Алан слушал, с трудом удерживаясь, чтобы не спросить о Генри. Почему он не сидит здесь вместе с купцами Осны? Что случилось с его семьей?

Теперь это больше не его семья.

Графу и Алану была отведена кровать госпожи Гарии. Слуги улеглись на тюфяках и на полу. В доме приятно пахло деревом, дымом от очага и простоквашей, а из дальнего конца доносился запах домашних животных. Все это напомнило Алану детство. Он много лет спокойно спал в таком доме.

Утром, когда все уже было готово к отъезду, юноша подошел к дьякону Мирии:

— А где Белла и Генри? Что с ними и с семьей?

— Алан! — Лавастин уже был в седле и ждал, когда сын присоединится к нему.

— Это хорошо, Алан, мой мальчик, что ты вспомнил о них, — ответила Мирия, скептически улыбнувшись, и добавила, как бы вспомнив, с кем говорит: — Милорд.

— Но где они?

— В доме прежнего управляющего. Каждую неделю они ходят к обедне, но многие не могут простить им их везения.

— Алан!

— Спасибо! — Он чуть не поцеловал старуху за добрую весть, но подумал, что в его теперешнем положении ему не следует так поступать. Она с достоинством наклонила голову.

Он вскочил на лошадь. Деревенские детишки со смехом и визгом некоторое время бежали за войском графа.

— О чем ты спрашивал?

Они проезжали мимо зимних загонов для скота. За южными воротами находилась небольшая кожевенная мастерская и скотобойня. Алан зажал нос, пока они не миновали этот участок. Лавастин не обратил на запах никакого внимания.

— Я спрашивал о моей приемной семье, — ответил наконец Алан, опуская руку. — Я узнал, куда они переселились.

— Они куда-нибудь уехали? — равнодушно спросил Лавастин, хотя переезд состоятельной семьи был делом почти неслыханным.

Они переехали в дом управляющего, — заторопился Алан. — Это небольшая усадьба, построенная в правление императора Тайлефера. Еще до основания порта. Там жил старик, внук последнего управляющего, но он уже не вел хозяйства и не держал слуг, поля запустели, судоходство прекратилось, хотя у дома хороший причал.

— К чему ты клонишь, сын?

Дорога впереди раздваивалась, основной путь вел к югу, а далее — на восток, к резиденции графа.

— Правая дорога ведет к дому управляющего в скрытой долине на берегу бухты.

— И?

Но Алан знал, что он никогда себе не простит, если не воспользуется случаем повидаться с ними.

— Я прошу тебя, отец, навестить их.

Лавастин молчал. У него был вид человека, которому сказали, что его жена только что родила ему щенка вместо ребенка. Но перед развилкой он придержал лошадь.

Алан затаил дыхание.

— Прошу тебя, — выпалил он, не в силах сдержаться. — Лишь один раз.

По лицу Лавастина нельзя было понять, что он думает. Немногословие и скупые жесты графа никогда не выдавали его истинных мыслей, опровергая учение Церкви, что внешний облик человека отражает его внутреннюю сущность. Лишь брат Агиус считал иначе: ему долгое время удавалось скрывать свою приверженность еретической доктрине о смерти и искуплении Благословенного Дайсана.

— Хорошо, — отрезал Лавастин. Одобрял он желание Алана или нет — юноше было все равно. Он должен увидеть тетю Бел, и Стэнси, и Жульена, и маленькую Агнес, и младенца, если они еще живы. Он должен поговорить с Генри, чтобы убедиться, что тот не…

Что «не»?

Не осуждает его за невыполненное обещание посвятить себя Церкви.

Алан вздохнул и тронул лошадь. Его смирная кобыла осторожно ступала по опавшей листве. За оголенными ветвями деревьев он увидел постройки маленькой усадьбы: дом, конюшню, кухню и сараи вокруг открытого двора. Дорога вилась между кустарников, невыкорчеванных пней, вспаханных полос земли, на которых зеленели всходы озимой пшеницы.

Алан не сразу узнал молодого человека, стоявшего возле длинного бревна, из которого могла бы выйти хорошая мачта. Чуть дальше спиной к дороге стоял Генри. Рослый и широкоплечий юноша обернулся, и Алан узнал своего кузена Жульена, заметно выросшего за те два года, что они не виделись.

Жульен заметил отряд и крикнул. На крыльце появились двое детей, затем вышла тетя Бел, из мастерских выглядывали незнакомые Алану работники. Генри поднял голову и тотчас снова вернулся к работе. Но все остальные высыпали во двор: тетя Бел и Стэнси, Агнес, превратившаяся за это время в почти взрослую женщину. Один из малышей неуверенно ступал крошечными ножками, Стэнси держала на руках грудного младенца. Женщина в одежде священника подошла к тете Бел. Маленькая девочка, которой было поручено следить за гусями, застыла с открытым ртом, забыв о птицах. Гуси немедленно разбрелись между деревьями, но, кроме Алана, этого никто не заметил.