– Русские своих не бросают, – твердил Сергей, отдуваясь и размышляя при этом, с какого боку оный тощий предатель приходится ему «своим». – И вообще, чтобы про геев я больше от тебя не слышал! Не можешь выговорить – зови просто «Серым». Понял?

– Поняр, Серр-рий…

– Тьфу на тебя, чмо нерусское…

Все бы было ничего, но при каждом толчке «груз» больно давил на поясницу чем-то твердым, словно в кармане у него лежал крупный голыш.

«У него и карманов-то нет… – морщась, думал Дорофеев, стоически терпя боль в намятом на хребте синяке. – Что ж это такое?.. Драмбы своей обожрался никак? Ну, ничего, доползем до привала – разберусь…»

– Брось меня… – снова заныл рыбачок, и руки у путешественника во времени сами собой разжались.

– Ну что, доволен? Бросил. Что теперь? – навис Сергей над корчащимся на щебнистой осыпи товарищем. – Сдохнуть тут решил? Отмазаться? Не выйдет – галопом у меня побежишь! А ну – встать!..

Он едва удержал ногу, чтобы не врезать лежащему египтянину в бок. Хотя босая нога – не подкованный сапог, но все-таки… Сломанное ребро или отбитая почка жизнерадостности спутнику не добавят.

– Ладно, не скули, – буркнул он примирительно, приподнимая Ромку, чтобы снова взвалить на закорки. – Не брошу я тебя. Только вот пристрою поудобнее… Чем ты там колешься?

Откуда только силы взялись у только что лежавшего без сил паренька. Он защищал свои истрепанные лохмотья, из-под которых во множестве прорех виднелось изможденное грязное тело, так, словно это был драгоценный лионский бархат, расшитый золотом. Скулил, царапался словно кошка, даже кусался.

– Ты чего это! Чего! – пытался успокоить его Сергей. – Ты чего, Ромка? Царапаешься, вон, как девчонка… Я ж не съем тебя, дурак!

Ветхая ткань внезапно треснула сверху донизу, и Рамоон мгновенно прекратил сопротивление. Лишь из-под полуприкрытых век с длинными ресницами по щекам, оставляя в слое пыли извилистые чистые дорожки, ручьем бежали слезы.

Вокруг тонкой талии у лежащей фигуры была обмотана цепочка, а с нее свисал донельзя знакомый предмет…

Но потрясенный Дорофеев глядел вовсе не на него, а на порывисто вздымающуюся грудь с крупными сосками, тощую, почти мальчишескую… Почти.

– Ромка-а!.. – ошарашенно протянул мужчина, выпуская «противника» из рук, чем тот тут же не преминул воспользоваться и мгновенно свернулся калачиком. – Где же были мои глаза?.. Ты же…

До самого заката он просидел рядом с изредка всхлипывающей девушкой, гладя ее по узкой спине с острыми, выступающими рыбьим плавничком, позвонками…

* * *

«Ну и ладно. Ну что с того, что хрономобиль спер… ла, – успокаивал сам себя Сергей, сидя у скалы рядом с крепко спящей Ромкой, продолжавшей иногда всхлипывать во сне. – Все равно бы фараоны эти чертовы отобрали… Зато теперь – вот он, целенький».

Рука сама собой тянулась проделать необходимые манипуляции и оказаться дома, в покое и безопасности, но каждый раз опускалась, не дойдя миллиметра до прибора.

«К чему она там тебе, эта дикарка? Когда ты на арабок разных западал? А она даже не арабка! И взглянуть-то не на что – пигалица пигалицей. Ни кожи, ни рожи, ни этого самого… Ладно – притащишь ты ее с собой, а там что? Да она, если и не спятит сразу, то все равно не приживется…»

Палец нерешительно погладил головку «часов», которую всего-то требовалось повернуть два раза и нажать. Но именно на эти легкие движения сил и не хватало.

«Да у нас любая азиатка, с гор спустившаяся, на рынке торгующая, в сто раз чище и умнее этой будет! – продолжал убеждать Нечистый, примостившись где-то за плечом так, что Дорофеев чувствовал щекой его отдающее серой дыхание. – Брось ее! Брось – и дело с концом! И что с того, что она через день тут сдохнет? Она и так тысячу лет назад померла. Теперь и костей ее нет, а ты с ней – как с человеком. Она – фантом, нежить, привидение…»

Исчез искуситель, как всегда с первыми лучами солнца, позолотившими скалы, превратившими их в застывшие языки пламени…

* * *

Рамоон проснулась, как никогда, счастливой, потянулась, выпрастывая из лохмотьев тонкие руки. Ей захотелось вскочить, засмеяться, пройтись колесом…

Впервые в жизни она ощущала себя такой полной жизни, что-то кипело в душе, плескалось, рвалось на волю. Вообще тот день, когда она, рано осиротевшая дочь рыбака, заплыла далеко-далеко от родной деревни и увидела в волнах слабо сопротивляющегося течению человека, необычно белого и огромного, не забудется на всю жизнь.

Как она хотела очаровать его, как мечтала остаться с ним один на один, чтобы открыться… Но проклятые родичи…

А когда отвергнутый жених Хасраф навел на новую деревню с таким поэтическим названием Хургада фараонов? Кто подсказал стащить из необычного жилища Белого Пришельца то, что он ценил больше всего на свете, и спрятать?

А когда грозный Акер, разметав караван, пощадил Серр-рия и ее, недостойную, в придачу? Не знак ли это всевидящих богов?

Девушка привстала на локте и встревоженно завертела головой, не находя на узкой площадке между скалами своего спутника.