Троцкий выступал на собраниях революционных эмигрантов в Брюсселе, Льеже, городах Швейцарии и Германии, Париже. Его выступления пользовались успехом. 23-летний молодой человек, который еще несколько месяцев назад был ссыльным в затерянном в Сибири Верхоленске, превратился в звезду публичных дебатов, происходивших среди российских политэмигрантов. Неудивительно, что его прежняя жизнь казалась ему далекой и давно завершенной.

Забыта была и Александра Соколовская. Она и дети от брака с ней оставались в далекой России. Троцкий объяснял разрыв с Соколовской тем, что «из-за границы я едва мог переписываться с ней. Для нее наступила затем вторая ссылка. В дальнейшем мы встречались только эпизодически. Жизнь развела нас, сохранив ненарушимо идейную связь и дружбу».

Теперь Троцкого окружали другие люди, знавшие его не как новичка революционного кружка, а видевшие в нем посланца высших руководителей российской революции. Среди его восторженных слушателей была и русская студентка Наталья Ивановна Седова. По поручению революционной колонии в Париже она нашла ему комнату в доме, где жила сама. По ее словам, выступление Троцкого «было очень успешно, колония была в восторге, молодой искровец превзошел ожидания».

Во время его пребывания в Париже Седова знакомила Троцкого с городом, его художественными музеями. Однако Троцкий не был очарован столицей Франции. Седова записала в своем дневнике: «Общее впечатление у него от Парижа: «похож на Одессу, но Одесса лучше». Поскольку по европейским городам Троцкий проехал «галопом», то к этому времени он хорошо знал лишь несколько населенных пунктов планеты: Одессу, Николаев, Елизаветоград, Верхоленск, Яновку и Усть-Кут.

Однако Седова решила ознакомить Троцкого с Парижем так, чтобы он отдал должное тогдашней признанной столице европейской культуры. Она упорно преодолевала снисходительное отношение Троцкого к Парижу и сокровищам мировой культуры, собранной в его музеях. В процессе приобщения Троцкого к парижской жизни молодые сблизились и вскоре стали мужем и женой.

Стремительные перемены в личной жизни Троцкого происходили одновременно с не менее быстрыми изменениями в его политической карьере. Его успехи в ходе публичных выступлений убедили Ленина и других в том, что Троцкого необходимо иметь на стороне сторонников «Искры» по мере приближения II съезда партии, на котором были неизбежны острые и жаркие споры. Весной 1903 года Ленин внес предложение о введении Троцкого в состав редколлегии «Искры».

В своем письме Г.В. Плеханову В.И. Ленин 3 марта 1903 году ссылался на то, что Троцкий «работает для «Искры» самым энергичным образом, читает рефераты (пользуясь при этом громадным успехом)». Отметил Ленин и то, что Троцкий уже не раз публиковался в «Искре». Зная же об отношении Плеханова к литературному стилю Троцкого, Ленин писал в своем письме: «Недостатки стиля дефект не важный. Выровняется». Кроме того, он указывал Плеханову, что коллективное обсуждение работ Троцкого лишь пойдет ему на пользу: «Сейчас он принимает «поправки» молча (и не очень-то охотно). В коллегии будут споры, голосования, и «указания» примут более оформленный и настоятельный вид».

Кандидатуру Троцкого поддержали В.И. Засулич и Ю.О. Мартов. Узнав о письме Ленина Плеханову о Троцком, Мартов поспешил написать 10 марта письмо Аксельроду, в котором говорилось: «Владимир Ильич предлагает нам принять в редакционную коллегию на полных правах известное вам «Перо». Его литературные работы обнаруживают несомненное дарование, он вполне «свой» по направлению, целиком вошел в интересы «Искры» и пользуется здесь (за границей) большим влиянием, благодаря недюжинному ораторскому дарованию. Говорит он великолепно – лучше не надо. В этом убедился и я, и Владимир Ильич. Знаниями он обладает и усиленно работает над их пополнением. Я присоединяюсь к предложению Владимира Ильича». Аксельрод, запомнивший Троцкого после его недавнего визита к нему, также поддержал его кандидатуру.

Таким образом четыре из шести членов «Искры» настаивали на включении Троцкого в состав ее редколлегии и в случае успеха их предложения он оказался бы в числе ведущих руководителей партии.

Однако фактический лидер «Искры» и РСДРП Г.В. Плеханов решительно выступил против большинства. Более того, когда Засулич привела Троцкого в редакцию для участия в ее заседании, Плеханов стал решительно возражать против его присутствия, и Троцкий вынужден был удалиться.

Некоторые биографы Троцкого пытались объяснить позицию Плеханова его упрямством и даже завистью к молодому революционеру. Дейчер даже воспроизвел сомнительный анекдот о том, что якобы Плеханов в ответ на восторженное заявление Засулич: «Троцкий – гений», объявил: «Я это ему никогда не прощу». (Хотя И. Дейчер не настаивал на достоверности этого рассказа, Д. Волкогонов повторил его без всяких оговорок.) Недава же объясняет поведение Плеханова его глубоким антисемитизмом. Логика израильского ученого такова: хотя Плеханов не мог не заметить цветистые обороты и помпезность выражений в статьях Троцкого, но ведь именно такой стиль письма антисемиты приписывают евреям; стало быть, неприязнь Плеханова к перу «Пера» было явным проявлением антисемитизма.

Несмотря на то что по меньшей мере каждый второй в руководстве РСДРП был евреем, до появления Троцкого никто из них не жаловался на антисемитизм Плеханова. Сомнительные обвинение в адрес Плеханова и еще более сомнительные рассказы о его зависти к Троцкому имеют целью создать впечатление, что Троцким нельзя было не восхищаться, и люди, раз узревшие его, могли после этого отправляться на ближайшее кладбище и спокойно умирать, потому что более прекрасного зрелища им уже не суждено было увидеть. Если же взглянуть на Троцкого не глазами очарованных им людей, а так, как его увидел Плеханов, автор блестящих философских трудов и революционер с огромным опытом партийной работы, то оснований для особого восторга не должно было бы быть. Что мог дать новый сотрудник «Искре»? Его литературный стиль был далек от совершенства, и, кроме банальных в социал-демократической среде нападок на самодержавие и российский патриотизм, а также не менее шаблонных рассуждений о русской деревне, утопающей во мраке невежества, он вряд ли мог предложить что-либо читателям революционной печати. В отличие от Парвуса эмигрант из России не владел уникальной экономической информацией и ему надо было еще немало учиться, чтобы стать экспертом по проблемам мирового рынка.

Возможно, что Плеханову могла также претить склонность Троцкого к противопоставлению «сильной личности» «толпе» и его самомнение, проявлявшееся и в его литературном творчестве, и в личном поведении. Ведь именно эти качества российской интеллигенции осуждал он в своей работе «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», написанной в 1895 году. Было очевидно, что на Плеханова не произвели никакого впечатления сообщения об успехах выступлений Троцкого. Таким образом, несмотря на успехи на ораторском поприще, положение новой звезды на социал-демократическом небосклоне было непрочным.