Шрифт:
Он весело рассмеялся, вспоминая жизнь «птичьего народа», сел на корточки перед устьем топящейся печки, с аппетитом затянулся трубочным дымом.
4. СИНТАЗИС И ПРОСУДИА
Как-то Иевлев осторожно, с мягкостью в голосе, спросил:
– Иван Савватеевич, а ты грамоте-то знаешь?
Рябов ответил не сразу:
– А на кой она мне надобна?
Сильвестр Петрович промолчал, но поближе к вечеру, когда ключарь принес заправленную светильню, заговорил решительно:
– Вот чего, друг милый: я тебя во многом слушаюсь, и ты мне здесь вроде бы за старшего. То – истинно. В едином же послушайся ты меня...
Рябов бросил вырезать ножиком ложку, с удивлением посмотрел на Иевлева:
– Об чем ты, Сильвестр Петрович?
– Отгадай.
Кормщик подумал, хитро прищурился, спросил:
– Об грамоте об своей. Мудрено, пожалуй?
– Вздор! – сказал Иевлев твердо. – Чем так сидеть, давай, брат, учиться...
Рябов пожал плечами, огладил отросшую в тюрьме бороду, засмеялся, что-де бородатому невместно грамоту учить. Нашлась книжица, Сильвестр Петрович велел развести сажи с водой. Ключарь принес сверху несколько гусиных перьев. Рябов, сидя у печки, старательно взбалтывал в склянице будущие чернила.
Сели рядом. Сильвестр Петрович с тонкой улыбкой взглянул на вспотевшего своего ученика. Тот мягко улыбнулся в ответ.
В светильне потрескивал жир, от печки тянуло теплом, со стены в углу медленно, каплями скатывалась вода. В сенях переговаривались караульщики.
Тихими стопами шла весенняя ночь.
Рябов, посапывая, словно от непомерной тяжести труда, мелко вырисовывал буквы. Большие руки его не справлялись с листком бумаги, она мялась, рвалась, разведенная сажа часто заливала написанное. Кормщик ругался шепотом, по-морскому, как в шторм.
– Ладно на сегодня! – сказал Сильвестр Петрович.
Кормщик выписал еще буковку, поднялся, залпом выпил корец воды. Через несколько дней он знал уже много букв, справляться с делом стало легче – перо он не стискивал в пальцах, разведенную сажу не проливал, воды пил меньше...
– Нынче будет у нас грамматика! – произнес Сильвестр Петрович и спросил: – Что есть грамматика?
Рябов смотрел не моргая, с удивлением.
– Грамматика есть известное художество благое, и глаголати и писати обучающее. Каковы есть части грамматики? Насти грамматики есть...
Сильвестр Петрович поднял палец:
– Повторяй: орфографиа.
– Орфографиа! – с трудом повторил кормщик.
– Этимологиа.
– Этимологиа...
– Синтазис.
– Синтазис...
– Просудиа.
Кормщик молчал, глаза его смеялись.
– Ну! – сказал Иевлев. – Что ж ты? Просудиа...
– А ну ее к шутам, – сказал Рябов, – просудию. Чего мне с ней делать-то?
Опять писали буквы, слова; наконец кормщик нарисовал свое имя – Иван Рябов. Иевлев велел прочесть. Рябов прочитал и удивился.
– Просудиа! – ворчал он, вырисовывая буковки. – Оно тебе не просудиа. Который князь али боярин, тому и просудиа сгодится, а нам и без нее тошно. Рябов Иван – то добро, а просудиа нам, Сильвестр Петрович, ни к чему...
Иевлев не спорил. Дойдет дело и до просудии, и до последующих глаголов, и до залогов. До всего со временем.
В эту ночь Сильвестр Петрович долго не спал – думал: флот, моряки, штурманы, шхиперы... Как обучить их непонятным этим просудиам? Почему не по-русски, не просто рассказано то, что надобно знать тысячам людей?
И в сумерках сырой каморы виделось ему лицо кормщика, насмешливый блеск зеленых глаз, слышались сказанные давеча слова: «Который князь али боярин, тому и просудиа сгодится, а нам и без нее тошно!»
Он улыбнулся, засыпая: «Кому – сон, кому – явь, кому – клад, кому – шиш!» Вот как говорят они, а тут – просудиа...
Утром, спозаранок Сильвестр Петрович взял в руки перо, нарисовал земной шар, полюсы, градусную сетку, заговорил как можно проще. Рябов слушал внимательно, кивал; было видно, что он все понимает и что ему интересно.
– Сей круг нарицается некватор али равнитель! – говорил Иевлев. – Вишь, где он проходит? И разделяет собою весь шар земной на два полшария...
После обеда опять засели за географию. Сильвестр Петрович медленно объяснял, как запомнил по учебнику:
– Состояние земель, если кто прилежно хочет разуметь, то подобает ему знать градусы али степени по долготе и широте. Широту, Иван Савватеевич, считаем мы до высоты полюса али оси мира, от равнителя к северу и к югу по девяносто градусов. Долготу считаем от меридиана, проходящего чрез гору на острове Тенерифском, к востоку, разделяя круг земной на триста шестьдесят частей, градусами именуемых...