–  Щенок! Выкормыш!
– кричал маркиз, пытаясь достать его острием меча. Я научу тебя вежливости, слизняк!

–  Полоумный осел! Рогоносец!
– выкрикивал англичанин, напрягая свою память и фантазию (не привыкшему к грубым словам, Норфолку было тяжело придумать что-нибудь, что задело бы испанца). Наконец, он нашел подходящее слово: - Испанский кукиш!

–  Ах так!
– завопил маркиз и ткнул его своим мечом куда-то под ребро. Мгновенно из порванного камзола Норфолка брызнул фонтан крови, и он, в последнем усилии нанес точный удар в грудь маркиза де Сетина. Его накидка также окрасилась кровью, и оба противника, схватившись за свои раны, выронили из ослабевших рук мечи. Граф Норфолк, как подкошенный рухнул на землю, тело его изогнулось в последнем смертном усилии, и он затих, разбросав руки. Маркиз де Сетина, держась за грудь, прошел еще несколько метров, ковыляющей походкой. Его подхватил верный идальго, заглядывая в лицо.

–  Я гибну, Корденаль!
– простонал маркиз, падая на колени.

–  Нет, нет!
– вскричал идальго, чьи глаза выкатились из орбит. Прямо напротив них из-за забора выглядывал Рене де Жизор, захваченный бесплатным зрелищем.

–  О, Бьянка!
– поднял к нему свое лицо маркиз и протянул дрожащие руки.
– Ты слышишь меня?

–  Ответьте же, сударь!
– взволнованно попросил Корденаль великого магистра.
– Ему будет легче!

–  Слышу, слышу!
– послушно ответил Рене де Жизор, чувствуя себя в глупейшем положении, но крайне довольный исходом поединка. По лицу маркиза скользнула слабая улыбка.

–  Береги сына, - упавшим голосом произнес он.
– И обещай хранить мне верность даже мертвому...

–  Сударь!
– настойчиво потребовал идальго.

–  Обещаю!
– проскрипел сквозь зубы магистр. И Хуан де Сетина, склонив голову на грудь, "скончался" в третий раз за последнее время. Трагедия закончилась.

Пока Корденаль безутешно рыдал над телом своего сеньора, а Гондемар со слугами в молчании застыли возле неподвижного графа Норфолка, Рене де Жизор сделал знак своим людям, а сам отъехал от ворот.

–  Само провидение решило за нас их судьбу, - торжественно промолвил он подъехавшему помощнику.
– Снимите оцепление, больше оно не потребуется. Мы уезжаем!

Обернувшись через плечо, Рене де Жизор, еще раз окинул пристальным взором место разыгравшейся драмы. Трупы двух рыцарей красиво смотрелись в лучах заходящего солнца на фоне зеленой травы.

А утром две повозки вывезли с постоялого двора наспех сколоченные гробы. В одной телеге сидел долговязый, понурый Гондемар, с подбитым глазом, к которому он, прикладывал медную монету; во второй - идальго Корденаль, возле которого ехали конные кабальерос, с траурными повязками на шляпах.

–  Кого хороним?
– крикнул повстречавшийся им забулдыга.

–  Проваливай! Кого надо, того и хороним, - ответил один из кабальерос, взмахнув плеткой.

Выехав из города, повозки остановились в тени деревьев. Корденаль и Гондемар, обменявшись взглядами, стали сбивать крышки с гробов.

–  С очередным воскресением вас, маркиз!
– высунул голову граф Норфолк, приветствуя жмурившегося на солнце Хуана де Сетина, чей камзол до сих пор был измазан куриной кровью.

–  Ради Бога, простите меня за то, что я наговорил вам давеча! отозвался деликатный маркиз, прижимая к груди обе ладони.

–  Да и я немного погорячился, - ответил Норфолк, и оба они рассмеялись.

Но ломбардцу Беру, когда он выслушал рассказ о трагической схватке на постоялом дворе, было не до смеха. Радостное настроение графа Рене де Жизора не понравилось умудренному иудею. Что-то не получалось, не сходилось, не так-то все было просто и легко. С какой стати двум рыцарям резать друг друга при всем честном народе?

–  Вы уверены, что перед вами не разыграли комедию?
– тревожно спросил он, чувствуя внутреннее беспокойство: с тех пор, как в его жизни появился Гуго де Пейн - все летело кувырком.

–  Мне ли не отличить настоящую рану от фальшивой, - презрительно посмотрел на него великий магистр.
– Нет, они дрались, как львы, и я даже немного пожалел об их смерти.

–  Смотрите, как бы нам всем не пришлось пожалеть потом, - пробормотал ломбардец Бер, покусывая губы.

3

Милан Гораджич ухаживал за обессиленным Людвигом фон Зегенгеймом, как добрая и преданная нянька. Он влил в него огромное количество соленой воды, смешанной с настоем из трав китайца Джана, обкладывал его горячими грелками, развлекал и поддерживал разговорами, рассказывая забавные истории из своей богатой приключениями жизни. Но когда, как-то днем, к домику подъехала ускользнувшая из-под домашнего ареста принцесса Мелизинда, сербский князь тактично оставил их наедине, уйдя вместе с Джаном во двор.

–  Любовь - штука тонкая, - сказал он своему слуге.

–  Понимаю!
– улыбнулся в ответ китаец.

А Мелизинда, присев в кресло возле кровати, поправила подушку под головой немецкого графа, не ожидавшего прибытия столь высокой гостьи, хотя Милан и поведал ему, какое участие принимала принцесса в его похищении.

–  Вы выглядите намного лучше, - произнесла Мелизинда, всматриваясь в бледное лицо графа.

–  Благодарю вас, - отозвался Людвиг.
– Если бы не вы...

–  Полно!
– улыбнулась принцесса.