– Священник должен уметь лечить и душу, и тело.

– Правильно. Должна же от монахов быть хоть какая-то польза, – проворчал сакс, державший раненого за ноги. – Ну, что, отпускать?

– Еще подержи.

– Надоело уже. Что он ногами дрыгает!

– Держи, сказал, – у Ассера обнаружился самый настоящий командный голос. – Сейчас забинтую, и тогда отпускай.

– Слышь, монах! Повязка давит, – простонал раненый.

– Тебе кажется. Не трогай. Пройдет. Полежишь, отдохнешь… До свадьбы заживет.

– Да я женат, монах.

– До свадьбы на небесах. Ну, все, дел еще много, – Ассер собрал свою сумку, и, скрывая смущение, ушел к другому костру.

Эльфред похлебал жидкой каши, натянул на голое тело подсохшую одежду – досушивать ее предстояло на себе – и тут же, завернувшись в грубый плащ, улегся спать. Вокруг ходили и шумели те, чья работа еще была не кончена, но принц легко заснул. Он умел засыпать в любой ситуации, зная, что сон в походе на вес золота.

Наутро короли подняли своих воинов чуть свет. Ещене рассеялся ночной туман, с Тренда наползали промозглые клубы, и даже плеск рыбьих хвостов звучал глухо, будто из бочки. Все проснулись такими уставшими, будто вовсе не отдыхали. Конечно, мужчины знали, что это лишь самообман, и не ложившимся вскоре будет куда хуже, чем тем, кто хоть на час сомкнул глаза. Но неприятное ощущение оставалось. Не хотелось ни есть, ни пить – только закрыть глаза и ждать, когда воздух потеплеет.

Эльфред заставил себя встать, помотал головой, как жеребец, которому слепень попал в ухо, и подошел к реке, чтоб ополоснуть лицо водой – это заставило бы тело проснуться. Совать в воду руки не хотелось – от реки веяло холодом. Поэтому принц примостился на большом камне на четвереньках, готовый сунуть в реку лицо и заодно попить воды.

Но он понял, что пить не будет. Вода несла кровь. Со стремнины всю ее за ночь унесло прочь, но у берегов, в заводях, кровь осталась и теперь окрашивала песок в оттенки старой рыжей керамики. Принц несколько мгновений всматривался в воду, потом оттолкнулся руками и встал.

– Не готовить! – приказал Этельред. – Вечером поедят те, кто выживет. Некогда. Быстрее снаряжаться!

– Припасы экономит, – поворчал кто-то довольно зло.

Но кто мог решиться возразить? Воин подчиняется командиру. Зевая и почесываясь, они натягивали доспехи, затягивали ремни и равнодушно, все, как один, пропускали мимо ушей подгоняющие окрики. Без завтрака в бой – ладно, без завтрака. Но снаряжаться в битву нужно неторопливо, с чувством, с толком. Да и куда спешить? Смерть подождет.

Войско саксов кое-как построилось к моменту, когда небо совсем посветлело и прояснилось, а оба короля – и уэссекский, и мерсийский – стали злее растревоженных ос. Даже из-под шлема было заметно, каким раздражением налился взгляд Бургреда, всегда такого добродушного. Они вновь убедились в том, что предводитель далеко не всегда владыка войска, не всегда способен управляться с ним, как гончар с мягкой глиной. Иногда войско правит правителем.

Но, миновав скудную гряду деревьев и кустов, саксы увидели, что, как бы рано они не собрались на поле боя, датчане успели первыми. Они уже ждали противника на другом краю поля, и почти построились в линию, не слишком ровную, но устрашающую. Издали было плохо видно, и Эльфреду до жути захотелось взглянуть на датчан с высоты птичьего полета. А еще заглянуть в их мысли. Поведение «северных гостей» иногда приводило его в недоумение. Почему они поступают так, а не иначе? Почему о них говорят, будто они не знают страха? Кто-то из них даже служил Этельвольфу, отцу Эльфреда и Этельреда. Правда, таких было очень немного.

Внимательный взгляд на линию вражеского войска заставил принца задуматься. Он шевельнул поводьями и подъехал к брату.

– Послушай, может, попытаться поговорить с ними сейчас? Договориться? У них слишком удачная позиция. Может, они возьмут, что им надо, и уйдут?

Взгляд, которым старший брат одарил младшего, был страшен. Впервые в жизни у Эльфреда язык примерз к горлу. Правда, ненадолго. В ответ на ошеломляющий, как удар кулака, взгляд в сердце молодого воина поднялась ярость. Он стиснул зубы и не опустил глаза, налившиеся почти такой же силой, которой Этельред хотел сшибить и поставить на место уэссекского принца.

У короля на языке вертелось очень много обидных слов, каждое из которых могло превратить братьев в кровных врагов. Но, пожалуй, предпоследний сын короля Этельвольфа лучше всего владел собой, когда плечи его покрывала кольчуга, а рука сжимала рукоять меча. Помогло еще и то, что Бургред находился совсем рядом. Собачиться на глазах у правителя соседней державы – последнее дело. Этельред сдержался, несколько мгновений молчал, а потом тихо-тихо ответил:

– Возвращайся к своим людям. И если в бою покажешь себя хорошо, я, так и быть, забуду о том, что ты только что сказал.

Принц поджал губы, но не стал говорить, ни даже давать понять, что слышал. Он заставил коня повернуть. Что ж, раз король решил вести своих людей в бой – будем драться. Прошлым вечером погиб один из танов, который привел под знамя своего короля больше пяти десятков воинов. По странной случайности из его людей погиб лишь один человек, а остальные оказались без предводителя. Они охотно покорились принцу и теперь занимали место погибших людей Эльфреда.

Датчане не позволили саксам вытянуться ровным строем. Как только большая их часть втянулась на луг, они без предупреждения и практически безмолвно кинулись вперед. Норманны не любили предоставлять противнику право выбирать время и место схватки.