— О да, Дэвид, давай хоть ненадолго уедем из этого невеселого дома!

Они ехали через прерию, усыпанную голубыми колокольчиками. Вскоре Дэвид остановил коляску на вершине холма. Они по просеке вышли на зеленую поляну, где проходила фиеста. Дэвид с любовью посмотрел на Марию:

— Ты помнишь тот октябрь? Когда ты для меня танцевала?

Девушка подняла на него зеленые смеюшиеся глаза и улыбнулась из-под полей желтой шляпки.

— Ох, Давид, как я могу это забыть?

— Давид, — повторил он. — Я люблю, когда ты так произносишь мое имя. — И кивнул в сторону леса: — Ты помнишь… — Он замолчал и заключил ее в объятия.

Дэвид целовал осторожно, неуверенно. Губы Марии приоткрылись; руки обвились вокруг его шеи. Их поцелуй стал более страстным.

После неловкого молчания Мария спросила, не в силах скрыть своей тревоги:

— Давид, я должна знать, что сказала обо мне Эмили?

— Сказала, что ты меня любишь. Это правда, дорогая? Мария вспыхнула и прикусила губку.

— Пожалуйста, дорогая, скажи мне.

Она медленно подняла глаза и с обожанием посмотрела на Дэвида.

— Да, Давид, я люблю тебя, — прошептала она. — А ты… ты меня любишь?

— О, дорогая моя, — выдохнул он, на его глазах блестели слезы радости. — Да, я тебя люблю! Да!

Ее лицо просияло.

— Когда ты это понял?

— Ну, наверное, я любил тебя уже очень давно. Но по-настоящему я это понял во время фиесты.

— И я тоже! Ох, Давид, как я мечтала услышать эти слова из твоих уст! Как я…

Но он не позволил ей закончить. Дэвид обнял ее и страстно поцеловал. Потом он издал вопль восторга.

— Она меня любит! Она меня любит! — И закружил Марию по поляне. А потом сказал, задыхаясь: — Я построю для тебя большой дом — вот здесь. И у нас будет десяток детей!

— Да, десяток! — рассмеялась Мария.

— Мы поженимся. Слава Богу, что Эмили велела не откладывать, а немедленно сказать тебе о моих чувствах.

— Эмили велела? Тогда мы оба в большом долгу перед ней, Давид. — И, глядя в глаза любимому, добавила: — У нас будет хорошая жизнь, да, Давид? Будем выращивать скот, как делал мой народ многие века. И мы будем жить так близко от наших мексиканских друзей!

Мария и Дэвид, счастливые, возбужденные, вернулись в Бразос-Бенд и с удивлением увидели Эдгара, сбегающего вниз по лестнице.

Он выглядел совершенно трезвым, был чисто выбрит, в свежем костюме. Глаза его неистово сверкали, а в кулаке Эдгар крепко сжимал письмо.

— Еще одно! — объявил он, размахивая перед ними конвертом.

— Ты хочешь сказать, что пока нас не было, пришло письмо, дядя?

— Да! Час назад приезжал посыльный! — возбужденно ответил Эдгар, беря пальто и хлыст.

Дэвид и Мария озадаченно переглянулись.

— Так о чем же пишет миссис Хьюстон, дядя? И куда ты собрался?

— Я еду в Хьюстон, чтобы уладить это дело — раз и навсегда.

— В Хьюстон! — изумленно воскликнули молодые люди.

— Нет, в ад играть в покер с дьяволом! — резко бросил Эдгар. — Посмотрим, как вы, пустоголовые дети, справитесь с этим домом, пока меня не будет.

— Дядя, перед тем как ты уедешь… — сказал Дэвид, хватая его за руку. — Я… я хотел сказать тебе… Мы с Марией собираемся пожениться.

Лицо Эдгара смягчилось, он улыбнулся и пожал Дэвиду руку.

— Самое время, племянник. — Он подошел к девушке, обнял ее и поцеловал в щеку. — Поздравляю, Мария. Прошу прощения, но мы отпразднуем эту радостную новость позднее.

— Дядя, разве ты не скажешь, о чем говорится в письме и что ты собираешься делать?

Эдгар взял у конюха поводья Аполлиона и вскочил на арабского скакуна.

— Всего три дня… я могу успеть, Дэвид, могу успеть. Мои глаза! Вы можете в это поверить? Мои глаза ничего не видели. Это просто невозможно вынести, Дэвид!

После этого странного замечания Эдгар Эшленд сжал коленями бока Аполлиона, и жеребец помчался в сторону Хьюстона.

— Дяде предстоит чертовски трудная дорога, если только ему не повезет и он не сядет по дороге на пароход. — Дэвид обнял Марию за талию. — Пойдем в дом, дорогая. Ты дрожишь без шали.

— Что имел в виду твой дядя, когда так странно говорил о глазах? Я не понимаю, Дэвид.

Дэвид пожал плечами:

— Возможно, дядя наконец-то посмотрел на отношения с Эмили не только со своей колокольни. Надеюсь, он увидел истину.

17 марта 1842 года

Эмили Эшленд стояла в своей спальне и умиротворенно улыбалась, глядя на две колыбельки. Она наклонилась и укрыла малышей. Маленький Джейкоб с пухлыми шоколадными ручками и ножками и крупной головой выглядел просто гигантом по сравнению с маленькой светленькой Камиллой.