Ее просто выворачивало наизнанку. И отпустило только под самое утро. И она уснула на своем испачканном диванчике, запрокинув утомленную голову на книгу о святом духе.

Аполлионарий заходил теперь к ней как по школьному расписанию: два раза в неделю. Раздевая ее, шептал:

— Ты понимаешь, жениться я на тебе не могу. Хотя люблю тебя, не сомневайся. Но мне надо вернуться в большой город. Там у меня друзья: артисты, художники, режиссеры… А ты здесь… На, возьми, возьми конфетку…

И засовывал ей.

К весне года она забеременела, и в связи с окончанием отопительного сезона ее уволили.

Настя, не долго думая, села в первый попавшийся поезд, оказавшийся грузовым и следовавшим далее без остановки. В пути у нее кончилась вода, но спрыгнуть на ходу она не решалась. Смотрела под откос, и голова у нее шла кругом.

Во время разгрузки Настю нашли еще живой. Вызвали дежурного по станции старшего сержанта. Тот, вздохнув и составив протокол, отвез ее в больницу.

Когда она пришла в себя, доктор в белом халате высказал:

— Тебя спасли, а ребеночка в этот раз не получилось…

Он приснился ей в ту ночь, этот маленький мальчик с лицом Аполлионария. Дите шло навстречу и жевало большую шоколадную конфету. Настю стошнило.

— У вас аллергия на шоколад, — поставил диагноз доктор, исследовавший сто грамм ее крови, — следствие какого-то сильного отравления. Не припоминаете?

— Нет…

После выписки Настя зашла в несколько попавшихся по дороге школ, но нигде истопники не требовались:

— Тепло на улице-то. Да и нет у нас своей котельной. От общей трубы топимся…

Устав, она присела на ступени магазина. Кто-то бросил ей монету, затем другую. Поняв, что ее принимают за нищенку, Настя подскочила. Швырнула монеты наземь и пошла прочь. Намаявшись же и проголодавшись, вернулась. В сумерках на ощупь нашла монеты, которые к счастью никто не заметил. Купила себя беляш. Ей ведь немного надо было.

Ночевать Настя пошла на вокзал. Дежурный по станции старший сержант тут же задержал ее для проверки документов. Привел к себе и, смилостивившись, налил чая без сахара.

Когда Настю сморило на скамеечке для задержанных, милиционер залез на нее. Она чувствовала это сквозь сон. Но не просыпалась — не крыса все-таки, до смерти не замучает.

Утром старший сержант растряс задержанную и оплодотворенную:

— Меняюсь я. Уходить тебе надо. На вот…

Он протянул ей большую шоколадную конфету с биркой «Вещ. док № 2370».

Настя затрясла головой. Сержант насупился:

— Бери, говорю. Кусай…

Настя сунула в рот конфету. На выходе из дежурки ее стошнило.

За мытье туалетов ее взяли в пассажирский поезд. В Большом городе Настя вышла в своей одежонке, пропахшей кочегаркой, больницей, нужником и скитаниями.

— То, что надо, — одной рукой зажимая нос, другой указывая на нее, проорал у Насти над ухом мужик в шляпе…, — забирайте…

Ее посадили в машину и повезли по городу. В каком-то большом доме с кучей людей и фонарей Настю раздели, помыли, одели в чужие, но чистые обноски.

— Клади ее возле урны, — кричал мужик в шляпе, — Мотор! Дворник пошел…

Настя заснула в тепле огромных ламп. Вечером ее разбудили и, сунув в руку несколько бумажек да коробку шоколадных конфет, вытолкали за дверь.

Настя шла по большим и чистым улицам. Выспавшаяся и также чистая. На ее обноски никто не обращал внимания. Да и не были они никакими обносками. Разглядела Настя, что это совсем новое платье. Порезанное только зачем-то ножницами.

А под мышкой у нее была красивая коробка.

— Девушка, вы не ко мне на день рождения идете? — зашел со спины какой-то парень.

Настя потрясла головой.

— А как же, как же я? — чуть не заплакал соспинызаходящий, — Я не могу больше один…

Настя пошла с ним. И осталась с ним.

Кассиопий был молодым потомственным токарем. Имел отдельную каморку и тягу к полноценной жизни. Он не обманул Настю — они расписались.

Настя расцвела, как роза на навозе. Прибрала каморку. Устроилась на швейную фабрику сначала ученицей, а потом — штатной мотористкой. И еще пошла танцевать в художественной самодеятельности. Что-то неудержимо тянуло ее на сцену, в яркий свет, в прыжки и вращения. И еще высматривала она в зале чей-то взгляд, чье-то лицо.