Нашли сухое место, принялись раздеваться, выкручивать одежду. Зуев подтрунивал над посиневшим от холода спутником, приговаривал:

— Это тебе, брат Яша, не в Испании воевать…

Про Испанию Бобков только в книгах читал, про Дон-Кихота знал и про то, как быков на стадионе убивают: «Тореадор, смелее в бой!..» И конечно, про мужественных республиканцев, про оборону Мадрида, в которой и комиссар участвовал. «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях».

— Тут и на танке не пройти, — рассуждал тем временем Зуев, и Яков знал, что ему можно верить на слово: в Испании комиссар был танкистом и республиканцев обучал, как воевать на броневых машинах.

Зуев переоделся в отжатую от воды одежду, а порученец еще белел в кустах кальсонами, пытался выкрутить досуха ватные штаны, которых так и не снял еще с зимы.

Неподалеку послышался женский смех. Парень присел со штанами в руках, а Иван Васильевич шутливо крикнул:

— Кто там прячется? Выходи и покажись старшему по званию…

Перед ним возникла молодая женщина в зеленых брюках, заправленных в обмотки, на ногах большие ботинки, шапка на затылке, прядь волнистых волос выбилась из-под нее. Ватная телогрейка с прожженной левой полой распахнута, и женщина принялась застегивать ее, едва заметила два ромба в петлицах незнакомца.

— Старшина медицинской службы Караваева! — бросив ладонь к виску, доложила девица.

— А зовут-то как? — спросил Зуев приветливо.

— Марьяной, товарищ комдив, — ответила она, но, заметив на рукаве Зуева звезды, поправилась: — Извините… Товарищ дивизионный комиссар!

— Все одно, — махнул рукою Зуев.

Марьяна верно уловила особенность ситуации, ее неофициальность, что ли, и крикнула Якову, все еще управлявшемуся в кустах:

— Да не смотрю я на тебя, парень! Надевай штаны спокойно… Иван Васильевич от души расхохотался.

— Видишь, Марьяна, в какую топь угодили. Где мы сейчас?

— В расположении медсанбата 46-й дивизии… Вон за деревьями наши палатки.

— А ты что здесь делаешь?

— Хотела клюквы прошлогодней раненым набрать… Да где там! Всю уже обобрали. Зуев помрачнел:

— Голодают люди… Знаю, знаю, милая девушка. Всем сейчас нелегко. Вот спасибо саперам — изладили дорогу. Завозим и снаряды, и продукты.

— С медикаментами худо, — добавила Марьяна.

— И про то наша забота. Ведь целая армия! Скольких накормить надо… Хвойный настой пьете?

— Обязательно пьем и бойцов заставляем…

— Это хорошо. Только цинги нам еще не хватало.

Хотела Марьяна сказать, что ею уже болеют красноармейцы, да не решилась, сообразила, кого повстречала. Начальство большое, ему, поди, и не до таких мелочей.

— Веди нас к командиру, русалка, — попросил мягким тоном Иван Васильевич. — Лошадей у вас оставим, а сами станем на своих двоих в штаб дивизии добираться. Так оно, видно, надежнее будет. Ты готов, герой?

Последний вопрос Зуев обратил к Якову, который выскочил на открытое место при полной амуниции.

— Так точно! — ответил порученец, оправившись от смущения и искоса поглядывая на красивую девушку с четырьмя треугольничками в петлицах.

— Тогда бери коней и двинемся.

Шли медленно, держа в руках длинные палки, часто проваливались по пояс в воду. До штаба полковника Черного добрались в сумерках.

Здесь им дали переодеться в сухое, напоили горячим чаем. Потом Иван Васильевич собрал командиров, судил-рядил с ними, как оборонять то, что они с немыслимым трудом отвоевали.

В три часа ночи противник неожиданно атаковал позиции майора Соболя.

— Странно, — сказал полковник Черный. — Там они обычно не рискуют лезть, ищут, где послабее.

— Разведка боем? — предположил дивизионный комиссар. — Может, проверяют: не отвели мы Соболя с этого участка?

— Наш Иван сейчас их убедит в том, что никуда он-таки не делся, — усмехнулся Черный.

Прошло около часа, и противник угомонился.

— Ишь ты, — сказал Зуев о немцах, — по ночам стали воевать. Придет время — заставим по нашим правилам драться.

«А пока, — подумал он, — сидим у моря в ожидании погоды… Вернее, увязли в болоте по уши. Или сами себя вытащим, или…»

Про это даже думать не хотелось.

— Послушайте, Кружилин, — сказал начальник Особого отдела, — вы знаете эти стихи?

Олег удивленно посмотрел на Шашкова. Он вспомнил, что в первую их встречу Александр Георгиевич говорил с ним о поэзии и даже читал вслух Надсона. За время совместной службы при не таких уж и частых встречах Кружилин успел составить впечатление об Александре Георгиевиче как о незаурядном, нестандартном человеке. Шашков не вписывался в схему, по которой обыкновенный пехотный командир, а им и был по существу старший лейтенант, судил о сотрудниках этого ведомства.