Его голос доносился до меня сзади, давая мне странное ощущение покоя и комфорта. Слегка прислонившись к нему спиной, я нашла в себе силы посмотреть на его творение.

Николас тихо сказал:

— Я спрашивал себя, почему снова и снова возвращаюсь к этому… безумию. Почему я продолжаю изображать это. Ариэль, теперь я начинаю понимать. Ты хочешь меня выслушать?

Мое молчание он принял за знак согласия. Николас указал на полотно, его палец слегка дрожал.

— Сначала здесь был изображен пожар. Это более чем очевидно. Теперь, когда я указываю тебе вот сюда, скажи мне, что ты видишь или думаешь, что видишь.

— Конюшня… лошадь… дверь конюшни. Тень…

Я чувствовала его теплое дыхание на затылке. Стараясь понять, что он хочет от меня услышать, я напрягала зрение.

— Красное? Это кровь?

— Да, вот она в конюшне, — сказал он.

— Возможно, кровь лошадиная.

— Возможно.

Отстранившись, я подошла к двери, прежде чем снова посмотреть ему в лицо. «Я люблю тебя», — подумала я с отчаянием.

— Николас, кто такая Саманта?

Он пожал плечами, прежде чем снова взяться за кисть. Обмакивая кисть из верблюжьего волоса в красную краску, он сказал:

— Одно время она была здесь служанкой. В ночь, когда умерла Джейн, она покинула Уолтхэмстоу.

— У тебя был с ней роман?

Николас сделал резкое движение головой, и в эту минуту я поверила, что он способен на убийство.

— Ну? — настаивала я.

— Ты мне поверишь, если я скажу, что не помню?

Прежде чем ответ сложился в моем сознании, он закончил фразу:

— Но к чему этот разговор? Ты уже все решила прежде, чем вошла сюда, ми-ле-ди. Уходи!

И я ушла.

Мне казалось, что я не усну этой ночью, но в конце концов уснула. В моменты бодрствования, которыми прерывался мой сон, я перебирала в уме события дня. Эти образы растворялись один в другом, сливались друг с другом, но снова и снова я возвращалась мыслями к Нику. Нику и Джейн. Нику и Саманте. И этот образ тревожил меня больше всего, и, снова уплывая в сон, я видела, как он прикасается к Саманте, держит ее в своих объятиях, занимается с ней любовью, как делал это со мной, и от этого сна я пробуждалась, садилась в постели и принималась плакать.

Проснувшись в очередной раз, сначала я не заметила ничего необычного в ночной тишине, потом услышала слабый шум закрываемой двери, и это окончательно меня пробудило. Отерев слезы рукавом, я прислушалась, потом соскользнула с кровати и на цыпочках подкралась к двери. Кто-то тихонько шел по коридору. Николас?

Я взяла свечу и отправилась в комнату мужа. Не потрудившись постучать в дверь, я вошла и обратила взгляд к его кровати, надеясь увидеть Николаса спящим, но его не было в постели.

Я снова выбежала в коридор, охваченная тревогой, похожей на безумие, какой я не испытывала даже в Оуксе. Несмотря на холод, пробиравший меня до костей, потому что я ничего не надела поверх тонкого пеньюара, я поспешила дальше по коридору, защищая ладонью трепетное пламя свечи.

Я добралась до лестничной площадки. Как давно он ушел? И куда? Вцепившись пальцами в балюстраду, я слегка наклонилась вперед, вглядываясь в темноту, царящую внизу. Показалось ли мне или я различила там какое-то движение? Какую-то фигуру, окруженную тенями?

Держась за перила, я сделала шаг вниз, подняла свечу чуть выше и снова попыталась что-нибудь разглядеть. Вот из мрака выступили высокие напольные часы. В мертвой тишине отчетливо было слышно их тиканье и шипение, свидетельствовавшее о том, что сейчас они начнут бить.

«Дурочка, — уговаривала я себя, — твое воображение вводит тебя в заблуждение! Отправляйся в свою комнату и ложись под одеяло. В конце концов он придет в спальню».

Неожиданный сильный толчок в спину заставил меня потерять равновесие и покатиться вниз. Я старалась ухватиться за какую-нибудь опору, чтобы хоть как-то задержать падение. Руки мои разжались, свеча вылетела из них, и в этот момент я осознала, что произошло.

Я закричала.

Сначала я ударилась о ступеньки рукой, потом плечом и наконец головой. Мое тело летело все дальше и дальше вниз в темноту. Инстинктивно я пыталась уцепиться руками за какую-нибудь опору, но мои пальцы хватали лишь воздух. Наконец моя голова ударилась о твердое дерево. Я снова попыталась задержаться, ухватиться за что-нибудь.

Где-то в затуманенном моем сознании, в отдаленных уголках мозга слышался бой часов. Раз… Два… В полной тишине я наконец поняла, что лежу на спине, и голова находится ниже остального тела. «По крайней мере, — подумала я, — я жива».

Но на тело мое накатила такая волна боли, что я подумала, что, пожалуй, мертвой мне было бы лучше. Я попыталась пошевелиться, но тело мое запротестовало. Вцепившись руками в балюстраду и собравшись как следует с силами, я сумела приподняться настолько, что моя голова оказалась на одном уровне с ногами. И тогда я позвала на помощь.

Сознание мое было туманным от боли, и все-таки я могла различить приближающийся источник света. Он будто плыл вниз по лестнице, и причина, по которой я оказалась лежащей с ушибами и синяками, а возможно, и переломами, вдруг предстала передо мной с пугающей ясностью. Приближался мой убийца, которого я сама поставила в известность своими криками о том, что жива. Я попыталась приподнять голову. Я узнала бы своего убийцу и унесла это знание в могилу к престолу Всевышнего, чтобы он отомстил за мою столь несвоевременную кончину.