Дракон смущенно хмыкнул и сделал попытку прикрыться крылом.

— И позволь спросить, зачем же ты сюда заявился?

Резковатый металлический и в то же время какой-то детский голосок ответствовал:

— Я хотел… как это… поздравить… а еще я слушал…

— И как? — поинтересовался Вала.

Дракон мечтательно зажмурился.

— А кубок зачем скинул?

Дракон осторожно подцепил помянутый кубок чешуйчатой лапой и со всеми предосторожностями водрузил на стол, не забыв, впрочем, пару раз лизнуть тонким розовым раздвоенным язычком разлитое вино.

— Так крылья же… опять же хвост…

Он таки ухитрился, не устраивая более разрушений, добраться до Валы и теперь искоса на него поглядывал, припав к полу: ну как рассердится?

— Послу-ушать хочется… — даже носом шмыгнул — очень похоже — и просительно поцарапал коготком сапог Валы: разреши, а?

— Ну, дите малое, — притворно тяжко вздохнул тот. — Эй!., а эт-то еще что такое?

Элхэ перестала трепать еще мягкую шкурку под узкой нижней челюстью дракона — дракон от этого блаженно щурил лунно-золотые глаза и только что не мурлыкал.

— А что?., ну, Учитель, ну, ему ведь нравится… смотри!

Однако! Любопытно, а такая изощренно-жестокая тварь, как Глаурунг, тоже из такой милашки выросла? Нет, я понимаю, что драконы разные — судя по сказанию «О драконах», но не может же быть такого, чтобы наши предки не знали ни единого «доброго» дракона, если таковые были. Или на них выпускали других, «недобрых»?

Начинаю понимать. Мелькор любил только тех, кого воспитывал сам, и тех, кто, так сказать, «принимал его Путь». Иначе не выходит. В таком случае справедливым я его вряд ли назову.

Но, стало быть, он все же был способен любить…

…Здесь было так холодно, что трескались губы, а на ресницах и меховом капюшоне у подбородка оседал иней. Она уже подумала было — не вернуться ли, и в это мгновение увидела их.

Крылатые снежные вихри, отблески холодного небесного огня — это и есть?..

— Кто вы?

Губы не слушались. Шорох льдинок, тихий звон сложился в слово:

— Хэлгэайни…

Она улыбнулась, не ощущая ни заледенелого лица, ни выступившей в трещинах рта крови.

Она не смогла бы объяснить, что видит. Музыка, ставшая зримой, колдовской танец, сплетение струй ледяного пламени, медленное кружение звездной пыли… Она стояла, завороженная неведомым непостижимым чудом ледяного мира — мира нелюдей, Духов Льда.

«Откуда же вы…»

Она уже не могла спросить — только подумать. Не знала почему — время остановилось в снежной ворожбе, и не понять было, минуты прошли — или часы. Была радость — видеть это, не виданное никем.

Они услышали.

«Тэннаэлиайно… спроси у него…»

Шесть еле слышных мерцающих нот — имя. Она повторила его про себя, и каждая нота раскрывалась снежным цветком: ветер-несущий-песнь-звезд-в-зрячих-ладонях. Тэннаэлиайно. Она смотрела, пока не начали тяжелеть веки, и звездная метель кружилась вокруг нее — это и есть смерть?.. — как покойно… Уже не ощутила стремительного порыва ветра, когда черные огромные крылья обняли ее.

— Элхэ… вернись…

Как тяжело поднять ресницы… Ты?.. Тэннаэлиайно… Нет сил даже улыбнуться. Как хорошо… Он погладил ее серебристые волосы:

— Все хорошо. Теперь спи. Птицы скажут, что ты у меня в гостях, никто не будет тревожиться.

Она прижалась щекой к его ладони и снова закрыла глаза.

— Учитель… Ты так и просидел здесь всю ночь?

— И еще день, и еще ночь. Как ты?

— Я была глупая. Мне так хотелось увидеть их… Хэлгэайни. Они… они прекрасны. — «И похожи на тебя…» — Я не сумею рассказать… Но я бы… я бы умерла, если бы не ты. Прости меня…

— Сам виноват. Я знаю тебя — не нужно было рассказывать. После той истории с драконом…

На щеках Элхэ выступил легкий румянец.

— Ты не забыл?

— Я помню все о каждом из вас. Конечно, тебе захотелось их увидеть.

Она опустила голову:

— Ты не сердишься на меня, Тэннаэлиайно?

— Не очень. — Он отвернулся, пряча улыбку. — Подожди… как ты меня назвала? Они — говорили с тобой?

— Я не уверена… Я думала, мне это приснилось. Просто это так красиво звучит…

— Они редко говорят словами… — Поднялся. — Я пойду. Есть хочешь?

— Ужасно!

Он рассмеялся: