Мало того. Не успел он толком представиться деду Мадлен Харкур, как тот испустил дух. И теперь придется убеждать убитую горем девушку вверить свою жизнь незнакомцу, посланному ее отцом, которого она не видела пятнадцать лет.

– Мсье Тибальт? – оборвал его мысли голос Мадлен Харкур.

Тристан обернулся и увидел, что девушка стоит на пороге гостиной. Щеки ее покрывала бледность, веки покраснели и опухли от слез, но в целом для сложившейся ситуации она держалась вполне неплохо. Похоже, эта мадемуазель была крепче духом, чем можно было предположить по ее хрупкой, утонченной внешности.

– Мне понадобится ваша помощь, мсье, – ровно, без выражения проговорила она. – Я завернула дедушку в саван, но он слишком тяжелый. В одиночку мне его не перенести.

– Перенести? Куда вы собираетесь нести его, мадемуазель?

– В церковь святого мученика Варфоломея. В фамильный склеп Наварелей. Он должен быть погребен, как подобает доброму католику, в месте, освященном церковью.

Тристан ушам своим не поверил.

– Вы шутите!

Но упрямо сжатые губы Мадлен свидетельствовали о полной серьезности ее намерений.

Тристан бросил взгляд на недавно приобретенные золотые часы.

– Скоро полночь, мадемуазель. Лион кишит бонапартистами, и толпа разошлась не на шутку. Неужели вы не понимаете, в какую беду мы попадем, если попытаемся пронести через всю эту кутерьму тело известного роялиста? С подобными делами должны разбираться местные чиновники. Даже во время мятежей.

– Все городские чиновники – бонапартисты, заклятые враги моего деда. Они не дозволят похоронить его не то что в фамильном склепе, но даже на освященной земле, – таким же безучастным голосом возразила Мадлен. – Я и так уже подвела его. Я не пригласила священника в нужный момент, и дедушка умер без причастия. Я не могу взять на душу еще один грех. Нельзя допустить, чтобы его похоронили в земле, с которой добрый Господь не сможет призвать его к себе.

Тристан испустил стон досады. Он достаточно долго прожил во Франции, чтобы усвоить, насколько для папистов важны все эти религиозные условности. В обычной ситуации он без труда уважил бы вполне понятное желание этой девушки, но нынешнюю ситуацию никак нельзя было назвать обычной: Лион превратился в пороховую бочку, грозившую взорваться в любой момент.

– Прошу прощения, мадемуазель, – негромко проговорил он, – но то, что вы предлагаете, не просто опасно, но и вообще невозможно без транспортного средства. Я уже осмотрел ваши конюшни за домом. Они пусты, не считая одной-единственной чалой кобылы.

– Есть ручная тележка садовника. – Мадлен вздрогнула, словно мысль о том, чтобы перевозить тело деда столь неподобающим способом, приводила ее в ужас. – Я не прошу вас рисковать своей безопасностью, мсье. Церковь совсем недалеко, я без труда довезу тележку сама. Я прошу вас лишь помочь мне перенести его тело в сад. Обещаю вам: как только я удостоверюсь, что мой дед покоится с миром, я сразу же отправлюсь с вами в Англию к моему отцу. – Голос ее дрогнул. – Во Франции мне больше нечего делать.

Тристан заскрежетал зубами. Он не мог не восхищаться в душе преданностью этой девушки своему деду… и ее удивительной смелостью. Более того, он даже понимал ее и вполне искренне сочувствовал ее горю, но понимать и действовать – разные вещи. Он не собирался рисковать ни ее жизнью, ни своей собственной ради такого пустяка, как погребальный обряд. И ничто на свете не заставит его передумать! Да, ничто… кроме ее слез! Тысяча чертей! Не успел он и слова сказать, как ее печальные глаза цвета янтаря наполнились слезами. Крупная капля скатилась по бледной щеке и упала на грудь, обтянутую темно-серой тканью траурного платья. При виде плачущей женщины Тристан всегда становился дурак дураком, а видеть слезы Мадлен Харкур почему-то было для него особенно нестерпимо. За первой слезинкой скатилась вторая, и Тристан почувствовал, как вся его решимость рассыпается на части, как стена беззащитной крепости под ударами вражеских таранов.

Он потратил еще несколько минут на тщетные попытки убедить девушку взять с собой в церковь вещи, которые понадобятся ей в путешествии до Англии. Но Мадлен отказалась. – Сначала сделаем одно дело, потом – другое, – упрямо заявила она. – Я начну собирать вещи, как только выполню свой долг по отношению к дедушке.

У Тристана осталось два варианта на выбор: согласиться на ее условия или силой приволочь ее в Кале. Вздохнув, он прошел с девушкой в спальню покойного, перенес завернутое в саван тело старого графа в сад, погрузил его на тележку и покатил через боковую калитку в ограде сада на улицу, обсаженную двумя рядами деревьев.

Чуть поодаль, у главных ворот сада, собралась группа мужчин точно в такой же потрепанной солдатской форме, какая уже не раз попадалась на глаза Тристану в других районах города. Увидев, что к ним приближается странная похоронная процессия, солдаты умолкли, но Тристан чувствовал, что подспудно в них закипает злоба. Такие сборища он видел и в Париже. Он научился безошибочно чувствовать толпу, готовую в любую секунду обезуметь.

Мадлен Харкур шла впереди и, похоже, не осознавала, какая ей грозит опасность. Фонарь, который она несла в вытянутой руке, светил довольно ярко, но лицо девушки было скрыто под капюшоном серого шерстяного плаща.