– Жорж, погляди на эту брошечку! – перебила собеседников Жанна.

«Да уж, интеллигентных… – подумал Георгий, разглядывая довольно аляповатую безделушку. – Не чересчур ли интеллигентных?..»

* * *

– И что бы это значило?

Путешественники стояли на дне долины, больше напоминающей гигантскую воронку от разрыва авиабомбы или чего-нибудь не менее разрушительного. Даже слабый ветерок не тревожил неподвижную атмосферу весьма оригинального кладбища. Ослепительно сияли под ярко-синим небом крутые стены, состоявшие из россыпей снежно-белых каменных глыб, раскаленные почти отвесными солнечными лучами настолько, что четверо людей ощущали себя в середине огромной печи.

Да-да, вы не ошиблись, и это не опечатка: в центре Долины Царей находились именно четыре человека. Трое наших старых знакомых, и четвертый – мужчина невысокого росточка, почти что карлик, настолько субтильного телосложения, что скрыть сего факта не могла даже просторная рубаха до земли. Именно он привел нашу троицу в это гиблое во всех отношениях место, где за долгие годы так и не смогло угнездиться ничего живого, включая выносливую пустынную колючку. Даже скорпионы и те обходили его стороной, предпочитая более комфортные места.

Мужичок по имени Нестах оказался единственным, кто пусть и не сразу и очень неохотно поведал отчаявшимся в своих поисках спасателям историю последнего по времени «погребения». Он также намекнул на причину, из-за которой на целый город – да что там город – на целый ном был наложен строжайший и бессрочный обет молчания. Омерта[102] своего рода, хотя предки дона Корлеоне еще мирно пасли коз на Сицилии и даже не помышляли о своей знаменитой «Коза Ностра».

Нестаха этот обет не касался.

Во-первых, он был вор, любые законы, кроме воровских, считал фикцией, и, следовательно, до всяких там заморочек властей ему было «до светильника». А во-вторых, его воровская профессия касалась «запретной темы» непосредственно. Он грабил лишь узкоспециализированные помещения: никаких там жилых домов или лавок – исключительно могилы, причем не из бедных.

Скажите: «дохлое дело»? Не надо. Жители Египта норовили унести с собой на Тот Свет все свое добро без остатка, разумно полагая, что живые сами о себе позаботятся, а вот умершему сие будет трудновато.

Была и третья причина: загробный «Робин Гуд» всем сердцем сочувствовал заживо запрятанному под толщей известняка незнакомцу, поскольку тот умудрился насолить власть имущим настолько, что те не посчитались с затратами, лишь бы отплатить обидчику достойной монетой.

– Правильный был человек, – рассуждал давно переваливший за сорок лет уголовник, выглядевший изрядно потасканным подростком. – Вот меня если возьмут где-нибудь на цугундер, то валандаться не станут. – Длинный «артистический» палец с любовно отрощенным ногтем чиркнул поперек острого кадыка. – Не того я полета пташка, да и помета не того… Я ведь просто вор. А тот был бо-о-ольшой человек… Про таких легенды складывают да песни поют. И пророчества бывают, не без этого. Я вот слыхал одно такое… Родится, бают, однажды человек… Обычный человек, вроде меня, не богатырь и не красавец, который целую страну огромную, не чета нашей Кеметке, этим самым поставит… Прости, барышня. «Грабь, – скажет, – награбленное!» И все тут…

Георгий и Дмитрий Михайлович при этих словах идейного уголовника понимающе переглянулись. Ох как знаком был бессмертный лозунг жителям «одной шестой», ох как памятен…

– И повелит он из золота того, награбленного у простого люда, чаши для нужников отливать… – вдохновенно вещал урка, заведя очи горе, словно видел там некую подсказку, шпаргалку высших сил. – Хотя зачем чаши какие-то в нужниках, никому не ведомо, да еще золотые… А когда помрет он, положат его верные товарищи в красную каменную гробницу и напишут на ней его имя, и будет он там лежать, словно живой…

– А про то, что второго туда положат, – не говорили? – не выдержал Арталетов. – Не навсегда, а на время?

– Так ты, мил человек, тоже слыхал про это? – обрадовался Нестах. – И про такое бают. Да только второй не взаправдашним вором будет, поэтому вытащат его из гробницы воры правильные и зароют, будто собаку. Ну там без саркофага, без бальзамирования… Бр-р-р… У нас так даже кошек не хоронят… А больше никого туда не положат, потому как тот вор, который мудрость вечную скажет, будет самым правильным во веки веков. Вором в законе…

Во, глядите, – уголовник оттянул большим пальцем ворот рубахи, обнажая тощую грудь, на которой явственно проступил синий, до боли знакомый профиль, некогда украшавший денежные знаки одной исчезнувшей с карты мира страны. – Это я сам наколол потрет того великого, как представляю его.

Спасатели снова переглянулись и разом покачали головами: сходство было изумительным…

– А если жив еще этот, которого тут закопали? – осторожно спросила Жанна, которую всякие дежа вю[103], смущающие товарищей, не посещали. – Ему ведь помочь – святое дело, а?