Но викинги обходились. Натирая песком прадедовскую секиру или наконечник отцовского копья — здоровенной жердины, окованной металлом, каждый воин был уверен, что с войны он вернется богаче, чем уходит.

Хильдрид уселась на кормовую скамью и опробовала руль. Пока он еще не в воде, пока не управляет кораблем, следовало проверить, достаточно ли хорошо он смазан, свободно ли ходит, не перетерлась ли веревка, которая соединяет руль с планширом, привязан ли к нижнему концу правила канат, с помощью которого лопасть можно приподнять на мелководье… Да мало ли дел у кормчего перед выходом в море? Викинги ходили по палубе драккара туда-сюда, то спускались на берег, то снова лезли через фальшборт, и потому женщина не сразу заметила, что на палубе появилась Алов с большим узлом в руках. Обратила внимание лишь на то, что дочь не сунула узел под палубу, к припасам, а понесла к мачте.

— Алов! — окликнула мать.

Девушка оглянулась — гибкая, пугливая, как горная козочка, казалось, сперва она думала спрятаться, но потом все же подошла.

— Что ты здесь делаешь?

— Я… Я с вами.

— Что? — Хильдрид подняла бровь. Обычно ее взгляд действовал на дочь, как приказ, которому она не смела противоречить. Как правило, даже говорить ничего было не нужно — Алов все понимала сама. Порой женщина задумывалась, а если ли у Алов собственная воля, и способна ли она кому-нибудь сказать нет, а если есть, то почему же, в таком случае, слова и сдвинутые брови матери для нее — как чары змеи для кролика?

Но на этот раз привычная ситуация дала трещину.

— Я с вами, — повторила дочь. Совершенно спокойно повторила, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

— Что с тобой? Ты лишилась ума?

— Мам…

— Что тебе делать на боевом корабле, да еще в походе?

— Мам, пожалуйста.

— Никаких «пожалуйста». Что это тебе в голову взбрело? Мне тебя еще в бою не хватало на моем корабле.

— Не будет никакого боя, — возразила Алов.

— Откуда ты знаешь? Забирай свои вещи и марш в Хладир. Без разговоров.

— Я хочу быть с тобой.

— А, может, не со мной? — не выдержала Хильдрид. — Может, с Хаконом?

Дочь пожала плечами. Либо она не испытывала почти никакого смущения, либо же искусно прятала свои чувства.

— Что у тебя с ним? — мать поджала губы, сверля девушку взглядом. Но на этот раз выражение ее лица почему-то не оказывало никакого воздействия, и в голову женщины закралось понимание — Алов вовсе не безвольна. Просто она предпочитает не спорить, если речь идет о вещах для нее не слишком важных. Но в других случаях покорная овечка может превратиться в дикую кобылицу, с которой не справятся и десятеро сильных мужчин. Она и в детстве была такой — вспомнила Гуннарсдоттер.

Девушка снова передернула плечами.

— Я его люблю, — ответила она.

Хильдрид долго молчала.

— Замечательно, — сказала женщина наконец. — Просто замечательно. Ну, а он тебя?

— Говорит, что любит.

— Так-так… У вас с ним было что-то?

Алов спокойно смотрела в глаза матери.

— Да. Было.

Мать опустила взгляд первой.

— Я очень рада, что ты способна сказать мне прямо и в глаза все, что угодно. Но не слишком ли опрометчиво ты поступила, взойдя на ложе человека, который пока и не думал просить твоей руки? И, полагаю, не подумает.

— Почему ты так считаешь?

— Он — будущий конунг.

— А что, конунги не женятся?

— Женятся, но на равных. И потом, он младше тебя на год.

— Ну, и что из того? Он сказал, что посватается ко мне, как только станет конунгом.

— Как только он станет конунгом, он сможет выбирать жену из десятков и сотен знатных семейств. Конунгу потребуются союзники. Он может пожелать заключить договор с конунгом Дании. Или Свитьота, если там появится конунг. И решит закрепить союз браком с конунговой дочерью. Ты об этом не подумала?

— Я согласна на роль младшей жены, — безмятежно ответила Алов.

— Хакон — христианин. Он может жениться только однажды — так велит ему его вера.

— Младших жен христиане называют любовницами или наложницами. Мне разве не все равно, как меня будут звать?

Хильдрид опустила голову.

— Я думаю, твой отец хотел бы, чтоб ты вышла замуж по закону. И — заметь — прежде, чем взойти на ложе мужчины. О себе я уж и не говорю.

— Мой отец, наверное, хотел бы, чтоб я была счастлива. Да и ты, мама, стала законной женой отца лишь после того, как понесла. Разве ты от этого меньше его любила?

Дочь Гуннара покачала головой.

— Нет, не меньше. Но, выйди я замуж по закону с самого начала, все было бы куда спокойнее.

— И не так интересно, да? — глаза Алов вспыхнули. То ли насмешкой, то ли интересом — ее не поймешь.

— Довольно. Забирай вещи и отправляйся в Хладир.

Несколько мгновений девушка молчала, разглядывая мать, которой под ее пристальным, изучающим взглядом стало не по себе, потом отвернулась.

— Если меня украдут из Хладира, ты будешь виновата, — бросила она через плечо.