс Силвер, которая сидела на кушетке и вязала. Глядя на Эмилию, она видела, что та ошеломлена столь гневной тирадой, грозными раскатами в голосе мистера Крэддока. Перехватив его взгляд, она спокойно сказала: — По-моему, это было восьмого января. Краткая передышка закончилась, Крэддок продолжал: — Инспектору было буквально нечего сказать. Сохраняя безукоризненную вежливость, я сумел сделать ему строгий выговор. Люди столь низкого уровня малочувствительны, но я показал ему, что его нахальство меня совершенно не трогает. — В раскатистом голосе послышатся скрежет, когда он обратился к жене. — Если бы ты не потеряла самообладание, моя дорогая Эмилия, меня не подвергли бы таким неприятностям. Что на тебя нашло? В присутствии всех членов Колонии и двух офицеров полиции я заявляю, что мне нечего скрывать, и тут ты даешь волю своей непроходимой тупости и хлопаешься в обморок. Если ты не осознаешь, что из этой жалкой выходки могут быть сделаны, и, безусловно, уже сделаны определенные выводы, мой долг тебе на это указать. Бледное лицо Эмилии стало еще бледнее — это было в некотором роде чудо, поскольку в нем уже не осталось ни кровинки. Она, не глядя, протянула руку к мисс Силвер, и та опустила вязанье и сжала ее пальцы. Они были холодными как лед и дрожали. — Мистер Крэддок, ваша жена не в состоянии далее это выдерживать. У нее была бессонная ночь, изнурительное утро, она не завтракала. Я сообщила инспектору, что у нее слабое здоровье. Сейчас ей нужен покой, и я думаю, нет никакого смысла продолжать обсуждение того прискорбного инцидента, который был неприятен для каждого из нас. Она остановила на нем взгляд, как прежде не раз останавливала его на самых разных людях: на нервных, на молчаливых, на умных, на чванливых, на дерзких, непокорных, заносчивых. Для каждого в нем находилась определенная краска: ободрение тем, кто нуждался в ободрении, упрек тем, кто заслуживал упрека, властность для взбунтовавшихся, но во всех случаях — проницательность и понимание. Певерил Крэддок пережил ужасный момент: он не знал, что сказать! Слова теснились в мозгу, жужжали, как мухи, но он не мог их произнести. Мисс Силвер продолжала держать руку Эмилии и пристально не него смотреть. У него уже вспотел лоб, когда она смилостивилась: — Вас грубо оторвали от ваших исследований, не так ли? Я прослежу, чтобы у миссис Крэддок было все необходимое. Она его отпускала. И он поспешил принять это благодеяние. Когда он ушел, Эмилия отняла свою руку и прикрыла ею глаза. — Лучше бы я умерла, — тихо пролепетала она. Мисс Силвер снова взялась за свое вязание. Ритмично позвякивали спицы. — О нет, моя дорогая, вы не правы, — решительно сказала она. — У вас трое детей, им требуется ваша забота. Это ваш долг. Спасительный долг. — Я… делаю им… только хуже… Слова разобрать было трудно, но мисс Силвер не сомневалась, что все поняла. — Неправда, — сказала она. — Никогда нельзя сказать этого о человеке, который исполняет свой долг. Не подсчитывайте, что вы могли бы сделать или сколько от этого было бы пользы. Это неблагодарное и бессмысленное занятие. Делайте то, что можете сегодня, не жалея о вчерашнем дне и не страшась дня завтрашнего. — Помолчав, она добавила: — Вы очень нужны своим детям. Дженнифер сейчас… Эмилия разрыдалась. — Она так похожа на своего отца! Я не имею в виду внешне… характером. Мы с ним ссорились, уж не помню из-за чего…. он уезжал. Он писал статьи, делал зарисовки, а потом возвращался. Но на этот раз не вернулся. Он летел в Америку, самолет разбился, все погибли. Потом Фрэнсис оставил мне деньги… я вышла замуж за мистера Крэддока… — Ее голос становился все слабее и слабее, и на имени Певерила Крэддока она уткнулась лицом в подушку и замолчала. В комнате воцарилась мертвая тишина. Глава 27 Томазина не удивилась, когда, вернувшись с сестрами Тремлет домой, застала на пороге Питера Брэндона. Конечно, не буквально на пороге: он расхаживал взад-вперед с явным намерением их перехватить. Поскольку она ничего так не желала, как высказать все, что думает о его приезде в Дип-Энд, она молча приняла приглашение прогуляться, лишь сверкнула на него мрачным взглядом. Она вовремя повернулась спиной к своим хозяйкам и потому не успела остудить горячее сочувствие, которым они сопровождали отбытие ее и Питера. Элейн и Гвинет понятия не имели о ярости, кипевшей в тех сердцах, и провожали эту парочку умильной улыбкой. Как только их скрыла куща вечнозеленых кустов, Томазина устремила свирепый взгляд на своего спутника. Она увидела то, что и предполагала: перед ней был не кающийся грешник, а набычившийся молодой человек, такой же злющий, как она. Хуже того — если она не собиралась устраивать скандал, то Питер на это явно настроился, а в таких случаях с ним трудно справиться. Она провела смотр своего вооружения. Стремительная атака расставит все по местам. И пусть не думает, что она не станет нападать первой. Еще как станет. Лицо у нее разгорелось, и она устремила на него серые глаза, которые, по крайней мере, два молодых человека в стихах сравнивали со звездами, правда не особенно утруждая себя рифмами. — Ты зачем сюда явился?! Рост давал ему неоправданное преимущество. Питер мог смотреть на нее сверху вниз. Что он и сделал, выдвинув встречный вопрос: — А ты? — Послушай, Питер… — Не имею ни малейшего желания тебя слушать! И терпения! Ты затеяла эти идиотские розыски — я всегда был против! Эта твоя Анна могла иметь свои причины скрываться, и, если тебе удастся ее найти, я совсем не уверен, что она обрадуется. Нет же, ты под нее подкапываешься… — Я не подкапываюсь! Он повысил голос: — Ты наняла частного детектива, но только она приступила к работе, как заявилась ты, встала ей поперек дороги, вляпалась в бог знает какие неприятности. Этот прохвост Эбботт тоже здесь! А в Ледлингтоне — ограбление банка и двойное убийство! Ты это знаешь? Томазина вздернула нос. — Раз Фрэнк и местный инспектор приехали сюда, конечно, знаю. — А почему они приехали именно сюда? Она сказала уже не зло, а задумчиво: — Они хотят узнать, кто расплатился одной фунтовой банкнотой в магазине «Все для рукоделия» в Дедхаме и не было ли в ней чего-то необычного. Спрашивали, кто вчера ездил в Ледлингтон — а они чуть не все ездили. — Кто? Легкая насмешка смягчила ее взор. — Не я. Жаль тебя разочаровывать, но я не ездила. — Я сказал кто. — О, мисс Гвинет, но я не думаю, что ей удалось бы ограбить банк. И мисс Силвер, и этот смешной маленький Ремингтон, и мужчина, который живет в Дип-хаусе за заколоченными окнами и наблюдает за птицами, и мистер Крэддок. Все они там были, но никто не мог толком сказать, где был и что делал в то время, когда грабили банк. У меня и мисс Элейн идеальное алиби: в три часа она встала с кровати и начала мне рассказывать, как ее мать решила записать себя на грампластинку, когда они только что появились — ну, Эдисон и все такое, — но она так волновалась, что хихикнула посреди песни, и это, конечно, осталось на пластинке. Никто не смог бы придумать такое алиби, если бы этого не было, правда? Мы с Элейн вне опасности. Он все еще хмурился. — Почему полиция считает, что здешние в этом замешаны? Томазина тоже была очень серьезна. — Не знаю, по-моему, это как-то связано с однофунтовой купюрой, о которой они спрашивали. Они не говорили, но месяц назад был ограблен банк в местечке, которое называется Эндерби-Грин. Там тоже был убит управляющий, и эти два дела как-то связаны. Купюра, о которой спрашивали, не могла быть из украденных вчера, потому что ее сдали в банк во вторник из магазина «Все для рукоделия» в Дедхаме. Ее как-то распознали, и они, конечно, подумали, что ею мог расплатиться любой из наших, и потому всех спрашивали, что мы вчера делали. Давай все расскажу. — Расскажи, — без особого воодушевления сказал Питер. Томазина не питала иллюзий насчет Питера. Дети умеют точно определить, кто есть кто. Позже они могут забыть, но она знала Питера с того времени, как сидела в коляске, и по натуре не была забывчивой. Она знала, каким он может быть упрямым, мнительным и вредным. Она считала, что все эти свои замечательные качества он сейчас продемонстрировал в полной мере, и все-таки не могла не рассказать ему о разговоре с полицией и пустилась в повествование. У нее это получилось так живо, что, когда она закончила, Питер как будто сам там побывал. — А когда этот надутый индюк Певерил сказал, что им нечего скрывать, мистер Робинсон расхохотался, а миссис Крэддок упала в обморок. Они стали гадать, что означал смех Джона Робинсона и обморок Эмилии, и вскоре ругались пуще прежнего, потому что Питер сказал, что это дело скользкое, что от него дурно попахивает и что она должна поскорее убраться отсюда. Томазина с жаром ринулась в бой. — Если попахивает, значит, тут есть то, что нуждается в чистке, а значит, нужно не убегать, а оставаться на месте. Питер сунул руки в карманы. — Знаешь, предоставь мусор мусорщикам — в данном случае полиции. Они сделают это лучше и не втянут других людей в неприятности. В три ноль пять из Ледлингтона идет поезд на Лондон. Ступай собери вещи, мы успеваем на автобус и на этот поезд. Позже Томазина решила, что ответила ему спокойно и с достоинством: — Если ты думаешь, что можешь выбирать автобусы и поезда, на которых меня увезешь, то зря стараешься, потому что я остаюсь. Про себя она решила, что просто обязана остаться, и, если Питер этого не понимает, ему придется понять. К сожалению, она на этом не остановилась. Она не могла потом вспомнить, что говорила, потому что чувства переполняли ее, она топала ногами, заливалась слезами. Потому что они вернулись к тому, с чего начали, — к Анне Бол: почему она исчезла и где она сейчас? — Как ты не видишь, Питер, если здесь есть человек, который грабит банки и стреляет в людей, то с Анной могло случиться что-то ужасное? Ты сам назвал ее «любопытной Варварой», такой она и была! Ей всегда нужно было все знать. Я ее за это жалела и думала, что это потому, что У нее нет семьи и собственных интересов. Как ты не видишь, что при ее въедливости и настырное™ она могла что-то обнаружить? Разве не понятно, что она дала кому-то основания от нее избавиться? Питер вынул руки из карманов и схватил ее за запястья. — Допустим, это правда — допустим, она доигралась до того, что ее убили. Я в это ни секунды не верю, но допустим, она убита. И что ты будешь делать? Будешь совать свой нос туда, куда не просят, чтобы тебя тоже убрали? А это возможно, сама знаешь, если ты будешь усердствовать и если в Колонии имеется тайный убийца. Ты полагаешь, что я позволю тебе в это вляпаться? Так вот, не рассчитывай, не позволю! — Отпусти руки! Он словно бы ее не слышал. — Это дело полиции! Нет ничего такого, что ты могла бы сделать, живи тут хоть месяц! — А вот и есть! — Что же? Если бы она была в более спокойном состоянии, или если бы он не держал ее за руки, она, может быть, и промолчала, но в ней кипела злость, которую непременно нужно было выплеснуть. — Кто-то должен найти Анну. Уже пять месяцев от нее никаких вестей, может, она умерла или ее убили. Меня преследует вот что: она могла что-то обнаружить, и ее заперли в нежилой части дома. Туда никто не ходит, кроме этого Крэддока. Та часть дома всегда заперта — якобы из-за опасности для детей. В таких домах бывают подвалы. Что, если Анну там заперли — как я могу уехать? Я думала об этом всю ночь. Может, она заперта в подвале, а все говорят так, как ты: «О, она просто решила больше не писать». Я все время думаю об этом. Мы по утрам встаем, выходим, приходим, едим, и никому нет дела до того, жива она или нет. Питер, не уговаривай, я должна что-то делать. И… и… кто-то идет, отпусти меня, а то закричу! — И обвинишь меня в насилии? Она быстро сказала совсем другим тоном: — Это пошло бы тебе на пользу. Питер, пошли, там действительно кто-то идет! Из леса вышел Джон Робинсон. Он сразу понял, что нарвался на ссору. Томазина была в слезах, глаза ее горели злобой и стали еще ярче при его приближении. Обломанный сучок, истоптанные листья на участке земли между ней и молодым человеком — он без труда пришел к правильному заключению, что это были отнюдь не объятия. Мисс Томазина Эллиот потирала кисти рук; значит, парень держал ее, а теперь отпустил. Нужно разобраться, не было ли это покушением на насилие. Он слегка свернул с пути, подошел и улыбнулся. — Прогуливаетесь после того, как нас поджаривала полиция? С вершины этого холма отличный вид. Вы там не были? — Он говорил приветливо, и деревенский выговор сейчас почти не чувствовался. Томазина с удовольствием отметила, что может беспечно улыбнуться и сказать: — Да, вид восхитительный, дети меня туда водили. Сегодня на это не было времени. Нам с Питером пора возвращаться. Значит, парень — ее друг. Мистер Робинсон принял это к сведению и, посвистывая, продолжил путь. Томазина пошла назад под горку быстрым шагом, не оглядываясь, чтобы проверить, идет ли за ней Питер. Она не побежит — потому что он побежит следом за ней. Она просто пойдет как можно быстрее, не будет оглядываться и не скажет ему ни единого слова. Но когда, завидев коттедж сестер Тремлет, она изменила своему намерению и оглянулась, Питера Брэндона она не увидала. Глава 28 Элейн и Гвинет взяли Томазину с собой на чай к Миранде. После утреннего сборища всей Колонии приятно было увидеть, что они — единственные гости. Даже Питера не было. Вообще-то откуда ему здесь и быть, ведь он незнаком с Мирандой? Так что совершенно неразумно так расстраиваться. Бурная радость Миранды не подняла ей дух. Та обнималась с Элейн и Гвинет, как будто они не виделись целый год, и долго трясла руку Томазины. Когда не можешь ответить такой же радостью, подобный энтузиазм угнетает. Томазине совсем не хотелось, чтобы эта ярко-рыжая женщина в ниспадающей фиолетовой тоге так крепко жала ее руку. Она надеялась, что Элейн и Гвинет не станут особо задерживаться, но очень опасалась, что они все-таки застрянут надолго. В Колонии это было принято. За чаем Томазина поняла, какое счастье, что она живет у сестер Тремлет, а не у кого-то еще. При всей своей преданности Певерилу Крэддоку они ели нормальную еду. В их коттедже не было ни целительного чая, ни особой добавки к кофе, делавшей его просто неузнаваемым, ни каши из пакетиков с чем-то вроде соломы. Хлеб был черный, это правда, и была овсяная каша, но дальше этого они не заходили. Миранда подала целительный чай собственного изобретения, зеленоватого цвета, с лимоном вместо молока, домашнее печенье, сильно подгоревшее, компот из рябины с бузиной, придававшей ему неприятный, ядовитый привкус, и пирог с резким запахом шалфея — угощение малосъедобное. Но самое ужасное было в том, что Миранда потчевала от всей души, рассказывала, что и как делается, и так наседала, что отказаться было невозможно. — У меня наилучший способ консервирования компотов! Августус говорит, что мало сахара, но они и так хорошо хранятся. А пирог — это эксперимент, причем очень удачный, я уверена, вы тоже так думаете. Элейн, вы ничего не едите… Нет, Гвинет, отказа я не приму, вы должны попробовать эти сандвичи. Совершенно новая начинка, не скажу из чего, попробуйте угадать… Нет, не Певерил. Он во многих вещах новатор, но по части еды — не прогрессивный человек. Чтобы познать, надо не бояться экспериментов. Мы не всегда ведаем, куда нас приведет следующий шаг, и это здорово. Мисс Эллиот — можно я буду называть вас Ина? — не думайте о фигуре, ешьте. Что вам положить: пирог, сандвич или печенье? Сандвичи вроде бы поменьше размером. Томазина взяла сандвич, и тут же ей на тарелку положили еще два. — Мой личный рецепт, уверена, вам понравится. Сандвич оказался невероятной гадостью, во рту остался привкус, от которого она не знала как избавиться. Она всячески противилась второй чашке зеленого чая, но ей налили, и она понемногу его прихлебывала. Ей удалось сунуть в карман два лишних сандвича, там из них вытекло что-то липкое и жирное, пропитав подкладку. Она смогла это проделать, когда нежданно-негаданно заявился Августус Ремингтон, облаченный в голубой смокинг; он вошел с пяльцами в одной руке и мотком оранжевых ниток в другой. Все три дамы разом обернулись к нему, тут-то Томазина быстренько избавилась от сандвичей. Приветственное щебетанье сестер и настойчивое увещевание Миранды перебил его печальный голос: — Нет, нет, ничего не буду. Обугленное печенье — диссонанс, нарушение гармонии, хоть он и древесный. И я всегда говорил, что в консервированном компоте мало сахара. Нет, нет, я вообще ничего не буду. И уж конечно не травяной чай. И никаких сандвичей. Они напоминают мне мое тяжелое детство: пикники, паук за шиворотом, слизняк в молоке. К тому же у меня нет аппетита! Это грубое утреннее вторжение полиции! Вибрации, флюиды разбиты вдребезги! Я пришел не ради еды, ради общения. Услышал ваши голоса, сидя в своей келье над вышивкой, но вдохновение не приходило и ноги сами понесли меня сюда. — Он помахал пяльцами перед Гвинет и доверительно понизит голос: — Моя последняя композиция. — Что это, Августус? Обе мисс Тремлет впились глазами в туго натянутый холст, на котором было изображено серое облако с розовыми бочками, человеческий глаз в окружении трех головок подсолнуха и вьющееся растение с алыми ягодками. Глаз и один подсолнух были уже закончены и начат стебель вьюнка. Облако было вышито почти полностью. Как символ искусства вышивания, оно парило высоко над всем прочим, что было немедленно подмечено Мирандой. — Я же говорила вам, он делает что-то потрясающее, — обратилась она к Томазине. — Хотя нет, не вам, а мисс Силвер. Но он великолепен, правда? — Что это означает? — в один голос спросили обе мисс Тремлет. — Это вы должны сказать сами, — игриво ответил мистер Ремингтон. — Я изобрел идею, я потрудился придать ей форму. А диктовать кому-то, что он должен видеть и ощущать, — увольте. Миру дается красота, и он должен ее принимать, а восприятие — процесс. — Он опустился в кресло, добавил два стежка к подсолнуху и томно пробормотал: — Ушло, ушло вдохновение, покинуло. После сегодняшнего сумбурного утра не могу настроиться. Томазина уже столько наслушалась от сестер про сегодняшнее утро, что была уверена: на эту тему сказано решительно все. Но она ошибалась. Не только они, но и Миранда, и Августус Ремингтон принялись азартно обмениваться размышлениями, предположениями и комментариями. Особенно всех занимал Джон Робинсон. — Какой странный человек! — Все окна заколочены. — Никто о нем ничего не знает. — Мы с ним ни разу не говорили. Он нас положительно избегает, — в один голос посетовали сестры. — Прискорбная секретность. Они то говорили все разом, то голос Миранды подавлял остальных. Томазина подумала, что всегда находится козел отпущения. И еще она подумала, что не мешало бы и полиции присмотреться к мистеру Робинсону, который как бы был и в Колонии, и вне ее. Мисс Гвинет сказала: — Мы совершенно уверены, что это кошмарное нападение не имеет к нам никакого отношения. — Певерил был великолепен! — воскликнула Миранда. — Столько достоинства, столько самообладания! Но его подозревают! Нас всех подозревают, раз сюда явились полицейские и так долго всех мучили расспросами! Миранда возвела очи к потолку и сказала: — Он так высоко стоит, что его вся эта суета не трогает. Августус раздраженно оторвался от пялец. — Как это верно, дорогая Миранда! То же относится ко всем нам, мы выше всей этой возни. Но случается, даже невиновный может быть осужден. Я вдруг подумал, что вы своим искусством могли бы положить этому конец. Сама я, как вы знаете, довольно скептически отношусь к подобным… нет, я не о достоверности говорю, поскольку тем подверг бы сомнению вашу цельность, в которой я, разумеется, ни секунды не сомневаюсь. Миранда привыкла выражаться более прямолинейно: — Августус, перестань вилять, скажи, что ты имеешь в виду! Он прикрыл глаза. — Не торопите меня, это нарушает мыслительный процесс. Я собирался сказать, что, если бы я не был таким скептиком, я бы предложил вам воспользоваться магическим кристаллом, чтобы прояснить это дело. Мисс Гвинет просияла. — Миранда видит в кристалле, что с кем происходит, — пояснила сна для Томазины. — Если она в него посмотрит, то может увидеть правду про Робинсона или… или про кого-то другого. — Она со страстью спросила: — Миранда, вы уже пробовали? Миранда неуверенно повела рукой. — Сплошная темнота… — Но сегодня вы обязательно что-то увидите, ведь мы все вас поддержим! — Мисс Элейн тоже говорила с жаром. Августус протестующе помотал головой: — Я все же остаюсь в некотором роде скептиком, на меня не рассчитывайте. Томазину учили быть вежливой со старшими, не то она сказала бы: «На меня тоже». Но было очевидно, что сопротивление Августуса только раззадорило Миранду и что она без дальнейших уговоров готова уступить просьбам сестер Тремлет. Со стола все убрали, накрыли его черной бархатной скатертью, точно в центр поместили кристалл — большой стеклянный шар на эбонитовой подставке, и выключили свет, оставив одну лампочку, дающую узкий луч. Все было очень странно, Томазине это не нравилось, она не знала почему, но не задумывалась об этом. Она как будто вернулась в детство, когда боишься темноты. Как ребенку или дикарю, ей хотелось разбить этот шар и с криком выбежать из комнаты. Но Томазина была цивилизованной взрослой барышней, поэтому лишь молча смотрела на происходящее. Кристалл, подсвеченный лучом, казался светящимся пузырем, плывущим по черной, глубокой воде. Не было ни стола, ни бархата, ни эбонитовой подставки — только шар, в котором клубился свет. Свет кружился водоворотом — как вода, нет, как туман, как туманные мысли во сне. Но вот мысли стали проясняться, и так ясно, как никогда в жизни, она увидела лицо Анны Бол, глядевшей на нее из кристалла. Лицо мелькнуло и пропало, но она его видела, никто и никогда не убедит ее, что его не было. Она впилась ногтями в ладонь другой руки. Миранда тяжело вздохнула и откинулась на спинку кресла. Луч и светящийся кристалл находились между ней и Томазиной. Откинувшись, она оказалась в темноте. Из темноты донесся ее голос, низкий и глубокий: — Анна, где ты? Ему ответил другой голос, далекий и высокий: — Не здесь… Опять заговорил низкий голос: — Где ты? — Далеко… — Где? — Не хочу… чтобы… она… знала. Скажите ей — счастлива — не надо цепляться за прошлое… Разорванные связи нельзя восстановить… Это конец… Послышался тяжелый вздох, Миранда пошевелилась, поднесла руку к голове, горестно застонала и села. — Что здесь было? — спросила она своим обычным голосом. — Вы что-нибудь видели? Я нет. Я была в трансе — или нет? Я так ужасно себя чувствую. Августус, бога ради, включи свет, от этого луча можно ослепнуть! Когда включили свет, стало видно, что Миранда бледна; лицо в обрамлении рыжих волос и фиолетового ворота платья казалось даже зеленоватым. Но комната выглядела вполне обычно. Чашки и блюда, торопливо перенесенные на боковой столик, придавали ей утешительно домашний вид. Кристалл на эбонитовой подставке был просто стеклянным шаром. Черная бархатная скатерть была местами потерта, и края ее были сильно обтрепанными. Миранда, поморгав часто, сказала: — Ничего не помню. Что тут было? Элейн дрожала от возбуждения. — Вы впали в транс! Миранда нервно взъерошила свою рыжую гриву. — Но я собиралась смотреть в кристалл… — О нет! Вы просто откинулись назад, и мы сразу поняли, что вы в трансе! А потом вы заговорили. — Что же я говорила? — Вы сказали: «Анна, где ты?» — Томазина с трудом удерживала злобу. — Почему вы так сказали? — Понятия не имею. Я еще что-нибудь говорила? Августус засмеялся тонким голоском: — О да, моя дорогая, говорили! Сначала вы сказали: «Анна, где ты?» — А потом, изменив голос: «Не здесь». — А потом… Перебивая друг друга, они пересказывали, что она говорила, захлебываясь, путаясь в словах, поправляя друг друга. Только Томазина не принимала в этом участия. Поглядывая на Миранду, она предпочитала помалкивать. — «Анна, где ты?»… Какой-то бред, — сказала Миранда. — Кто-нибудь понял, о ком речь? Мисс Гвинет нахмурилась: — Анной звали мисс Бол, верно? Мисс Элейн фыркнула: — Понятия не имею. Она была такой злючкой, что ее никто не звал по имени. И почти тут и не жила, сбежала. — Но вам пришло послание именно от нее? — недоумевала Гвинет. — Она-то тут при чем? Августус схватил пяльцы и сделал еще один маленький стежок. — Вы правы, дорогая. Меня интригует неуместность этого послания. Зачем возникать из пустоты и делать совершенно банальные замечания? — Но это же послание, — возразила мисс Элейн. — О, это именно послание, — сказала мисс Гвинет. Они поочередно повторили: — «Я не хочу, чтобы она знала». — «Разорванные связи нельзя восстановить». И потом хором: — Но что это значит? Кому предназначено это послание? Августус сделал еще один стежок и насмешливо поглядел на них: — Увы, этого мы сказать не можем. Миранда закрыла глаза. — Я могу только сказать, что мне оно не дало ничего, кроме головной боли. Но так часто бывает: послание не ко мне, я только медиум. — Она величественно воздела руки над головой. — Ну, вот и все. А теперь я хочу еще чаю. Когда хозяйка сообщает, что у нее болит голова, далее обременять ее своим присутствием просто неприлично. Мисс Элейн и мисс Гвинет распрощались. Им достались вялые объятия, а Томазине на этот раз пожали руку без всякого воодушевления. По пути к своим апартаментам Элейн ядовито заметила, что надеялась, что у Августуса хватит ума уйти вместе с ними, а не рассиживаться у Миранды со своим вышиванием, с которым он никак не может расстаться. Сестры заспорили, хотела ли Миранда, чтобы он оставался, и правда ли, что он каждый вечер сидит у нее до полуночи. Только юность и неискушенность их спутницы удержала сестер от уточнения «если не дольше». Глава 29 Томазина вошла в свою комнату и стала раздеваться. Расстегнув жакет, она сунула руку в карман, спеша достать платок. Ей не давали покоя сандвичи: все, что из них вывалилось и вытекло могло, насквозь пропитать подкладку. Рука нырнула в карман и вынырнула, перепачканная какой-то вязкой дрянью. Сандвичи были, а платка не было. Она выбросила их в окно и сердито вытерла руки полотенцем. И тут же вспомнила, что пользовалась платком еще до того, как спрятала это проклятые сандвичи: капля этого мерзкого зеленого чая упала на платье, как раз там, где расходятся полы жакета. Судя по сильному запаху, наверняка могло остаться пятно, в чае было много заварки, потому она срочно стала его оттирать. А потом — что она сделала с платком потом? На платье карманов нет, наверное, она положила его на колени и забыла, а потом они встали и ушли. Она быстро застегнула жакет и сбежала вниз. В гостиной сестер не было. Она может сбегать к Миранде, взять платок и вернуться, ничего не объясняя. Элейн и Гвинет — душечки, но они так любят болтать, рассказывать же им, каким образом сандвичи оказались не на тарелке, а в кармане, очень не хотелось. Она тихонько притворила дверь и выскользнула в темноту. Глаза скоро привыкли к мраку, и она стала различать дорогу. У Миранды горел свет. Шторы были прикрыты неплотно, между ними светилась широкая полоса. Она подошла к двери и увидела, что та приоткрыта. Это Элейн, вечно она забывает как следует закрывать дверь, Гвинет всегда делает ей замечания. При обычных обстоятельствах Томазина никогда бы не вошла без стука, но они только что ушли, Миранда дома, и дверь открыта. Она вошла в маленький холл и уже собралась крикнуть, что пришла за платком, как дверь гостиной приоткрылась. Кто-то ее слегка толкнул и остановился, как бывает, когда человек оборачивается, чтобы что-то сказать. Это был Августус Ремингтон, он обернулся и сказал: — Ты отлично с этим справилась, Миранда. Все сделала как надо. Будь у Томазины побольше опыта в подслушивании, она бы поступила благоразумнее — дождалась бы, что скажет Миранда. Но она уже ничего не слышала. Кровь застучала в висках, она выскочила из дома и побежала, помчалась изо всех сил… Инстинкт самосохранения подсказал ей бежать по траве. Если кто-то выйдет за дверь и прислушается, то ничего не услышит. Когда она вернулась, гостиная по-прежнему пустовала. Ее не было всего несколько минут, и этого никто не заметил. Она вошла к себе, заперлась и села на кровать. Сомнений не было никаких: вся сцена с кристаллом была розыгрышем. Миранда хорошо сыграла свою роль, и Ремингтон ее похвалил. Они действовали заодно, и Миранда «все сделала как надо». Ничего другого это означать не могло. Но она же точно видела лицо Анны в кристалле! Яркий светящийся шар — его используют для гипноза. Она смотрела на светящееся вращающееся пятно света и была как во сне. На самом деле ничего не вращалось. Ей так казалось, потому что она спала. И в полудреме увидела лицо своей приятельницы. Увидела потому, что кто-то этого хотел. Кто-то постарался ее загипнотизировать и заставил увидеть в шаре лицо Анны. В ней заполыхала злость. Ей внушили, чтобы она видела лицо Анны, а потом еще услышала те слова: «Анна, где ты? Далеко. Я не хочу, чтобы она знала. Не надо цепляться за прошлое. Разорванные связи не восстановить. Это конец». Короткие предложения отчетливо стояли в памяти, как зловещее предостережение. Все ясно. Кто-то хочет, чтобы она отсюда убралась. Чтобы перестала искать Анну. Почему? Ответ возник в мыслях сразу, не менее зловеще: потому что Анна здесь. А если не она сама, то улика, которая подведет к тому, что с ней случилось. Кто-то хочет, чтобы Томазина уехала. Чтобы думала, что Анна намеренно с ней порвала — не хотела иметь ничего общего. Если Томазина действительно в это поверит, то уберется восвояси и не будет доставлять кому-то неприятности. Она вскинула голову. Что значит «кому-то»? Она отлично знает, что Миранде, которая разыграла этот фокус, и Августусу Ремингтону, который сказал, что она отлично с этим справилась и все сделала как надо. Если бы она не вернулась за платком, то, может, не заподозрила бы подвоха. Но это не факт, ибо была одна маленькая деталь… Она ее отметила, а обдумать решила позже. В тот момент ей было не до размышлений, она даже про платок забыла. Но теперь, когда у нее было время подумать, эта маленькая деталь наверняка подсказала бы ей, что ее одурачили, даже если бы она не слышала самодовольного высказывания Августуса Ремингтона. Деталь вроде бы пустячная. Пятно пудры на фиолетовой тоге Миранды, на ее плече. Пятно пудры появилось, когда включили свет; обычная пудра зеленоватого оттенка. Кто угодно может испачкать пудрой платье. Но когда Миранда долго-долго трясла ей руку, этого пятна не было. Не было, когда она угощала ее сандвичами и пирогом, в этом Томазина могла поклясться. После сеанса она увидела, как Миранда поднимает руку к голове, как бы просыпаясь; она выглядела как привидение — совершенно зеленая, и это усиливало эффект. Конечно, нетрудно стать зеленой, если в руке у тебя ватка с зеленой пудрой. Она отчетливо помнила, как Миранда провела рукой по лицу, глазам, бровям. Это выглядело вполне естественно, так делает сонный человек, или если у него болит голова, или он только что проснулся. Но Миранда таким образом наносила пудру на лицо и слегка запачкала платье! Злость, бурно отполыхав, перешла в стадию ровного горения. Когда слишком злишься, то невозможно думать, а ей нужно было думать. Некоторое время она думала, и все встало на свои места Они хотят, чтобы она уехала. Они взяли слова из ее объявления: «Анна, где ты?» Она обращалась по имени и подписалась «Томазина». Стало быть, кто-то, кто прочел это объявление, знал, что «Анна» — это Анна Бол, а «Томазина» — Томазина Эллиот. Судя по всему, объявление прочла сама Анна. Но как они заставили ее проговориться? Есть страшные способы заставить человека говорить. Ей вспомнились собственные слова, сказанные во время ссоры с Питером «В старых домах есть подвалы». Что, если Анну заперли в таком подвале? Тогда эти слова она произнесла в пылу спора. Теперь они возникли в мыслях иначе: в результате холодных рассуждений, отчего стали особенно пугающими. Предположим, что все так и есть. Для трюка, который они с ней проделали, должна быть веская причина. И если Анна заперта в разрушенной части дома или в подвале — это и есть причина. Если она находится здесь, то жива ли? Или умерла и ее закопали в подполе? Но если жива, то каждый миг ей кажется часом. Как она сама сможет есть и пить, ложиться спать и вставать, зная, что где-то рядом томится в заточении Анна Бол? Нет, этого ей не вынести. Томазина продолжала обдумывать ситуацию. Глава 30 Если бы сестры Тремлет меньше болтали сами, они бы заметили, что Томазина почти все время молчала, но у них всегда было так много чего сказать, и каждая так стремилась не упустить возможность высказаться, что ей не нужно было заботиться о поддержании разговора. Сестер как раз весьма устраивала гостья, которой достаточно только слушать других. Конечно, прежде всего им хотелось обсудить транс Миранды и загадочное послание. Анну Бол они не любили — «Мы ее почти не знали, и, надо сказать, она не умела прилично вести себя в обществе. Но все равно не хотелось бы, чтобы с ней что-то случилось. — А если все-таки случилось, то почему она пожелала связаться именно с нами? — спросила Элейн. — Это какая-то непостижимая тайна, — сказала Гвинет. — Вас, дорогая Томазина, она знать не могла; но раз она сказала: «Я не хочу, чтобы она знала» — значит, это не Августус. — Остаемся только я и Гвинет, — ввернула Элейн. — А мы были с ней почти незнакомы, — добавила Гвинет. После чего ее сестра разразилась длинной речью: — Но такие сообщения очень часто бывают не к месту, как в случае с мисс Браун — или Джонс? — не помню с кем, но она то ли племянница, то ли кузина, то ли подруга миссис Хаукинс, которая жила в Вишмире, когда там была ваша тетя. Она решилась поехать в Лондон к медиуму, потому что молодой человек, с которым она была почти помолвлена, перестал писать через месяц или через два после того, как отправился в Южную Америку. Она боялась, что с ним что-то случилось. Она все рассказала медиуму, та посмотрела в кристалл и сказала, что видит корабль, входящий в иностранный порт, и это, конечно, было правильно, потому что он ей пару раз написал, когда приехал. Потом она увидела черную женщину и что-то вроде облака. А под конец увидела похороны. Конечно, мисс Джонс — или Браун, не помню, кто из них, — ужасно расстроилась и решила, что ее жених умер. Но он был живехонек! Позже она узнала, что он женился на чилийке и у них четверо детей. Так что кристалл правильно показал черную девушку, ну а похороны могли относиться к старухе Пондлеби, которая жила рядом, она умерла через три недели после того сеанса. Ей было за девяносто, она много лет была прикована к постели, так что никто не удивился. Но как я сказала, кристалл только показывает… Ей не удалось это обосновать, потому что пока она переводила дух, Гвинет начала излагать историю о молодом человеке, который был связан через жену с очаровательной миссис Хьюгес, которая была дальней родственницей лорда Думблета. Оказывается, этот молодой человек трижды видел во сне, что на дерби победила серая лошадь, во сне он знал ее кличку и цвета формы жокея, но, когда просыпался, не мог вспомнить. — Он точно помнил только, что на дерби победила серая лошадь. Он пошел к знаменитому медиуму, она первым делом поинтересовалась, будет ли в забеге участвовать серая лошадь, но их, к сожалению, оказалось две. Тогда она посмотрела на его руку и сказала, что он на пороге великой удачи и все зависит от того, каким будет его следующий шаг. А он действительно был, так сказать, на перепутье. Решал, поехать ли ему в Южную Африку работать в полиции или устроиться на службу в бирмингемский банк. Но, конечно, если он получит солидный выигрыш на скачках в Дерби, ему не придется тащиться в Африку или прозябать а банке. Медиум посмотрела в кристалл и увидела там серую лошадь, но под каким номером она шла, видно не было. Она просто скакала среди других лошадей, но медиум не могла разобрать цветов жокея или какой он был, единственное, что она могла сказать почти с полной уверенностью, что на нем была буква X. Как только она это сказала, родственник миссис Хьюгес воодушевился и сказал, что у него сложилось такое же впечатление. Но это ничего им не давало, потому что кличка одной серой была Хумбольд, а второй — Херинг Айз. Медиум попыталась еще раз, но увидела только клубы пыли. На самом же деле результат скачек был таков: одну серую лошадь дисквалифицировали, а другая пришла последней. И бедный молодой человек поехал-таки в Южную Африку, а что с ним было дальше, не знаю, потому что миссис Хьюгес уехала из Вишмира. Они два часа вспоминали всякие истории про медиумов. Томазина кротко им внимала, моля бога, чтобы они снова не заговорили об Анне Бол. Она изображала живейший интерес и время от времени что-нибудь бормотала. Все эти истории убеждали только в одном — как охотно люди верят в то, во что хотят верить. В десять часов они попили чаю и пошли спать. Вернее, спать пошли сестры. Томазина же, выключив свет, сидела в темноте, считая удары часов в гостиной, отбивавших каждые четверть часа. Она решила ждать до половины двенадцатого. Время тянулось невыносимо долго, и становилось все холоднее. Дом накрывал тишиной, словно плотным покрывалом. Всякий раз, как начинали бить часы, их звук в этом безмолвии становился все более пугающим. Она и ждала его, и боялась. Так бывает при вспышке магнезии, когда смотришь в объектив фотокамеры. Время плелось еле-еле: пол-одиннадцатого — без четверти одиннадцать — одиннадцать — четверть двенадцатого… Она надела пальто и убедилась, что карманный фонарик работает. Когда прозвучали два удара, возвестившие, что уже половина двенадцатого, Томазина открыла дверь и тихонько спустилась по лестнице. Глава 31 Питер Брэндон злился на Томазину не меньше, чем она на него. За это утро и вечер она стала ему почти ненавистна, он готов был все бросить и уехать из Дип-Энда, отряхнуть его прах со своих ног. Единственное, что его останавливало, это уверенность в том, что без него она вляпается во что-то ужасное. Много лет он относился к Томазине с нежностью, с братской любовью. Он ее дразнил, ругал, ссорился с ней, но все это — без всякой злобы. Однако последние полгода он был в нее безумно влюблен. Он не имел ни малейшей охоты влюбляться. У него был план: лет в тридцать — тридцать пять жениться, завести детей, минимум двух и максимум трех, лучше всего — двух мальчиков и девочку. Он готов был стать хорошим мужем и отцом, готов был относиться с должным уважением к жене, которая не станет требовать от него каких-то особых чувств, а создаст в доме мирную атмосферу. И за это он готов отплатить ей преданностью и даже нежностью. Жена была пока абстрактной и туманной фигурой, но точно совсем не походила на Томазину. И в один прекрасный день он вдруг втюрился в эту сумасбродницу, которую знал с пеленок! Когда он осознал, что здорово влип, то сказал себе: «Держись старик, это временный психоз, пройдет». Потом, позже, он был призван к смертному одру Барбары Брэндон, вот тогда его чувства и вышли из-под контроля. Он видел, что Томазина держится исключительно храбро, но когда все кончилось, она была измотана и очень одинока. Она плакала у него на груди. Просто они оба были не в себе. Но после возвращения в Лондон он не мог выкинуть ее из головы. Он говорил себе, что это пройдет, но это не проходило, становилось только хуже. Он стал писать ей длинные письма и с нетерпением ждать ответа. А потом разразилась вся эта идиотская история с Анной Бол, и, когда Томазина решила ехать, ему ничего не оставалось, как поссориться с ней. Ссора должна была положить конец его любви, но не тут-то было! Просто поразительно, до какой степени можно не любить человека, которого любишь. Временами Питера охватывала ярость, и он говорил себе, что не желает ее больше видеть. А поскольку в то же самое время он все больше убеждался в том, что не может жить без нее, состояние его психики было чрезвычайно неустойчивым, и ничто пока не предвещало мирного и безмятежного ухажерства. Он устало побрел к коттеджу Мастерса, поднялся к себе и упорно читал при свете керосиновой лампы, пока старик не позвал его к ужину. Миссис Мастерc ушла проявлять Долг милосердия: соседка ошпарила руку. И они сидели со стариком тет-а-тет. — Может, она надолго, а может, быстренько управится. Ожоги, они разные бывают, но я не удивлюсь, если там какой-то пустяк, ведь это Лу Грегори, она с детства причитает над каждой царапиной. У нее шестеро детей, от каждого она прямо помирает, они у нее растут как трава, а она все пытается доказать, как тяжело ей их поднимать. Они ели омлет, и мистер Мастерc заявил, что у него он получился лучше, чем у невестки. Он был в хорошем расположении духа и после ужина, раскурив трубку, начал припоминать старые истории, в том числе историю Эверли. — Я никому не рассказываю, только вам, как на духу, мистер Брэндон, не та это история, о которой можно языком трепать. Бывали тут всякие — приезжали, расспрашивали, но я никогда ничего не говорил. Было да быльем поросло, вот что я отвечал, и ему так сказал, когда он припожаловал, этот Крэддок из Хауса. «Что это за история, мистер Мастерc?» — говорит. А я ему: «Какая история?» А он говорит: «Что-то про руку». А я говорю: «Господи, да кто вам такое сказал! Вы что, видели?» — так я говорю. А он говорит, может, и видел. Но я ему ничего не рассказал, потому что не его ума это дело. Так-то. Если там похаживают привидения, стало быть, и посейчас не хотят, чтобы к ним лазили чужие. Эти Эверли были важные персоны, никого к себе не подпускали, гордые и надменные, как вы бы выразились. Под конец остались только три мисс Эверли. Парнишкой я их всех знал — мисс Мария, мисс Изабелла и мисс Клариса…. Он не спеша рассказал предание о трех одиноких женщинах, живших в ветшающем доме, о кузене, который приехал погостить и захотел жениться на Кларисе. — Только мисс Изабелла этого не могла вынести — что младшая сестра ее обскакала — и от злости свихнулась, короче, дело дошло до убийства. Мисс Клариса сгинула ни за что ни про что, мисс Изабеллу упрятали в сумасшедший дом, и осталась мисс Мария одна вековать, до самой смерти прожила одна-одинешенька, никого не принимала. Но говорят, что мисс Клариса и сейчас сюда наведывается, вернее, рука ее, которая отрубленная. — Отрубленная? Морщинистое лицо старика еще сильнее сморщилось, он закивал. — Изабелла отрубила ей руку с кольцом, которое ей жених подарил. Он сказал это так буднично, что от этого стало еще страшнее. От частого повторения многие детали растерялись, и от древнего предания остался только остов. Старческий голос, старая комната, круг света под керосиновой лампой, черные тени на стенах — все усиливало эффект. Питеру вдруг приоткрылась самая суть человеческой натуры, и страшная суть, скрывавшаяся под мирным течением сельской жизни. Случилась страшная трагедия, а деревенские только разинули рот от любопытства и проглотили ее. Но все же вроде бы старались держаться подальше от места, где все случилось. Старик Мастерc так об этом сказал: — Не скажу, что я испугаюсь, если мне вдруг явится мой приятель, который умер по-людски в своей постели; но я, хоть меня озолоти, не подойду к Дип-хаусу ночью, особенно к его середке, где было убийство. Один парень там однажды покрутился, так он после свихнулся и онемел, были и другие случаи не лучше. Говорю же, Эверли не желают, чтобы к ним совали нос, я-то уж точно не суну. Был еще один бродяга, говорят, он полез туда ночевать, думал, все равно дом пустует. Говорят, залез в окно, там все разбомблено, вынул осколки стекла и полез. Сунул руку — а навстречу ему из темноты другая рука, он и кинулся бежать через двор, через дорогу и все время орал. Может, у старика нашлось бы еще что рассказать, но пришла его невестка, и ей не терпелось высказаться по поводу растяп, которые не в состоянии перевязать себе обожженный палец и непременно с ними кто-то должен возиться. — Лу Грегори как раз из таких, вот что я скажу, не побоюсь! И мать ее была такая же! Так и ищут, на ком бы поездить. Займут сахар, а отдать забудут или заставят тебя купать ребенка, а сами валяются на кровати как ни в чем не бывало! Старик Мастерc поморгал глазами: — Ты купала ребенка, Сара? Миссис Мастерc, и без того раскрасневшаяся от досады и усталости, стала еще краснее. Она свирепо уставилась на старика. — Если бы только! И посуду вымыла, никто из них не подумал это сделать, и детей чаем напоила, больно уж плакали и просили пить, и прибралась немного в доме! И еще эта дура Лу выла над своим пальцем! — Зачем же ты это делала? Сара Мастерc с грохотом собирала посуду со стола. — Потому что дура! Ну давай скажи, скажи это! Старик с ехидным смешком сказал, а потом добавил, что у нее слишком доброе сердце, и оно доведет ее до беды, если она не угомонится. После чего она выскочила из комнаты, и до них донесся грохот посуды в мойке. Питер пошел к себе и попробовал писать, но безуспешно: перо бегало по бумаге, но он сам не знал, что он такое пишет. Видимо, его мозг в этот момент был не в лучшей форме, ибо ему стало тошно. Дважды некстати затесалось имя Томазина. Он разорвал лист, сосредоточился, начал снова, но получилось еще хуже, так бездарно он не писал еще никогда в жизни. Этот лист последовал за первым в корзину. Что ж, если он не может не думать о Томазине, надо это делать последовательно и разумно. Во-первых, с чего он так разволновался? Они не в первый раз ссорятся и не в последний. Ссора — вещь преходящая. Тогда из-за чего он буквально не находит себе места? Покопавшись в своих ощущениях, он получил ответ. В отношении Анны Бол он всегда был настроен скептически, с самого начала. Но не исключено, что повод для тревоги все же есть. Случается, что девушек убивают, а Анна из тех, кто на это напрашивается. И если действительно напросилась, то Томазине тоже может не поздоровиться… Дип-хаус произвел на него удручающее впечатление: разрушенные комнаты, заколоченные окна. Антисанитария, не говоря о прочем. И еще эта милая история, которую поведал ему старик Мастерc про трех сестер. Как подавляющее большинство людей, в привидения он не верил, но все равно не любил их обсуждать. Эти призраки всегда связаны с чем-нибудь кошмарным, о чем лучше вообще не вспоминать. И тут он вдруг четко понял, что его пугает. Он боится, что непоседа Томазина сама отправится на поиски Анны Бол в этом полуразрушенном доме. С нее станется! Он вспомнил ее слова о подвалах. Эта дурочка могла вбить себе в голову, что Анна Бол сидит в таком ужасном месте, в темноте. Вполне могла. Она упрямая и отчаянно храбрая, эта несносная злая девчонка! А там она может оступиться из-за дыры в полу или того, что заставило бродягу из истории старика Мастерса с воплем удирать со всех ног. Перед его мысленным взором возникла картинка, маленькая, до жути живая: не эта Томазина, которая чересчур горда и уверена в себе, а совсем другая девушка, замирающая от страха в кромешной темноте и куда-то крадущаяся. Он взглянул на часы — двадцать минут двенадцатого. Слишком долго он занимался всякой писаниной и размышлениями. В Дип-хаусе много чего могло произойти или происходит сейчас. Мастерсы спят, старик ложится в девять, Сара, его невестка, — после того как с ворчанием все перемоет. Он открыл окно, вылез, повис на карнизе и спрыгнул. Это было нетрудно, высота — метра два с половиной, не больше, а как возвращаться — ну, можно будет воспользоваться вместо стремянки старой грушей под окном. Было сыро, но не холодно. Для начала он решил пойти к дому сестер Тремлет и посмотреть, горит ли у них свет. Ладно, посмотрит, а что дальше? Ему пришло в голову, что это глупо: если окна будут темные, это может означать, что она спит, а может — что ушла. А если в окне свет, то она может читать, лежа в кровати, или вообще еще не ложилась, если ей не хочется спать, — но это же может означать, что она ушла, а свет оставила нарочно, чтобы думали, что она дома. Он подошел к коттеджу. Спереди все окна были темные. То, что раньше было конюшенным двором, теперь было обнесено крашеным забором, калитка запиралась на хитроумную щеколду, которую было трудно открывать и закрывать. Она была закрыта, и Питер изрядно потрудился над ней, подсовывая пальцы и чертыхаясь сквозь зубы. Внутри в основном сохранился булыжник, но были и клумбы, засаженные луковичными цветами. В темноте они были как хлюпающие мокрые ловушки, Питер то и дело в них попадал. С задней стороны дома было три окна, одно из них светилось. Темные окна выглядели так, будто они открыты, но светящееся было закрыто, а это означало, что там кто-то не спит, потому что никто не станет открывать окно, если собирается нырнуть в кровать и укрыться одеялом. Значит, кто-то там не спал… Но не обязательно Томазина. Это может быть Гвинет или Элейн. А Томазина отправилась на свою дурацкую вылазку! Он смотрел на окно, борясь с нарастающим страхом и злостью. Иногда нам кажется, что время мчится вскачь, иногда — что оно ползет еле-еле. Питер и сам не знал, как долго он простоял, глядя на сочившийся из-за голубых занавесок свет, но как-то вдруг почувствовал, что пора действовать. Если Томазина дома — все в порядке. Но если ее нет, то она уже в Дип-хаусе, и лучшее, что он может сделать, это пойти и отыскать ее. Он еще раз поскользнулся на клумбе, закрыл за собой калитку, но не стал воевать с щеколдой, а сразу двинулся в направлении дома. У него был фонарик, но он не спешил его включать. Дорога шла по открытой части парка, и идти было пока несложно. Массив Дип-хауса темнел на фоне неба сначала смутным пятном, потом черным прямоугольником с двумя отрогами. Он вошел во двор и остановился прислушиваясь. Здесь было абсолютно темно, поскольку горизонт уже не было видно, и абсолютно тихо. Ни шепота, ни дыхания, ни малейшего звука. Он бывал здесь днем и потому знал, что в правом крыле окна зашторены, в левом — заколочены. Что касается центральной части, он не мог вспомнить, все ли окна забиты для защиты от ветра и непогоды, или же где-то есть стекла. Вытянув вперед руки, он двинулся через двор. Там должна быть дверь — он помнил, что посредине дверь, а над ней что-то вроде навеса. Да, вот он, навес на столбах. Рука уткнулась в столб, обросший липкой грязью. Вот две покатые ступени, за ними тяжелая дверь. Он видел ее днем, на ней есть рубец на том месте, где раньше был колокольчик, снятый затем из предосторожности. Левой рукой он его нашел и ощупал. Глубокая дыра из-под гвоздя, рубец… вдруг он понял, что поверхность, которой он касается, слегка отклоняется, что она уходит вглубь от плоскости фасада. Он толкнул дверь — она оказалась открыта. Глава 32 Когда Питер Брэндон глядел на ее окна, Томазина шла через парк. Как и Питер, она не включала фонарик. И без него можно обойтись, нужно только держаться подальше от деревьев, к тому же рассеянный свет луны из-за облаков не давал потерять направление, сойти с дороги, ведущей к большому дому. И все же, не пройдя и полпути, она с тоской вспомнила свою освещенную комнатку. Пришлось подбадривать себя мыслями об Анне, о том, как рассвирепел Питер, о том, что только последний трус сворачивает с полдороги. Пришпоривая себя такими полезными мыслями, она дошла до двора. Ноги ступили на скользкий зимний мох, покрывавший камни. По нему можно идти совсем неслышно, вот только когда наступаешь на него, в воздух поднимается еле уловимый запах гнили. Она невольно держалась правой стороны, потому что в правом крыле жили люди, шесть человек: мистер и миссис Крэддок, трое детей и мисс Силвер. В их комнатах есть свет, есть камины, и хотя сейчас там темно и камины почти остыли, если она закричит, ее услышат. А с чего это она будет кричать? И вообще — зачем она пришла? Чтобы стоять в темноте и гадать, услышит ли мисс Силвер ее крики? Она пришла проверить, можно ли попасть в пустующую часть дома, и покончить наконец-то с все нараставшим страхом, с ужасным подозрением, что там спрятан какой-то жуткий секрет, связанный с Анной Бол. Еще час назад эта мысль казалась очень вдохновляющей, но сейчас она воспринималась как фантазия, нечто призрачно-нереальное. Дом — пустая развалина. Из щелей на заколоченных окнах сочился сырой, затхлый запах. Томазина поняла, что если простоит так еще секунду, то не сможет заставить себя войти, а если не войдет, то будет вечно себя презирать. Она отвернулась от обитаемого крыла, сделала шаг, и тут слева от нее что-то колыхнулось… Она не могла бы сказать, что видела хотя бы тень или что-то слышала. Но что-то там двигалось. Она замерла. Движение было за пределами двора. Сюда кто-то входил. Она не видела, не слышала, но почуяла, что в темноте кто-то прошел мимо нее. А в следующее мгновенье она в этом удостоверилась. Кто-то поскользнулся на ступеньке перед дверью, включил фонарик, дверь открылась, и этот кто-то вошел в дом. Она не видела кто, но решила выяснить. Луч фонарика задел краешек двери и исчез. Но он унес с собой девять десятых ее страхов. Тишина, темнота, гниение — вот что испокон века отнимает мужество у рода человеческого. Человек всегда боится врага, которого не видит и с которым не может сразиться. А такой будничный предмет, как фонарик, неужто она испугается такой малости? Эта вспышка света все вернула на человеческий уровень, ничего потустороннего… Кто-то вошел в дом с фонариком, ее дело — узнать кто. Обычный посетитель подходит к двери, стучится или звонит. Если у него есть фонарь, он его включает сразу же. Тот же человек, который вошел в дом, не больше, чем она, хотел, чтобы его кто-то увидел или услышал. Она бесшумно подошла к двери и тронула ее. Раз не было щелканья замка или щеколды, значит, дверь откроется. Но когда она ее толкнула, ее охватил страх — перед ней зияла полная темнота. Дохнуло запахом плесени. Рассказывать долго; мысль быстрее слов. Между вспышкой фонарика и проникновением чьей-то тени в дом прошло одно мгновенье. Она вошла; услышала удаляющиеся шаги; в темноте луч света метался из стороны в сторону по коридору, отходящему от холла. Он помог ей понять, где она, — она на пороге вестибюля, ведущего в черную пещеру холла. Никаких деталей, просто черная пещера, уходящая в глубь дома; такое впечатление, что впереди лестница — бесформенная, смутная, — и в следующее мгновенье ее поглотила темнота. Она пошла в том направлении, куда удалился свет; она вытянула руки и ногами нащупывала путь. Свет больше не появлялся. Сделав примерно двадцать шажков, она уже стала сомневаться, в каком направлении двигался фонарик. Пока она стояла на пороге, он уходил куда-то вправо, но она не была уверена, что шла прямо. В темноте это очень трудно. Одни при этом сворачивают влево, другие — вправо. Выдержать прямой курс труднее всего. Надо было бы оставить дверь распахнутой настежь. Она не давала бы света, но, оглянувшись назад, Томазина могла бы заметить разницу между темнотой внутри дома и темнотой снаружи и понять, где именно она находится. Но она оставила дверь в том же положении — приоткрытой на ладонь, так ей казалось безопаснее. Человек, за которым она двинулась вслед, мог обернуться; а снаружи мог подойти кто-то другой, и распахнутая дверь выдала бы ее. Она стояла и, оглядываясь на дверь, прислушивалась. Кажется, послышался какой-то звук. Пустые старые дома полны своих собственных звуков, но этот донесся с другой стороны двери, которую она оставила приоткрытой. Или ей показалось, что так сделала? Она уже сомневалась во всем. Одно она знала точно: если сейчас кто-то войдет, а она будет так вот стоять, он ее схватит. Надо уходить. Она уже готова была сделать шаг, и вдруг вся похолодела от ужаса: воображение нарисовало ей, что же произошло. Она прошла дальше, чем думала! И при этом сильно уклонилась вправо! Если она сейчас сделает шаг, то рукой дотронется до дверной панели! Но прежде чем она сделала этот шаг, дверь рывком открылась, и ей в лицо ударил яркий электрический свет. Глава 33 Незадолго до этого Фрэнк Эбботт выключил верхний свет в номере отеля «Георг» в Ледлингтоне, поправил абажур настольной лампы и, взбив подушки, взялся за потрепанный томик стихов лорда Теннисона, который сегодня нашел в лавке букиниста на Рыночной площади. Он принялся перелистывать страницы. Раз мистер Джон Робинсон процитировал начало и конец какого-то стиха и раз мисс Силвер решила, что это имеет значение, в то время как сам он ничего в этом не узрел, он должен разгадать загадку, которую она, похоже, ему загадала. Он просматривал книгу, читая по две строчки каждого стихотворения, и наконец дошел до «Еноха Ардена» — длинной поэмы, написанной белыми стихами. Он узнал первую цитату: Долгие линии скал, разрываясь, оставили пропасть, А в пропасти пену и желтый песок. Как тогда, так и сейчас ему это ни о чем не говорило. Он погрузился в чтение истории Еноха, туманной и пространной. Без комментариев мисс Силвер он чувствовал себя непроходимым тупицей. Даже удивительно, что такие длинные стихотворные повествования когда-то были в моде. Но вдруг наметился некий проблеск. Фигурально выражаясь, он вдруг проснулся и начал улавливать смысл. Так вот оно что! Конечно, прямого отношения к делу это не имеет. Но интересно, очень даже интересно! Он проследовал за Енохом до его смертного одра и наткнулся на вторую цитату: …Маленький порт редко видел Более пышные похороны. Он закрыл книгу, положил ее на столик и сполз с подушек пониже, устраиваясь спать. Тем временем мисс Силвер сидела в своей спальне. Она разделась, проделала ежевечерние процедуры, прочла главу из книги и приоткрыла дверь, ведущую к Дженнифер. После этого немного подождала, потом надела теплый голубой халат, украшенный ручной вышивкой, и уселась возле электрокамина. Предусмотрительность мистера Крэддока, установившего мощный обогреватель, весьма похвальна. В холодную зиму в загородном доме с ним уютно, чисто, он не требует никаких хлопот. Она отметила это перед тем, как перейти к событиям сегодняшнего дня. День выдался отнюдь не скучный, пожалуй даже чересчур насыщенный. Недомогание миссис Крэддок усилилось. Сознание она больше не теряла, но была очень слаба, часто плакала и не стремилась встать с дивана и чем-нибудь заняться. Когда ей предложили перелечь на кровать, она не сопротивлялась. Певерил Крэддок взирал на все это с угрюмым недовольством. Кто проведет в его доме несколько дней, сразу поймет, что ждать от него помощи бесполезно. Мало того, он демонстрировал такое отвращение к недомоганию жены, что все вздохнули с облегчением, когда он сказал, что будет допоздна работать, и с ужином на подносе удалился в центральную часть дома. Потом пришлось накормить и уложить детей. Уговорить Эмилию Крэддок съесть молочный суп, который мисс Силвер для нее сварила. После чего оставалось еще помыть посуду — самое неблагодарное из всех домашних дел. Чему же удивляться, что мисс Силвер только сейчас получила возможность обдумать события двух последних дней? Если есть связь между кровавыми ограблениями банков и Колонией, центром которой был Дип-хаус, то в разные моменты должны были возникать подсказки, легкие и на первый взгляд бесцельно витающие вокруг, как паутинки, которые наполняют воздух летним утром после восхода солнца. Они неизвестно откуда берутся, их почти не видно, они — бестелесное прикосновение, вот оно есть, а вот его уже нет. Но о нем можно вспомнить. Не углубляясь в метафору, мисс Силвер решила пока избавить мозг от размышлений и только вспоминать эпизоды, разговоры, те или иные сценки. Она уже давно обнаружила, что память, когда ей даешь свободу, часто воспроизводит детали, которые прошли мимо сознания. Спокойно сидя с закрытыми глазами и сложенными на коленях руками, мисс Силвер вернулась к первому разговору с Крэддоком в городе, к своему приезду в Дип-хаус, к первой встрече с каждым из членов семьи и с обитателями Колонии. Первые впечатления она считала особенно ценными. Дальнейшее общение неизбежно их подправляет, но и тогда из них можно что-то извлечь. Она пересмотрела первую встречу с Эмилией Крэддок. Обыденная, достойная жалости ситуация: женщина подчинена чужой воле и суждениям, постоянно находясь в состоянии полной неопределенности и неуверенности. Почти постоянно. Бывали моменты, когда это загипнотизированное существо пробуждалось и частично выходило из состояния подавленности и страха. На Дженнифер гипноз этот не действовал. Когда-то она обожала Певерила Крэддока. Теперь она его ненавидела и боялась — втайне. Что-то случилось, что вызвало эти чувства и отправило их в самые потаенные уголки сознания, Мисс Силвер не зря двадцать лет работала с детьми, она нала, что если ребенок сильно напуган, он ни за что не скажет, что его так напугало. Сестры Тремлет, Миранда, Августус Ремингтон, Джон Робинсон — со всеми были первые встречи, и все они оставили довольно яркие впечатления. Она мысленно их перебрала. Закончив с «колонистами», она обратилась к последней — к короткому контакту с убийцей. Вот он выходит из автобуса, ступает на землю. Двое пошли к вокзалу — две пожилые женщины с корзинками. Остальные семь-восемь пассажиров двинулись в направлении Центральной улицы. Она подождала, когда они отойдут подальше, чтобы никто не заметил, что она встретится с симпатичным молодым человеком, который подъедет на машине. Она открыла сумочку и уткнулась в листок, который можно было принять за список покупок. Когда последний из пассажиров покинул привокзальную площадь, она пошла в сторону вокзала, и на полдороге увидела забинтованного мужчину. Она отчетливо видела эту сцену: идет, прихрамывая, рука в перчатке — на набалдашнике трости. Между первым и вторым пальцами перчатки был треугольный разрыв. Она не помнила его до этого момента, но сейчас ясно увидела. Замша разошлась по швам, образовалась треугольная дыра. От нее расходились три шва, болтался обрывок нитки. Трость он держал в левой руке. Повязка покрывала всю голову, как шапка, и закрывала правую часть лица. Воротник широкого старого плаща был поднят. Он прошел слева от нее, так что к ней была обращена правая сторона лица. Правая сторона лица — поднятый воротник, закрывающий шею, — широкий рукав — забинтованная рука. В руке чемоданчик. Мало что видно с ее стороны, с правой стороны. А слева — невидимая ей часть лица, торчащий воротник плаща, болтающийся рукав и рука в перчатке поверх набалдашника. Больше она ничего не видела, не могла вспомнить. Картина стояла перед глазами, но на ней не было деталей. Она стала размышлять о трости. Самая обычная — гладкая рукоять, гладкая темная палка. Сейчас почти никто не ходит с тросточкой. Но поскольку убийца был вполне здоров, трость была ему нужна для маскировки. Но и в этом случае она сейчас может быть у него. Поскольку она старая, побитая, с металлическим наконечником. Такую трость не купишь намеренно, она должна была ему принадлежать. Да, скорее всего, она и сейчас у него. Такая трость может быть у кого угодно. Самая обычная и потому не представляет опасности. В ней нет ничего, за что можно зацепиться. Нужно поднапрячься и найти улики. Какие улики? Она продолжала мысленно разглядывать картину, и вдруг в голове эхом отдались слова, которые она слышала два дня назад. Морис пререкался с Дженнифер. — Он всегда носит перчатки. — Он боится испортить руки. И тут же встрявший в разговор Бенджи: — А я не боюсь испортить руки! — на что Морис засмеялся и сказал: — У тебя уже ничего нельзя испортить! Обрывок разговора, никаких имен. Кто-то всегда ходит в перчатках. Мужчина. Перчатка забинтованного мужчины, перчатка на левой руке, опирающейся на палку, старая замшевая перчатка, потрепанная и старая, разношенная до того, что между пальцами образовалась дыра, нитка, торчащая из уголка дыры, грязная и потрепанная. Старая перчатка, поношенная перчатка. Если у кого-то найдется такая перчатка и трость… Она дошла до этого пункта, когда тишину взорвал приглушенный звук выстрела. Глава 34 Звук выстрела в деревне — вещь довольно обычная, даже среди ночи. Если бы мисс Силвер родилась и выросла в деревне, ее бы не насторожил этот приглушенный выстрел. Скорее всего, она не обратила бы на него внимания. Но сейчас он был слишком близок к предмету ее размышлений. Будучи горожанкой, она тем не менее часто и подолгу жила в деревне, и хоть не научилась относиться к привычным выстрелам с безразличием, но благодаря своему исключительно острому слуху поняла, что стреляли не снаружи, а в одной из комнат Дип-хауса. Она открыла дверь и прислушалась. На лестничной площадке горела тусклая лампочка. Дальше шел темный коридор, ведущий в центральную часть. Все было тихо. И тут раздался второй выстрел. На этот раз сомневаться в его направлении не приходилось. Он донесся из-за стены, отделяющей крыло от центральной части. Она почувствовала какое-то движение возле себя, Дженнифер вцепилась ей в руку. — Иди спать, дорогая, — спокойно и твердо сказала мисс Силвер, — мама уже спит. — Там… стреляли. — Наверное, мистер Робинсон. Ведь он часто выходит по ночам? — Он не стреляет. — В ее шепоте слышалось презрение. — Он не убивает птиц, он только на них смотрит. Стреляли в доме. Что вы собираетесь делать? — Пойду посмотрю, что случилось. Дженнифер торопливо зашептала: — Вы туда не попадете. Он запирает дверь. Всегда. У меня есть ключ. Я его нашла. Он забыл его в замке. Он до сих пор не знает, куда подевался ключ. Я туда заходила. Один раз. Ее рука была твердой и холодной как лед. Она так напряглась, что не дрожала. Дженнифер медленно сказала: — Я… видела… руку… Руку Кларисы… отрубленную руку. Я ее видела. — Если у тебя есть ключ, ты дашь его мне, дорогая? Быстрее. Дженнифер продолжала как заведенная: — Он подумал, что выронил его из кармана. Он спросил, не видела ли я, и я ему соврала. — Дорогая, ключ! И побыстрее! Не задерживай меня! Дженнифер отпустила ее руку. Потом молча ушла и молча вернулась. Протянув ключ, она сказала: — Вам нельзя туда идти! Мисс Силвер взяла ключ. — Мне можно, дорогая. И я хочу, чтобы ты мне помогла. Тихонько войди к маме в комнату и посиди с ней, пока я не вернусь. Ее нельзя тревожить. Ради бога, не отходи от нее. Завернись в одеяло, чтобы не замерзнуть. Она сама сходила за одеялом, открыла дверь к миссис Крэддок и проводила туда девочку. Над рукомойником горел ночник, электрокамин был включен. В комнате было тепло и тихо. Миссис Крэддок спала неспокойным сном. Мисс Силвер закрыла дверь, прошла через площадку и углубилась в темный коридор, ведущий в пустынную часть Дома. В кармане халата у нее был отличный фонарик, она всегда брала его с собой, отправляясь в деревню. В сельской местности в самый неподходящий момент могут отключить ток. С фонариком она без всякого риска может идти в Разрушенную бомбой часть дома. Она повернула ключ и вошла, оставив дверь открытой Выключателя на стене не оказалось, и мисс Силвер фонариком осветила небольшой коридор и площадку, от которой вниз шла лестница. Она стала по ней спускаться, неслышно ступая в мягких тапочках. Вокруг пыль и запустение — обрывки обоев, свисающие со стен, куски обваливающейся штукатурки и запах, означающий наличие сырости, пауков и мышей. Мисс Силвер обладала твердым характером и незаурядным мужеством, но пауков не любила. Она заметила несколько этих крупных мохнатых тварей на потрескавшихся влажных стенах, а когда дошла до низу лестницы и свернула в коридор первого этажа, под ногами что-то пискнуло и разбежалось врассыпную. Она надеялась, что это только мыши. Коридор вывел ее в холл. Там начинались другие коридоры и двери. Она выключила фонарь и постояла, вглядываясь в темноту. Поначалу она была плотной, как черный занавес перед глазами. Потом мрак проредился. Перед ней был черный холл, но в одном месте темнота ослабевала. В дали коридора, уходящего вправо, тлел слабый свет. Пол показался ей надежным, и она пошла на это свечение, держа палец на кнопке фонарика. Коридор начался через двадцать шагов. Свечение, поначалу еле заметное, стало чуть сильнее. Она сделала шаг — и поняла, каков его источник… Примерно на середине коридора находился светящийся предмет. Он висел в воздухе и шевелился. Он имел форму руки — ощупывающей руки. Мисс Силвер включила фонарик и направила его на плавающую руку. Ее собственная рука была тверда и действовала уверенно. Яркий белый свет фонаря осветил пятнистый потолок, грязные стены. Он осветил руку, свисающую с потолка на гибком шнуре — руку из прозрачного пластика с подсветкой внутри. Очень остроумно: пальцы слегка приподняты, как будто ощупывают и готовы схватить, затейливая подсветка заставляет больше предполагать, чем видеть. Очень ловкий фокус, рассчитанный на то, чтобы поддержать легенду о давней кровавой истории в семействе Эверли и отпугнуть непрошеных гостей. Разглядев устройство поближе, она обнаружила, что гибкий шнур прикреплен к полу, тянется вверх по стене и там висит на крюке. Значит, всю конструкцию можно перенести в любую часть дома. Интересно, где на нее наткнулась Дженнифер. Все эти размышления заняли совсем немного времени. С того момента, как она вышла из комнаты Эмилии, прошло не больше трех минут. Она посмотрела в глубь коридора. Слева была дверь, и за дверью кто-то двигался. Она снова выключила фонарик, подошла и взялась за ручку двери. Она обещала Фрэнку Эбботту, что не будет подвергать себя риску. Но сейчас ей даже не пришло в голову, что она рискует. Позже, разбирая свои действия, она рассудительно заметит, что как-то об этом не думала. — Значит, ваша рассудительность на сей раз крупно вас подвела! — Мой дорогой Фрэнк! — А что вы ожидали найти за этой дверью? Ведь следуя элементарной логике, там мог быть только убийца! Но, стоя тогда у двери, она все же не считала, что идет на риск, хоть и не исключала подобную возможность. Она была уверена в себе и знала, что справится с любой ситуацией. Повернув ручку, она вошла в ярко освещенную комнату. Там был письменный стол, стулья, книги. Там были уютные шторы, хороший ковер и большой электрокамин. По ковру расплывалась лужа крови. Кровь натекла из тела Певерила Крэддока. Он лежал перед письменным столом. Стул был опрокинут. Возле откинутой правой руки Крэддока лежал револьвер. Над мертвым телом стоял Питер Брэндон. Глава 35 Ослепительный свет ударил Томазине в лицо, она беззвучно ахнула и вскинула руку, прикрывая глаза. Большинство девушек на ее месте закричали бы, но она всегда отличалась редким самообладанием. Крик был бы услышан, но не этот короткий вздох. Тут же кто-то схватил ее за кисть поднятой руки и втащил в комнату. Человек, державший лампу, отвел свет от ее лица и ногой захлопнул дверь. Стук двери гулко отозвался в пустой комнате, эхом отразившись от стен, и сразу же Раздался другой звук, более короткий и пугающий — звук выстрела. Томазина не разбирала оттенков звуков. Она так испугалась, что не могла думать. Она всмотрелась и, задыхаясь, воскликнула: — Анна! Та еще крепче сжала ее руку. — Скорей, скорей, у нас нет ни минуты! Ее потащили к двери на противоположной стене комнаты. Повсюду была пыль — толстый слой пыли под ногами, вязкое облако в воздухе, миллионы пылинок, пляшущих в свете лампы… и голос Анны в ушах, и ее рука на запястье. В голове — никаких мыслей, полное отупение. Она пришла сюда, чтобы найти Анну Бол, она ее нашла, отчего же такой шок? Позже она поняла, что на самом деле не думала, что Анна в Дип-хаусе, не ожидала ее там найти. Просто она поругалась с Питером, который хотел, чтобы она уехала. Вот она и изобрела нелепую выдумку, что Анну заперли в подвале. И стала ее отстаивать. А потом даже отважилась на то, чтобы пойти отыскать свою подругу. Отважиться-то она отважилась, но никак не ожидала найти. А выдумка обернулась правдой! То есть не насчет подвала, а насчет того, что Анна здесь! Это она, Анна, торопит ее, это голос Анны звучит настойчиво и жестко: — Скорей, скорей, сейчас не до разговоров! Нет времени! Там поговорим! Еще одна пыльная комната, коридор, хлопнувшая дверь — и они очутились в гараже Певерила Крэддока. Анна Бол поставила лампу и включила верхний свет. Из руин и разрухи они попали в обыкновенный гараж: цементный пол, беленые стены, верстак с инструментами, канистры с бензином и маслом, две покрышки, маленькая машина. Самое что ни на есть обычное место. Но когда Анна повернулась к ней, все показалось вовсе не таким мирным. Такую Анну она никогда не видела. Дело даже не в одежде, хотя брюки и ярко-красный жакет — совсем не то, что носила Анна в те времена, когда они были вместе. Дело было в самой Анне. Это была не та угрюмая, блеклая, понурая особа, которая висела на ней тяжким грузом. Перед ней стояла напрягшаяся как струна молодая женщина, полная энергии; волосы пышные от завивки, ухоженное лицо матово-бледное, искусно накрашенные губы, красные, как почтовый ящик, глаза сверкают. Глаза у Анны всегда были хороши. Питер безбожно клеветал на нее, когда говорил, что они повергают в уныние. Они у нее были темно-серые, опушенные длинными ресницами, и смотрели изучающе. Сейчас они не изучали — они горели ненавистью, откровенной, неукротимой ненавистью! В этом невозможно было ошибиться. Томазина застыла в изумлении. Как она смотрит! Они же были подругами! У Анны никогда не было других подруг, ни одной! Томазина покорно терпела бремя ее дружбы все годы учения в школе, в колледже, выносила ее сцены ревности, зависти, жалости к себе — так Анна понимала дружбу. Но эта, преобразовавшаяся Анна смотрит на нее с ненавистью. За что?! Это ей предстояло узнать. Томазина невольно попятилась и ткнулась спиной в стену. Анна стояла на месте, в полутора метрах от нее, злобно сверкая глазами. Она заговорила, и в ее голосе Томазина услышала нечто небывалое — наслаждение. Анна наслаждалась собой, своей ненавистью, тем, что она ее высказывает — а именно это она и делала: — Я всегда тебя ненавидела, всегда, всегда! Почему? Неужели ты такая дура, что не понимаешь? У тебя было все, а у меня ничего, кроме твоей проклятой благотворительности! У тебя были вещи, о которых я мечтала, и ты время от времени мне их подкидывала — платье, которое тебе надоело, шляпку, которая тебя не устраивала! И при этом думала, какая ты щедрая и как я должна тебя благодарить! Томазина подняла голову и посмотрела ей в глаза. — Нет, Анна! О нет! Анна Бол засмеялась: — Да! Какая приятная роль! И никаких особых усилий — несколько ненужных вещей, и ты на вершине мира, чувствуешь себя благородной и великолепной! «Ах, Анна такая бедная, я должна быть добра к ней!» Думаешь, я не видела, что ты думала это тысячи раз? Как повезло бедной Анне, которую никто не любит, что у нее есть богатая, удачливая подруга, которая так добра к ней! — Анна, ради бога! Ты сама не знаешь, что говоришь! Анна опять злобно засмеялась: — Дорогая Томазина, я прекрасно знаю, что говорю! Я долго этого ждала, и теперь дай мне насладиться каждой минутой нашего свидания! Теперь ты послушай меня — я уже наслушалась твоих проповедей и наставлений! Тихим потрясенным голосом Томазина сказала: — Я никогда и не думала проповедовать. — О конечно нет! Но ты это делала! Теперь моя очередь! Тебе и в голову не приходило, что бедная Анна могла сама Устроить свою жизнь — иметь любовника и такую жизнь, которая стоит тога, чтобы жить: азарт, приключения и мужчину, который все это ей дает? — Мистер Сандроу, — проговорила Томазина. — Ах, тебе сказала эта несчастная дура Эмилия. — Анна, мы думали, что ты умерла. Почему ты позволила мне подумать, что ты мертва? Почему не писала? — Потому что мне не хотелось. Потому что мы с мистером Сандроу, — она произнесла имя с насмешливым вывертом, — мы с ним прекрасно проводили время, и я не хотела, чтобы ты путалась у нас под ногами. Теперь у меня свои наряды, свои деньги и свой мужчина! Думаешь, я не знала, что ты подговаривала своих приятелей потанцевать со мной? Все остальное я еще могу простить, но этого никогда не прощу! — Ее лицо исказила ярость. Потом оно снова стало торжествующим. — Так что ты мне больше не нужна! Во время этой речи раздался второй выстрел. Анна его услышала. Тогда-то к ней и вернулся торжествующий вид. Она вскинула голову, и голос ее зазвенел. Томазина тоже его услышала, но не задумалась над этим. Она услышала выстрел, ее словно коснулось холодное дыхание ветра, но она пока об этом не думала. Выстрел. Он не имеет отношения к ней или к Анне. Ее мысли были поглощены Анной. Она была потрясена. Она не боялась. Как можно бояться Анну Бол, которую она так давно и так хорошо знает? Нет, она ее никогда не знала. Под молчаливой угрюмостью, оказывается, скрывались не душевные раны, которые она старалась исцелить своей добротой, ничего подобного. Там были только зависть и жгучая обида. Томазина не боялась — пока еще не боялась, — но уже поняла, что ей есть чего бояться. Ровным и очень спокойным голосом она сказала: — Извини, Анна, я не знала. Я пойду. Она поискала за спиной ручку двери. Инстинкт подсказывал ей, что нельзя поворачиваться к Анне спиной. Анна вынула из кармана брюк пистолет — маленькая вещица, выглядит игрушкой, но может унести шесть человеческих жизней. Она навела его на Томазину и приказала: — Нет, ты не уйдешь! Если дотронешься до ручки — стреляю! Я тебя не убью, потому что мы еще не закончили разговор. Я прострелю тебе плечо. Я меткий стрелок, этого ты тоже не знаешь. Научилась в Германии, там я встретила мистера Сандроу. Он научил меня стрелять и многому другому. Кое о чем я тебе расскажу. Если мир, тебя окружающий, наотмашь бьет тебя по физиономии, дай ему сдачи. Если у тебя нет денег, возьми их. Если кто-то встал на твоем пути, убей его. Этому легко научиться, если всю жизнь ненавидишь людей так, как я. Потом я вернулась в Англию, подождала, когда он разработает план, и приехала сюда. Конечно, Эмилия Крэддок была жуткой растяпой и занудой, а дети — просто какие-то дикари! Но я убегала и встречалась с мистером Сандроу. — Она опять произнесла его имя кривляясь. — Как ты знаешь, это продолжалось недолго. Мы хорошо обстряпали мое исчезновение, ты не находишь? Я в красной шляпе уезжаю в Дедхам, вся Колония видит меня в машине Певерила. На вокзале я так убиваюсь, что начальник станции не может меня не заметить, Певерил ему объясняет, какая я истеричка и как они рады от меня избавиться. Я недалеко уехала! Сняла красную шляпу, сунула ее в чемодан, повязала голову косынкой и сошла на узловой станции. Не скажу где, но недалеко отсюда. Мы это спланировали с мистером Сандроу. Как я понимаю, тебе не терпится узнать, кто он. Ты очень удивишься! Угадай с трех раз. Ты его знаешь. Даю подсказку: ты его очень хорошо знаешь! Ну-ка, Томазина, угадай, попробуй! Губы Томазины сказали: «Нет». Разум сказал: «Она не стала бы так откровенничать, если бы собиралась меня отпустить». Напрасно она шарила руками по стене, ручки не было, она была ближе к центру. Если она сдвинется с места, Анна ее убьет. Для этого даже не нужно быть метким стрелком, промахнуться с такого расстояния трудно. Томазине не оставалось ничего другого, как тянуть время. Но это не поможет. Они с Анной одни в пустом доме, никто не знает, что она здесь. Она подумала о Питере, и ей показалось, что все это было где-то далеко и очень давно, Из-за какой-то ерунды они ссорились… Как глупо… Анна сама заговорила: — Раз не хочешь угадать, придется сказать. Кто-то, кого ты очень хорошо знаешь. Он говорил тебе, что отлично стреляет, или скрыл? Думаю, кое-чего ты о нем не знаешь. Ты считала, что он всегда к твоим услугам, как только пожелаешь? Он притворялся, что не любит меня? Первое, чего ты о нем не знаешь, — что он хороший актер, а второе — что он мой! Не твой, дорогая Томазина, а мой, мой, мой! Томазина подумала: «Она безумная. Это ужасно, но она безумная, она не знает, что говорит». Она сказала: — Анна, остановись, у меня голова идет кругом. Я не знаю, о чем ты говоришь, и не верю тебе. Уже поздно, я пойду спать. Анна шагнула к ней. Если она сделает еще шаг, можно будет попробовать выбить пистолет у нее из рук. Но Анна сделала только один шаг. Она угрожающе сказала: — Нет, не пойдешь! Ты будешь делать то, что я тебе прикажу, и когда я с тобой покончу — совсем покончу, — ты заснешь надолго. — Она засмеялась и сменила тон. — Я ведь рассказывала тебе о мистере Сандроу, не так ли? Ты должна быть довольна, ведь ты же его искала. Полиция тоже! Вот бы они вылупили глаза, если б узнали то, что я тебе расскажу! Только ты не сможешь им передать. Мистер Сандроу умный человек, он хочет стать очень богатым. В любое время, когда захочет, он может получить несколько тысяч фунтов, для этого ему нужно только пойти в банк и попросить. Знаешь, ему никогда не отказывают, потому что он слишком быстро стреляет! И мы вместе уезжаем с деньгами. Ты не знала, что я вожу машину? Он садится, мы уезжаем, и у полиции нет ничего, ни единой улики. В первый раз в Эндерби-Грине я была смуглым, темноволосым мальчишкой, закутанным в шарф. А в Ледлингтоне я была ослепительной златокудрой блондинкой — ах, какой чудесный был парик! Какой-то молодой человек пожелал поближе со мной познакомиться. Я ждала возле банка. Я не дала ему посмотреть на мое лицо, закрылась рукой, как будто поправляла шляпу. И рука не дрожала, будь уверена, нервы у меня железные! Мистер Сандроу вышел из банка, и мы уехали! Неужели ты до сих пор не догадалась, кто это? Не ожидала я, что ты такая тупица. Это Питер, Питер Брэндон — а ты считала, что он у тебя в кармане? Вот уж мы посмеялись! Что ж, теперь твоя очередь смеяться. Скажешь, плохая шутка? Смейся, Томазина, ну же! Смейся, смейся! Глава 36 Услышав, что открывается дверь, Питер Брэндон выпустил руку Крэддока и выпрямился. Он увидел мисс Силвер, одетую в голубой халат с белой вышивкой; ее волосы были аккуратно стянуты частой шелковой сеточкой, которую она всегда надевала на ночь. Когда он обернулся, она строго спросила: — Что вы здесь делаете, мистер Брэндон? У него были все основания задать ей тот же вопрос, но ему это и в голову не пришло. Он чувствовал себя восьми летним мальчишкой, который залез в буфет за вареньем и был пойман с поличным. Он сказал: — Я искал Томазину. — Она здесь? — Не знаю; я боялся, что она здесь. Мисс Силвер легонько кашлянула. — Об этом мы поговорим позже. Мистер Крэддок мертв? — Думаю, да. Когда я вошел, он был еще жив, но сейчас пульс не прощупывается. Она подошла, опустилась на колени, положила пальцы на запястье — да, действительно, пульса не было. — Пульса нет. Он мертв. И сколько времени вы здесь находились? — Я пришел искать Томазину. Днем она что-то сказала насчет того, что Анна Бол здесь и заперта в подвале. Я сказал, что это полная чушь, и мы поругались. Я хотел, чтобы она уехала отсюда. Я думал… — Мистер Брэндон, я спросила, как давно вы здесь. — Я пришел ее искать, дверь была отперта. Как только я вошел в холл, раздался выстрел. Я не понял откуда. Я ткнулся в два коридора, прежде чем напоролся на ту фальшивую руку. Я ее разглядывал, и тут раздался второй выстрел. Я очутился здесь не позже чем через минуту, но никого уже не было, только мистер Крэддок. Пришлось проверить, нельзя ли ему помочь. Я пытался остановить кровь своим платком. Мисс Силвер уже заметила платок. Певерил Крэддок был одет в одну из своих любимых просторных рубах, темно-синюю. Она была разорвана сверху донизу, и под нее подсунут платок, поверх нижней рубашки. Он пропитался кровью, а значит, его не только что подложили. Она сказала: — Он был в сознании? Он что-нибудь сказал? Питер помотал головой. — Нет, у него еле-еле бился пульс. Он еще не был мертв, но почти, никакой разницы. При втором выстреле мисс Силвер взглянула на часы, а войдя в комнату, посмотрела еще раз. Согласно показаниям Питера Брэндона, он был наедине с мертвецом или умирающим не более трех минут, и все это время был занят разумными и гуманными попытками остановить кровь. Согласно его собственным показаниям… Может быть, он говорит правду, а может, нет. Выстрелов было два. Он мог находиться здесь и во время первого выстрела, и некоторое время до него. Выводы она сделает потом. Пока надо осмотреть место действия. По тому, как упал стул, можно было заключить, что Певерил Крэддок сидел за столом. Напротив, несколько боком к столу, стоял другой стул. Похоже, что кто-то сидел и разговаривал с мистером Крэддоком. Они разговаривали, а потом было сказано или сделано что-то такое, после чего два мирно беседующих человека превратились в убийцу и жертву. Оба вскочили, причем Певерил с таким жаром, что опрокинул стул. И собеседник в него выстрелил. Если после первого выстрела он упал, убийца должен был обойти вокруг стола, чтобы убедиться, что он мертв. Она попробовала определить время между первым и вторым выстрелами. Вот она вздрогнула. Прислушалась. Встала с кресла, опустила в карман фонарик, подошла к двери и постояла, прислушиваясь. Что происходило в этой комнате, когда она все это проделывала? Певерил Крэддок упал. Убийце нужно было убедиться, что он мертв, он обошел вокруг стола. Но жизнь еще теплилась, он сделал какое-то движение, и убийца выстрелил во второй раз. Да, так и было. Если убийца — мистер Брэндон, оружие в этой комнате. Но если он убийца, то почему он замешкался на месте преступления и почему предпринял попытку остановить кровотечение? Эти соображения промелькнули так быстро, что она без малейшей заминки произнесла: — Я вижу на столе телефон. Нужно немедленно сообщить в полицию. Она набрала номер Фрэнка Эбботта в гостинице. Он крепко спал и с трудом проснулся от трезвона надрывающегося телефона, который стоял рядом на тумбочке. Сонно сказал: «Алло?» В полудреме голос мисс Силвер подействовал на него как ушат холодной воды: — Это инспектор Эбботт? Он мгновенно проснулся. — Мисс Силвер! В чем дело? — Убит Певерил Крэддок в своем кабинете в Дип-хаусе, в главном блоке дома. Парадная дверь открыта; когда войдешь в холл, увидишь освещенный коридор, отходящий вправо. Кабинет в самом конце. Со мной мистер Питер Брэндон. Требуются срочные действия. Инспектор Джексон должен получить ордер на обыск всех домов жилых помещений в Колонии. Искать гладкую трость с набалдашником и замшевую левую перчатку с небольшим треугольным разрывом между первым и вторым пальцами. Но кто-то должен немедленно приехать сюда. Я кладу трубку. Положив трубку, почувствовала на себе пристальный взгляд Питера. — Зачем вы сказали, что я здесь? — Потому что вы здесь, мистер Брэндон, и я думаю, полиция захочет узнать почему. — Я вам сказал. Я пришел искать Томазину. — У вас есть основания полагать, что она здесь? Чем дальше он объяснял, тем менее вероятным это казалось, наоборот, становилось все очевиднее, что оснований нет никаких. Он подумал: «Если бы кто-то мне рассказал подобную сказку, я обозвал бы его дураком и лжецом». Слова замерли у него на губах. Мисс Силвер задумчиво смотрела на него. — Вы беспокоились о мисс Эллиот, потому что боялись, что она пойдет ночью в Дип-хаус, поэтому вы вылезли из окна и пошли к дому мисс Тремлет и там обнаружили одно светящееся окно. Посмотрев на него некоторое время, вы пошли в Дип-хаус. Это звучало как полная чушь, еще более нелепая, чем ему казалось. Глупенький ребенок, будь он даже идиотом, мог бы придумать историю получше. У него возникло ощущение, что мисс Силвер смотрит ему прямо в душу. Кровь прилила к щекам, в глазах защипало. Она примирительно сказала: — Легко проверить, дома она или нет. Позвоним сестрам Тремлет. На звонок ответила мисс Гвинет. Голос у нее был испуганный, но и злой. — О господи, в чем дело?.. Мисс Силвер! Что случилось? Уже глубокая ночь… Мисс Эллиот? Ина!.. Конечно дома, где же ей быть? Ну знаете ли, мисс Силвер… Хорошо, раз вы настаиваете. Но должна вам сказать… Мисс Гвинет так ничего и не сказала; она положила трубку на стол, надела тапки, сердито запахнула халат, шмыгнула в коридор и толкнула дверь комнаты Ины. Там было пусто. Кровать не разобрана. Одежды нет. Уличных туфель нет. Как и пальто. До мисс Силвер, ожидавшей ответа в Дип-хаусе, из трубки донеслись панические причитания: — О мисс Силвер, ее нет! Кровать не тронута! И пальто нет! Она ушла! О господи, о господи, что же делать? Мисс Силвер твердо сказала: — Пожалуйста, ничего не делайте, мисс Гвинет. — Она повесила трубку и повернулась к Питеру: — Ее дома нет. Он стоял совсем рядом. — Я слышал… Этот дом — форменная ловушка, она может быть где угодно. — Сами собой возникли слова: «Она может быть уже мертва». Слова требовали, чтобы он их осознал. Он мог бы захлопнуть перед ними все двери, но они все равно пробрались бы к нему. Мисс Силвер сказала: — Раз вы слышали второй выстрел, стоя по ту сторону двери, значит, здесь есть другой выход. Как скоро вы вошли? — О, через полминуты после выстрела! Такие вещи застают врасплох… Я включил фонарик, но он не понадобился. Мисс Силвер огляделась. В другом конце комнаты была глубокая ниша. Окна закрывали шторы из плотного коричневого бархата. Левая штора была такая широкая, что накрывала и нишу. Она подумала, что там может быть дверь. У человека, сделавшего второй выстрел, было очень мало времени, чтобы убежать. У него наверняка был план отступления, причем этот человек должен был действовать быстро. Он мог нырнуть за шторы, чтобы его не увидели. Если там дверь, он уже сбежал. Если двери нет, он может стоять за тяжелыми бархатными шторами, прижавшись к стене или к окну; тогда он слышит все, что здесь говорится. В этом случае они с мистером Брэндоном, конечно, подвергаются серьезной опасности. Прежде чем Питер догадался, что она собирается делать, она подошла к окну и отдернула штору. Глава 37 Последние складки бархатной шторы скользнули в сторону, и она увидела дверь. Но не дверь приковала внимание мисс Силвер. Она быстро сказала: «Выключите свет, мистер Брэндон!» — и когда после легкого щелчка комната погрузилась в темноту, они оба увидели выступающий фронтон гаража и свет. Двери гаража были плотно закрыты, свет шел из окон по обеим сторонам двери. Мисс Силвер задвинула штору. — Кажется, он вышел этим путем и сейчас там. Можно снова включить свет, мистер Брэндон. После того как свет был включен, она твердо сказала: — Я думаю, вы видели дверь. Без сомнения, она ведет в гараж. Если человек, застреливший мистера Крэддока, еще там, он в состоянии отчаяния и очень опасен. Полицию нам ждать некогда, она приедет не раньше чем через полчаса. Думаю, мы должны решать, что делать. — Мисс Силвер, все, что мне нужно, — это найти Томазину… Вы это понимаете. Она коснулась пальцами его руки. — Умоляю вас немного подумать. Возможно, мисс Эллиот уже возвращается к себе. Мистер Крэддок мертв, человек, которого вы спугнули, который, видимо, является убийцей, — в гараже. Мы не знаем, почему он сразу не ушел. Возможно, он уничтожает какие-то улики. Но что бы он ни делал, он не может сейчас тратить время на мисс Эллиот. Если она не в гараже, то она в безопасности. Я думаю, мы должны убедиться, что ее там нет, одновременно мы установим, кто же убийца. Питер кивнул. — Через окна не получится, по крайней мере, мне так кажется. Свет такой, как будто на них жалюзи. Мисс Силвер осторожно кашлянула. — Да, я заметила. Я думаю, надо посмотреть, куда ведет эта дверь. Надеюсь, она не заперта. Она была бы заперта, если бы у убийцы было время. Ключ уже был вынут из замка с этой стороны двери, но убийца так спешил, что уронил его на пол. Стоя на пороге, они заглянули в пустую, запущенную комнату. Мощный фонарик мисс Силвер осветил толстый слой пыли, в которой была протоптана узкая тропинка к двери гаража. Она поводила лучом из стороны в сторону. — Смотрите, мистер Брэндон, — тихо сказала она. В полуметре от того места, где они стояли, отчетливые следы поворачивали влево, где была еще одна дверь. Питер сказал: — Он не пошел в гараж. Эта дверь выходит в коридор с рукой. Значит, пока я стоял в кабинете, он убежал через эту дверь. Но кто же тогда в гараже? — Я думаю, это мы и должны выяснить. Тем временем в гараже Томазина все еще стояла у стены. Напротив нее стояла Анна и все еще говорила. Ей бы и часу не хватило, чтобы высказать Томазине все, что она хотела: и какие они с мистером Сандроу умные, и как они ненавидят и презирают тупиц, которых обманывают. — Ему пришлось пойти к Певерилу, потому что Певерил скуксился. Он только корчит из себя героя, а у самого нервы ни к черту. Мистер Сандроу решил, что пора с ним разобраться. Наверное, эти выстрелы мы и слышали. Он собирался представить это как самоубийство, ну а если не удастся — он говорил, очень трудно оставить убедительные отпечатки на оружии, — то мы посадим его в машину и устроим крушение с обрыва каменоломни. Машина при этом, конечно, сгорит, для этого в ней будут две канистры бензина, и Певерилу конец! Не думаю, что Эмилия будет сильно убиваться. Знаешь, он пытался отделаться от ее детей. Но не получилось, у него не хватило пороху. Если бы за это взялся мистер Сандроу, промашки бы не было, но он сказал, что это его не касается, пусть Певерил сам обделывает свои грязные делишки. — Анна! В этот самый момент Питер Брэндон осторожно приоткрыл дверь в гараж — не ту, возле которой стояла Томазина, а противоположную. Он и мисс Силвер слышали из-за двери то громкий, то тихо что-то шипящий злобный женский голос. Открыв дверь, он услышал, как Томазина с ужасом и негодованием выкрикнула «Анна». У него перевернулось сердце, потому что он боялся — он очень боялся. Она сказала: «Анна!» — и он открыл дверь. Первое, что он увидел, это Анну Бол, в брюках и красном жакете, стоявшую к нему спиной, а уж потом — Томазину. Она вжалась в стену и была бледна как мел. Широко раскрытые черные глаза смотрели на пистолет в руке Анны. В это было трудно поверить: Анна Бол держала пистолет и целилась в Томазину! Он услышал, как она говорит: — В любую минуту он будет здесь, и ты сможешь составить компанию Певерилу в машине. Падение с обрыва, каменоломни и фейерверк. Падение с обрыва, каменоломни и фейерверк — вот что тебя ждет, Томазина, дорогая! Когда Питер вошел, она повернула голову. И в этот же миг Томазина выхватила из кармана фонарь и со всей силы метнула в Анну. У нее были сильные руки и верный глаз. Питер учил ее, как бросать быстро и точно. Сейчас этот бросок означал для нее жизнь — ее и Питера. Фонарик ударил Анну по лицу, повернутому в профиль; удар был не сильный, но неожиданный. Она резко обернулась, потеряла равновесие, вскрикнула, покачнувшись, наугад выстрелила, и Питер схватил ее за кисть руки. Томазина подошла и вывернула пистолет из сжатого кулачка. Глава 38 Томазина так и не решила, что было хуже: те полчаса, что она простояла под дулом пистолета Анны, кипящей яростью, или вторые полчаса, когда они ждали полицию. Они вернулись в кабинет, где на полу в луже крови лежал мертвый Певерил Крэддок. Анна села в одно из удобных кресел; руки ее были крепко связаны поясом от халата мисс Силвер. Она сидела не двигаясь, полуприкрыв глаза, только иногда поднимала их и с ненавистью глядела на остальных, ни слова не говоря. Томазине все это казалось страшным сном, и, как во сне, время не поддавалось измерению. Она не смотрела на Питера, он — на нее. Те, кого любишь, не появляются в таких снах. Их там не хочется видеть. Вот проснешься и узнаешь, что на самом деле ничего этого не было. Мисс Силвер села на стул и сложила руки на коленях. Лицо ее было решительно и строго. Халат, лишенный пояска, свешивался до полу глубокими складками. Все молчали. Тишина была такой полной, что, когда послышался шум подъезжающей машины, они вздрогнули. В одно мгновенье пустой, запущенный дом наполнился голосами и топотом ног, и в комнату, где лежал покойник, ворвались инспектор Джексон, инспектор Эбботт и сержант полиции. Началась обычная процедура допроса. Мисс Силвер наконец смогла сходить проверить, все ли в порядке в крыле Крэддоков. В спальне Эмилии было тепло и тихо. Эмилия спала тяжелым глубоким сном. Дженнифер тоже заснула, сидя в кресле, положив руку под щеку; одеяло с нее немного сползло, она дышала ровно и спокойно. Комната находилась так далеко от кабинета Крэддока… Мисс Силвер закрыла дверь и вернулась в кабинет. Анна словно оцепенела. Так и сидела молча, не шевелясь, пока давали показания мисс Силвер, и Питер, и Томазина, и когда приехал фотограф и дактилоскопист. Пояс от халата мисс Силвер вернулся на свое законное место, и теперь руки у Анны были свободны, но она держалась так, как будто они все еще связаны. Только когда инспектор Джексон сказал, что ее отвезут в полицейский участок по обвинению в соучастии, она подняла на него глаза, полуприкрытые веками. — Разве вы не хотите услышать, что я скажу? Я могу многое рассказать — если захочу! Кому-то это не понравится, но меня это не остановит, я все равно скажу! Он ответил, что она может сделать заявление, и все, что она скажет, может быть использовано против нее. Она засмеялась ему в лицо. — Раз я соучастница, значит, у меня есть главный! Что же вы его-то не торопитесь арестовать? Я, знаете ли, не стреляла в служащих банков, я только привозила-отвозила на машине! И в Певерила Крэддока стреляла не я! — Она кивнула в сторону Томазины. — Она знает, мы были вместе, когда раздались оба выстрела! — Да, — только и сказала Томазина низким, траурным голосом. Анна вскинула голову. — Вот! Слышали? То-то! Почему вы не арестуете его? Я не пойду в тюрьму одна! И на скамью подсудимых не сяду одна! Со мной будет мой любовник! Она вам говорила о мистере Сандроу, не так ли? Ну так и арестуйте его! Вот он! — она кивнула на Питера Брэндона, и тот уставился на нее, онемев от изумления и ярости. Томазина встала со стула, подошла к нему и взяла под руку. Они не посмотрели друг на друга. Инспектор Эбботт наблюдал эту сцену, сидя за письменным столом. Глядя на него, никто бы не подумал, что за полчаса до того, как войти в эту комнату, он крепко спал в отеле «Георг» в Ледлингтоне. Как всегда, костюм его был безупречен, узел галстука идеально ровен, волосы приглажены. Небрежно, двумя пальцами он держал карандаш — он только что передал записку сержанту, стоявшему рядом, и теперь смотрел на Анну Бол. Инспектор Джексон тоже смотрел на нее. Он сказал: — Итак, вы заявляете, что мистер Брэндон вчера совершил ограбление Кантри-банка, в ходе которого были убиты управляющий банком и клерк. И что вы его ждали в угнанной машине и потом вместе скрылись? Это вы даете понять? Она бросила на него издевательский, тяжелый взгляд, засмеялась и сказала, передразнивая его официальный тон: — Какой же вы умный, инспектор! Именно это я даю понять! Как это вы догадались? Ну еще бы не догадаться, в полиции — самые светлые головы! Инспектор Джексон — мистер Сандроу, он же мистер Питер Брэндон Сандроу! Питер, дорогой, познакомься с полицией! — Что скажете, мистер Брэндон? Питер пожал плечами. — Сбивает со следа. Мисс Силвер сказала тихо, но решительно: — Мистер Брэндон не мог быть тем человеком, который прошел мимо меня на привокзальной площади. Он выше, шире в плечах, и у него по крайней мере на два размера больше обувь. Джексон сказал: — Где вы были вчера днем, мистер Брэндон? — Ехал в поезде. Я приехал в Ледлингтон без четверти пять и на пятичасовом автобусе поехал в Дип-Энд. В том же автобусе ехали мисс Гвинет, мисс Силвер и мистер Ремингтон. — Но не в том же поезде. — Это верно. Но со мной в одном вагоне от самого Лондона ехал человек, который сказал, что держит книжный магазин на Рыночной площади. Высокий, худой мужчина в очках, сутулый, рассказал мне много забавного, сценки из провинциальной жизни. Мы много разговаривали, он должен меня вспомнить. — Это Банерман. Он ложится поздно, я ему позвоню. Оказалось, что мистер Банерман еще не спит. Он сразу же снял трубку, и после мучительного краткого вступления инспектор Джексон перешел к сути. — Как я понимаю, вчера днем вы были в городе, — далее разговор шел с интервалами, в которых из трубки доносился треск и высокий голос. Только Фрэнк Эбботт, сидевший рядом с аппаратом, мог слышать, что Банерман дал точное описание Питера и закончил словами: — Очень достойный молодой человек, писатель; я с интересом читал его книги. Инспектор Джексон повесил трубку. — Мистер Банерман подтверждает ваши показания, мистер Брэндон. Позже я попрошу его опознать по всей форме. После его слов по комнате пронесся шорох — все облегченно расслабились. Анна Бол безмолвствовала. Мисс Силвер слегка кивнула. Томазина вынула руку из-под локтя Питера и села на свое место. Когда в гараже Анна кидала свои обвинения, это было частью страшного сна. Когда она повторила их перед лицом этих людей, страстный порыв толкнул ее встать на его сторону, защитить… Теперь она вернулась, вдруг ощутила слабость и полную опустошенность. Инспектор Джексон сказал: — Итак, мисс Бол, вы желаете сделать заявление или нет? Прекратите оговаривать невиновных и морочить нам голову. Мы расследуем убийство мистера Крэддока. Если вы знаете, кто это сделал… Анна разразилась злобным смехом. — Конечно знаю! Но не скажу! С какой стати? В этот момент открылась дверь из коридора, и сержант втолкнул в комнату Джона Робинсона. Тот замер, потом начал озираться: два инспектора, Томазина Эллиот, Питер Брэндон, мисс Силвер в голубом халате, а на полу — мертвый Певерил Крэддок. Он молчал, потому что запрещал себе говорить. На его лице явно читалось напряжение и попытка справиться с собой. Наконец он сказал: — Крэддок! Кто же его так? Фрэнк Эбботт буднично сказал: — Вот и нам интересно — кто? Может, вы нам поможете? — Я? — Да, вы. Ведь вы не Джон Робинсон? — Почему вы так решили? — О, очень уж любите всякие цитаты. Вам не следовало так рисковать, мисс Силвер знает всего Теннисона наизусть. Вы выдали себя, когда процитировали несколько строк «Еноха Ардены». Вчера я купил старую книжицу Теннисона и почитал на досуге. Он был моряк, считалось, что он утонул в море. Когда он вернулся, его жена была уже замужем, и он решил не переворачивать тележку с яблоками. И я понял, что это про вас. Чего я не знаю, так это как вас на самом деле зовут. Робинсон пожал плечами и сказал: — Ну ладно, пора кончать эту игру. Моя фамилия Верней, Джон Верней. — Вы муж миссис Крэддок? — Да. Этой бедняжки. — В таком случае у вас был сильный мотив убить Крэддока. Джон Верней опять пожал плечами. Все смотрели на него, но он оставался холоден. Когда он заговорил, из его речи исчез деревенский выговор. — Я? Зачем мне его убивать? Если бы он оказался приличным мужем для Эмилии, я бы скрылся. Я приехал сюда, чтобы посмотреть, как обстоят дела. В США я попал в аварию. Самолет рухнул, сгорел, все погибли — так считалось. Не знаю, как я спасся, я ничего не помню. Это случилось в отдаленном районе, должно быть, я прошел пешком много миль, и следующее, что я помню, было уже полгода спустя, когда я официально считался умершим. Меня подобрали люди, я для них рубил лес, помогал по хозяйству, но ничего об этом не помню. Ну так вот, я подумал, что Эмилии без меня будет только лучше, и остался в США. Я стал интересоваться птицами и прочими тварями. Выпустил книгу с иллюстрациями, она хорошо раскупалась, и у меня появились деньги. Следующая книга вдруг стала очень популярной, уж не знаю почему. Она распространялась со скоростью лесного пожара, и я решил, что, пожалуй, уже смогу съездить сюда, посмотреть, как тут Эмилия и дети. Я узнал, что она получила деньги и снова вышла замуж. Я считал, что не имею права возражать, если ей хорошо. Я просто приехал посмотреть. Конечно, Крэддок — напыщенный осел, но все говорили, что она его обожает. Этой осенью я чуть не окочурился, когда увидел, что дети несут домой ядовитые поганки по указанию этой молодой особы — ведь это Анна Бол? Анна злобно засмеялась. — Если ты собрался вести такую линию, то на меня не рассчитывай! «Ведь это Анна Бол!» Ха! Он уставился на нее. — Вы сумасшедшая? Она опять засмеялась. — Сумасшедшая? Нет, я в своем уме! Ты бросаешь меня, притворяешься, что никогда не имел со мной дела, что мы с тобой не были любовниками! — Моя дорогая девочка!.. — Нет, вы только послушайте его! — Она резко повернулась к инспектору. — Невинная овечка! А у кого был мотив убить Крэддока, как не у него? Получает Эмилию и все ее денежки в придачу! Может, он действительно Джон Верней, не говорю, кто его знает, но он еще и мистер Сандроу! Спросите-ка его, где он был вчера! Изучал в лесу птичек и цветочки? Или обмотался бинтами и отправился грабить банк?! Оба инспектора помнили, что у Робинсона не было алиби на вчерашний день. Согласно его заявлению, он собирался поехать в лес Роубури, но там кто-то стрелял, и он свернул в Ледлингтон, где провел время в музее, разглядывая коллекцию птиц Хедлоу. Может, он там был, а может, он, замотанный в бинты, расстреливал служащих банка. Только вот если он убийца и грабитель, то выбрал неподходящий момент для откровений — в качестве возможного мужа Эмилии. А Крэддока он мог убить давным-давно, не подвергая себя повышенному риску. К тому же за чем его убивать? Достаточно было бы назвать себя — и он мог преспокойно забирать жену. Если его книга в самом деле пользовалась такой популярностью, то мотив насчет денег отпадает, и, между нами говоря, кто в здравом уме станет убивать ради бедняжки Эмилии? А Джон Верней, безусловно, был в здравом уме. Он словно прочел их мысли. Указав на Анну, он сказал: — Она все поставила с ног на голову. Мы с Эмилией не были неразлучной парой. Ей нужен был человек, который бы о ней заботился. Если бы Крэддок оказался именно таким, я бы к ним не лез. Но мне нужно было самому убедиться. В конце концов те поганки могли быть случайной ошибкой. Потом один из детей сказал мне, что они чуть не утонули. Это тоже могло быть случайностью. Эмилию я видел только издали, у нее был больной вид. С мальчиками было все в порядке, но с Дженнифер явно что-то творилось. Я уже готов был прекратить маскарад, но тут появилась мисс Силвер. Она выглядела человеком знающим и разумным, внушала доверие, и я решил еще немного подождать. Напрасно, конечно, но, как бы то ни было, разговоры о грабеже банка — полная чушь. Анна сверлила его глазами. — Тогда кто же грабитель? Я одна знаю, и я говорю, что это ты! — Только что вы говорили, что это Питер Брэндон, — напомнил ей инспектор Джексон. — О, я пошутила. Я отплатила ему за то, как он смотрел на меня, когда мы с ним и с Томазиной ходили гулять — как будто я не стою даже того, чтобы на меня взглянуть, как будто я презренное существо, которое следовало утопить еще в детстве! И ему жаль, что об этом никто не позаботился! Так, Питер? Фрэнк Эбботт посмотрел на нее тяжелым взглядом. — А что вы имеете против мистера Вернея? Вам не нравилось то, как он на вас смотрел, или то, что он на вас вообще не смотрел? Она покраснела до корней волос, краснота пробилась сквозь толстый слой пудры. Она почти закричала: — Конечно смотрел! Еще как смотрел! Он был моим любовником! Говорю вам, он — мистер Сандроу! Он ограбил банк! Он убил Певерила! Одна я это знаю, и я говорю, что это он — мистер Сандроу, мистер Верней Робинсон Сандроу! Если не он, то кто? Кто, я вас спра… — она замерла на полуслове, увидев, что открывается дверь. На этот раз вошел Августус Ремингтон в сопровождении констебля. На лице у него было написано раздражение, он кутался в шалеподобный плащ, который тут же снял с себя. Под плащом оказался фиолетовый халат и черные вельветовые штаны. Он огляделся, увидел труп Крэддока и прикрыл глаза рукой. — Нет… это чересчур! Что случилось? Он мертв? Какой кошмар, я в шоке! Вы должны были предупредить меня. У меня аллергия к любого рода потрясениям — безнадежно нарушаются вибрации. Дайте воды… — Он плюхнулся на ближайший стул и закрыл глаза. Джексон резко сказал: — Воды нет. Возьмите себя в руки, мистер Ремингтон! Вы уверены, что это для вас такой уж кошмарный шок? Сквозь сомкнутые губы послышалось: «Ужас!» Фиолетовый халат вздымался от тяжких вздохов. Констебль подошел и что-то положил на стол. — Он их жег, — кратко сказал он и отошел. На обитой зеленой кожей столешнице стола лежала пара обгоревших перчаток. Оба инспектора, наклонившись, стали их разглядывать. Остальные тоже глядели на них. Анна, вся оцепенев, так и сидела с полуоткрытым ртом, застыв на последнем слове. Фрэнк Эбботт поднял перчатку с левой руки. Она слегка обгорела и пахла паленой кожей. Сгорела половина мизинца. Между первым и вторым пальцами был небольшой треугольный разрыв по линиям швов. Над дырой завис обрывок нитки. Он сказал: «Мисс Силвер», и она подошла и встала между ним и инспектором Джексоном. — Вы что-нибудь узнаете? — Да. — Она посмотрела на перчатки. — Можете повторить это под присягой? — Да. — Она вернулась на свое место. Всеобщее напряжение — как в тот момент, когда все смотрели только на нее и на замшевую перчатку, — спало. Когда больше ничего вокруг не видели. Теперь же все как по команде повернулись к человеку, который хотел сжечь эту перчатку. Его не было. Только что он задыхался в кресле, стоящем возле двери, — и вот его уже нет. Исчез фиолетовый халат, а с ним и Августус Ремингтон, и никто не заметил, как он ушел. Была ли дверь открытой раньше или нет, неизвестно, но теперь она стояла приоткрытой, а его не было. Глава 39 Мисс Силвер не участвовала в поисках. Она осталась в кабинете вместе с Томазиной и сержантом, охранявшим Анну Бол. Опять потянулось ужасное время ожидания. Анна не шевелилась. Глядя на ее жесткое лицо, мисс Силвер почувствовала укол жалости. Искалеченное существо, охваченное болью. А все из-за отравляющей душу зависти и ревности. Как важно уберечь детей от этих чувств, вовремя направить их развитие в нужное русло! Сколько несчастий, сколько преступлений совершается из-за этих губительных страстей! Томазина тоже думала об Анне. Она многое припомнила. Она всегда старалась проявлять доброту к Анне. Значит, недостаточно такой доброты, которая идет не от самого сердца. Она не достигает цели. Томазине было стыдно. Как она была довольна собой! Она явно переоценила Томазину Эллиот! Если когда-нибудь еще ею овладеет гордыня, она тут же вспомнит Анну Бол. Время шло. На деле его прошло не так уж много, когда вернулся Фрэнк Эбботт с Питером Брэндоном. — Сбежал. На ее машине. Мы вышли из гаража и успели увидеть, как хвостовые огни скрылись в северном направлении. Джексон и Томас погнались за ним в машине Крэддока. Долго объезжали вокруг дома и упустили его. Анна глубоко, облегченно вздохнула и сказала: — Он ушел! Он ушел! Он для вас слишком умен! Он всегда был умнее вас — и будет! — Ее торжество иссякло как-то сразу. Дрогнувшим голосом она сказала: — Он ушел… Она затравленно огляделась, вцепилась руками в колени и замолчала. В кабинете началось движение; приехала санитарная машина, и труп увезли. Сержант засел за телефон. Всем участкам было роздано описание Августуса Ремингтона. Номер и марка машины оставались неизвестными. Спросили Анну — отмалчивалась. Она неотрывно смотрела на свои пальцы, впившиеся в колени. Наконец ее увезли — вместе с санитарной машиной из Ледлингтона приехала женщина-полицейский. Питер проводил Томазину до дома сестер Тремлет. Мисс Силвер вернулась в крыло Крэддоков. В кабинете остались два дежурных констебля. Томазина и Питер молча шли через парк. Когда хочешь сказать слишком много, лучше помолчать. Они молчали. Томазина осталась жива, но запросто могла умереть. И сейчас санитарная машина везла бы в Ледлингтон два трупа. Как ни гнал Питер от себя эту мысль, она неуклонно возвращалась. Сама же Томазина думала не о том, что была на волосок от смерти, а об Анне Бол. О вцепившихся в колени пальцах, о боли, прорвавшейся в ее голосе, когда она сказала «Он ушел…» Приход к сестрам был похож на возврат в другой мир. Они плакали, они тараторили, они требовали деталей, они приставали к ней с чаем. Когда чай был заварен во второй раз, они уже твердо уверовали, что всегда чувствовали: Ремингтон — темная лошадка. Мистер Джон Верней, перед тем как удалиться в свою берлогу, подошел к мисс Силвер. — Вы скажете Эмилии? — О смерти мистера Крэддока — да. Но что касается вас, мистер Верней, она знает, что вы — это вы, потому и упала в обморок. Вы очень хорошо все придумали — неряшливая одежда, борода, провинциальный выговор — все это отличная маскировка. Но когда говорил мистер Крэддок, вы, не удержавшись, засмеялись совершенно натурально. Она узнала ваш смех. — Этого бедолагу так распирало от собственного величия… — Для нее это было страшное потрясение. — В голосе мисс Силвер зазвучало легкое осуждение. — У миссис Верней — слабое здоровье. О ней необходимо заботиться. — Знаю, знаю. Я был никудышным мужем. Вот почему… я хотел увериться… Вы все сделаете как надо, правда? — Он взял ее ладонь, крепко сжал и резко выпустил. Они разошлись — каждый пошел в свое крыло. Глава 40 Августуса Ремингтона выдал фиолетовый халат; не помог ни темный плащ, ни темный парик, которым он прикрыл свои белые как лен волосы. Ему пришлось остановиться, чтобы набрать бензина, потому что Анна этого не сделала, хотя он ей велел. Самой ей ехать было недалеко, и она то ли забыла, то ли не посчитала нужным. Когда стрелка на приборе почти достигла нулевой отметки, ему пришлось остановиться у первой же ночной бензозаправки. И когда он про тянул руку, чтобы расплатиться, из-под рукава плаща вылез широкий обшлаг халата и повис. Так как персонал всех бензозаправок был предупрежден, этого сказалось достаточно. На заправке дежурил мускулистый парень, он взял Августуса за руку и сказал: «Минуточку, сэр»; это был конец. У него не было никакого шанса воспользоваться револьвером, обнаруженным позже в кармане плаща. Несколько дней спустя Фрэнк Эбботт заскочил к мисс Силвер. — Он не собирался удирать, иначе бы не вырядился как павлин, проверил бы свой бензобак. Исчезнуть должна была Анна Бол, но ей ехать было недалеко, и она не беспокоилась. Он взял ее с собой в Дип-Энд на случай, если сорвется спектакль с самоубийством Крэддока. Не знаю, что между ним и Крэддоком произошло, но он, без сомнения, стал чем-то опасен, и его следовало устранить. Очаровательный монолог Анны в гараже показал это со всей определенностью, и если бы Августусу не удалось инсценировать самоубийство, они бы посадили мертвого Крэддока в машину, отогнали ее в каменоломню и уничтожили все улики. Августус один не смог бы поднять тело, Анна должна была ему помочь, она девица крепкая. А когда бы все закончилось, Августус опять бы стал корпеть над своим вышиванием, а Анна жила бы себе неподалеку. Похоже, он ей полностью доверял. В машине были сложены все деньги, украденные в Ледлингтоне, и половина — из Эндерби-Грина. Тайники были за передними крыльями машины и в багажнике. Там же нашли парик Анны, тот, что с золотыми локонами. И еще рыжий парик и бороду, который Августус надевал в Эндерби-Грине и после, когда решил поддержать россказни своей подружки про Сандроу. Помните, они демонстративно прокатились перед очами мисс Гвинет? В Эндерби-Грине за рулем тоже была Анна. Она тогда изображала парня. Мы нашли весь наряд. Мисс Силвер резонно заметила: — Значит, они познакомились еще до того, как она сюда приехала. — О да, задолго до этого. Еще не все ясно, но мы роем. Послали телеграмму майору Дартрею с женой — помните, она жила у них в Германии? Позвонили в английскую зону оккупации и получили уйму интересного материала. Мы уверены, что от них тянется ниточка к двум громким кражам драгоценностей в Германии. Анна и там успела поработать, но кто бы заподозрил английскую гувернанточку Дартрея? Чего мы не знаем и, наверное, никогда не узнаем, так это как там появился Августус. Он, кстати, мог быть и той старой хрупкой француженкой, которая разыскивала своего внука и очень привязалась к ребенку Дартреев. Да мало ли кем… Он обожает всякие маскарады. Важная подробность: вскоре после второй кражи миссис Дартрей поехала в гости к двоюродной бабушке, графине Рошамбо. Она взяла с собой ребенка, и Анна поехала с ними. Гениально просто: перевезти драгоценности за границу, спрятав их среди детских вещей. Доказать это невозможно, но думаю, так она и сделала. Потом Дартреи уехали на восток, и надо было искать другие подмостки. Не знаю, работал ли Августус с Крэддоком раньше — думаю, что да. На такие вещи не решаются после получасового знакомства. У Крэддока был небольшой бизнес по изготовлению фальшивых денег — так сказать, только примерялся. Он задумал снять отдаленный загородный дом и там уж развернуться от души. Миссис Верней и ее деньги подвернулись очень кстати. Он постоянно всем твердил, что посвятил себя оккультным наукам, основал пресловутую Колонию. Установил здесь мощную электрическую подстанцию, которая сразу привлекла ваше внимание. — Мне на нее указала миссис Верней — конечно, она ничего не подозревала, бедняжка. — О, она и дети — это было отличное прикрытие. Тремлеты? Две благопристойные старые девы с трогательными причудами, восторженные почитательницы отъявленного негодяя Певерила. Есть еще Миранда, тут у нас уверенности меньше, но не думаю, что она знала правду. Однако, безусловно, шарлатанка. Как ловко она изображала транс, чтобы устранить Томазину! Говорит, сделала это только потому, что ее попросил Августус; она, дескать, разрушает его тончайшие флюиды, а Миранда, боюсь, влюблена в Августуса. — Да, мне тоже так кажется. Я навещала ее. Она очень несчастна. Фрэнк наклонился к ней. — Многоуважаемая наставница, вы ведь все-все знаете… Не скажете ли вы, как по меньшей мере две женщины могли влюбиться в эту ничтожную крысу? Сдается мне, мисс Гвинет тоже к нему неравнодушна? — Сейчас нет, — сказала мисс Силвер. — Она слишком потрясена его вероломством. Что же касается Анны и Ми ранды, то не счесть примеров, когда преступники умели вызвать пылкое чувство. Их жертвами, как правило, становятся одинокие женщины, которым не удалось обрести родственную душу. Сколько трагедий удалось бы избежать, если бы эти люди понимали, что их жажда несет в себе крушение. Если бы у этих женщин была потребность давать, а не только получать, им удалось бы познать истинную дружбу и привязанность и они не становились бы добычей авантюристов, играющих на их тщеславии. Фрэнк почтительно слушал. В иные моменты его не слишком восхищали, как он это называл, нравоучения Моди, но под видимостью насмешки всегда таилось истинное уважение. Потому что Моди сама была Примером. Она не просто проповедовала — она так жила. Начав свою карьеру гувернанткой без гроша за душой и без каких-либо перспектив на будущее, целиком зависящая от прихотей нанимателя и вынужденная терпеть грозное недоброжелательство домашней прислуги, мисс Силвер умудрилась добиться независимости, найти свой путь, и со временем обрела обширный круг преданных, любящих друзей. Она многого достигла, исключительно благодаря своему уму, храбрости и обостренному чувству долга. Она прежде думала о других, а потом уже о себе, она искала справедливости, любила делать добро и смиренно следовала тому, что называла Провидением. Она получала вознаграждение не потому, что его добивалась, а потому, что честно его зарабатывала. Он улыбнулся ей и сказал: — Миранда переживет. Она поразила меня недюжинным здравомыслием. Она согласилась в угоду Августусу изобразить фальшивый транс, но ни за что не ввязалась бы в изготовление фальшивых денег, а эти убийства в банках потрясли ее до глубины души. Мисс Силвер продолжала мирно вязать. Она сказала: — Мистер и миссис Верней хотят вернуться в Вишмир. На их счастье, дом их не был продан, а только сдан в аренду. Она говорила мне, что не перенесла бы потерю дома, в котором родились все ее дети. Как выяснилось, жильцы решили перебраться в Лондон, туда в любой момент можно теперь вернуться. Мистер Верней очень к ней внимателен. Ей нужны забота и участие, и он наконец это понял. Дети уже его обожают, Дженнифер просто не узнать. Сестры Тремлет тоже хотят вернуться в Вишмир, и надеюсь, это им удастся. Здесь им живется довольно тоскливо. Мисс Элейн скучает по урокам народных танцев, и обе мечтают увидеться с друзьями. У них есть возможность поселиться в более просторном коттедже, я думаю, они так и сделают. — А Томазина Эллиот? — спросил Фрэнк. — Знаете, мне жалко Томазину. Ввязалась в драку и получила по зубам, чего совсем не ожидала. Мисс Силвер звякнула спицами. — Она действовала из самых похвальных побуждений. Фрэнк вскинул брови. — Я понимаю. Но ведь было очевидно, что добром это не кончится. Разберем все по порядку. Вместо того чтобы мирно сидеть в городе, как мы оба ей советовали, принимать ухаживания перспективного офицера полиции, ходить с ним в рестораны, кружить ему голову, она с жаром кидается в опаснейшую авантюру. И вот пожалуйста: сплошные убийства, сама еле уносит ноги, а закончит, видимо, тем, что выйдет замуж за этого лопуха Брэндона! Мисс Силвер благодушно улыбнулась. — Они очень друг другу подходят, — сказала она. Глава 41 Томазина была глубоко несчастна. Ей хотелось оказаться за четыреста миль от Дип-Энда. Иными словами, покинув Шотландию, она мечтала похоронить себя в Лондоне, вдали от всех своих давних знакомых. Особенно ей не хотелось видеть Питера. Он ведь говорил ей, и все остальные говорили, что она вляпается в передрягу, если все-таки поедет в Дип-Энд, и теперь ничто не мешает им всем и, разумеется, Питеру, сказать: «Говорил тебе!» Некоторые, может, и промолчат, потому что у них доброе сердце. Но вот у Питера оно как раз не доброе. Он не просто скажет: «Я тебе говорил», он будет теперь это повторять всю жизнь, а она этого не вынесет. Ну, вынесет или нет, все равно пока приходилось торчать в Дип-Энде — до окончания дознания по делу об убийстве Крэддока. Теперь осталось потерпеть дня два. После ее отпустят домой, но придется еще приехать на суд давать показания. Эта мысль приводила ее в ужас. Августуса Ремингтона будут судить за ограбления банков и убийство Крэддока, а Анну Бол — как его соучастницу. Убийцы, конечно, не Должны разгуливать на свободе, но если ты знал этих людей до того, как они стали убийцами, они остаются для тебя людьми. Единственное, что утешало Томазину, это то, что она сможет оплатить лучшего адвоката, и, возможно, ему удастся доказать, что Анна невменяема. Потому что так оно и есть. Только сумасшедший мог говорить то, что Анна говорила в гараже, а если она сумасшедшая, ее не повесят. От этого слова Томазину передернуло. Сестры Тремлет были озабочены. Исчез яркий румянец, которым они так восхищались. Их дорогая Ина вставала по утрам бледная, с опухшими глазами; они были уверены, что она не спит ночью. Когда за завтраком мисс Гвинет соблазняла ее булочками, а мисс Элейн — мармеладом, она отказывалась. — Разумеется, чашки пустого чаю недостаточно, чтобы подкрепиться, даже если у тебя будет хороший ленч, а она и днем не хочет есть, говорит, чтобы ей не клали так много, и загораживает тарелку вилкой. Мы очень расстроены, мистер Брэндон. — Гвинет прикусила язык, увидев лицо Питера: он выглядел так, будто тоже не может смотреть ни на какие булочки. — Мы очень расстроены, — повторила за ней Элейн. — Но она не захочет вас видеть, — сказала Гвинет. — Бесполезно, она откажется. — Она заперла дверь, — подала голос Элейн. Они сидели рядышком, обе в своих самых скромных платьях, Отсутствие всяких бус должно было показать почтительное отношение ко всем этим трагическим перипетиям, Они устремили на Питера скорбные глаза, но ничем не могли ему помочь. Томазина заперлась в своей комнате и выходить не собиралась. Так продолжалось три дня. На четвертый день было намечено дознание. Сразу после него Томазина должна была уехать в Лондон, чтобы пойти к поверенному и посоветоваться насчет адвоката для Анны. Вечером третьего дня Питер пошел на разведку и убедился, что в окне Томазины горит свет. Он без звонка вторгся в дом, тихо, как вор, прокрался по лестнице и вошел к Томазине как раз в тот момент, когда она переодевалась к ужину. Серое шерстяное платье полностью закрывало голову, и она не знала, почему отворилась и снова захлопнулась дверь. Платье было чудесное — теплое и вполне удобное, но пролезть в него — чистая мука, она всегда в нем застревала. Так и сейчас она извивалась, пролезая в платье, как вдруг его с обеих сторон дернули вниз сильные руки, и голова проскочила в ворот. Напоследок Питер одернул подол. Отступив на шаг, он ворчливо воскликнул: — Не понимаю, зачем женщины носят такие несуразные вещи! Сквозь болезненный холод, не отпускавший Томазину, вдруг прорвалась легкая теплота. Теплота была порождена злостью — по крайней мере, Томазине так казалось, — но все равно это было лучше, чем холод и эта ненормальная пустота. Она услышала себя: — Почему это несуразные?! У нас, во всяком случае, не столько пуговиц и всяких мелких штучек! — Она спохватилась: — Убирайся отсюда! Он подошел к двери и подпер ее своей спиной. — И не подумаю! — Питер! — Ни слова! Я прихожу сюда по три раза на дню, а ты не желаешь меня видеть. Она не желает меня видеть! В жизни не слышал подобной ерунды. Не знаю, сколько еще ты собиралась издеваться, но с меня хватит! Сейчас ты меня увидела и будешь видеть до тех пор, пока мы все не выясним. Когда лицо Томазины показалось из ворота платья, Питер вдруг страшно разозлился. У нее был такой вид, будто она всю ночь простояла под дождем, причем под холодным январским дождем. Теперь Питер с удовольствием увидел, что щеки ее обрели свой цвет. Глаза еще не сверкали, но выглядели так, как будто могут засверкать в любой момент. Его отпустил тайный, жуткий страх, что между ними что-то невозвратно потеряно, неизвестно за что и как. Если они просто поругаются, не беда. Они и раньше все время ругались, будут ругаться и впредь, так он полагал. Обоих это ничуть не беспокоило, потому что под всеми этими спорами лежало что-то постоянное и сильное — очень сильное. Они схлестывались, потому что оба были гордые, независимые и честные и потому что оба знали, что все это пустяки. Не дуэль, а дружеская перепалка. Они могли в любой момент отказаться от того, на чем настаивали, и уйти рука об руку. Но на этот раз… на этот раз он боялся. И наконец этот страх ушел. И он с облегчением сказал: — Тамзин, не будь дурой! За все это время он ни разу не называл ее так, за все это ужасное время в Дип-Энде. Для нее это было страшно важно, она чувствовала, что ее предали. От этого слова гордость и злость мигом растаяли, и когда Питер перестал подпирать дверь, сделал шаг и обнял ее, ей ничего не оставалось, как заплакать. А Томазина ничего не делала вполсилы! Мисс Гвинет стояла под дверью; она до такой степени разнервничалась, что решилась ее открыть. Конечно слегка, только чтобы убедиться, что не происходит ничего ужасного. Она увидела, что Томазина навзрыд плачет на груди мистера Брэндона, приговаривая: «О Питер, я так несчастна!» На что мистер Брэндон отвечал: «Дорогая, если что тебе и нужно, так это носовой платок. На, возьми, высморкайся, и тебе станет легче». Это ее полностью успокоило, она закрыла дверь и ретировалась вместе с Элейн, которая все время оборачивалась. Отойдя на безопасное расстояние, мисс Гвинет сказала таким тоном, как будто восхищалась неким неоцененным по достоинству феноменом: — У мужчин всегда находятся носовые платки! Это потому, что у них много карманов! Мисс Элейн возмущенно повернулась к ней. — Гвинет, как можно быть такой неромантичной! При чем тут носовые платки, когда самое время подумать о флердоранже! О, надеюсь, они пригласят нас на свадьбу!