— Опять момент, которого я не понимаю. Разве можно быть умным и не мудрым?

— Запросто. Меня-то ты, помнится, назвал «мудрой женщиной», а не «умной». Есть же тому причина… Завершая наш разговор о Гуннхильд, скажу, что многие считают ее колдуньей. Но до сих пор не было явлено никаких доказательств того, что это именно так. Думаю, рассказы о ее колдовстве — лишь сплетни. Ничего более.

— Ты меня успокоила, — улыбнулся Хакон. — Ты говоришь редко, но всегда в точку. Надеюсь, ты и впредь будешь рядом.

— Думаю, конунг, скоро у тебя появится много других мудрых советчиков.

— Мудрости никогда не бывает мало, вот что я скажу.

— Я не собираюсь уходить от тебя, конунг.

— Разумеется, как только я займусь мирными делами, Ферверк ты немедленно получишь обратно.

— Не я, а мой сын. Спасибо, конунг.

— Пока не за что.

В Ядаре, во Фреккефьорде Хакона приняли еще лучше, чем в Уппленде. Богатых бондов здесь было много, и они наперебой устраивали в честь юного конунга пиры, обильные и шумные. Каждый чествовал нового правителя, как мог, заверял в своей преданности, снаряжал в его армию сыновей, и присматривал бдительным оком — о чем бы попросить. Пока еще не получив всю власть в свои руки, Воспитанник Адальстейна весьма свободно распоряжался землями. Он уже усвоил, что ничего дороже земли, особенно отеческой земли, у бонда нет, и если пообещать ему вернуть отобранное наследие, преданность обеспечена. Впрочем, а в какой иной стране обстоит иначе? Пообещай крестьянину надел — и он за тебя кому угодно глотку перегрызет. Жить-то хочется всем.

А земля — это сама жизнь. Земля — это хлеб и молоко от твоих коров, это дом и двор, это богатство, которое копится в кладовых и хлевах. Земля — это ароматы свежескошенной травы и цветущего луга. Это родина.

Но зазимовать в Ядаре не получилось. До Хакона дошли слухи, что Эйрик снова появился в Вике. Юноша хотел поскорее закончить дело, тем более что всегда лучше разобраться с врагом, пока твое войско еще пылает энтузиазмом и готово идти за тобой. К весне у бондов появится множество дел, и им на какое-то время станет все равно, кто там считается конунгом.

От Ядара до Вика не меньше двух недель пути — это при благоприятной погоде, каковая осенью бывает уже довольно редко. Армаде Хакона потребовалось восемнадцать дней. Хильдрид, как всегда в походе, была очень молчалива, но на стоянках постоянно шутила, не отступала даже с конунгом пререкаться. Правда, лишь в шутку. Воспитанник Адальстейна улыбался в ответ, отшучивался, но мысли его бродили далеко. Душой он уже давно начал схватку.

В Вике Эйрика, конечно, не оказалось. Кровавая Секира все еще пытался набрать себе людей, и, поскольку по-прежнему нигде в Ранрике или Эстфольде не находил понимания, отправился в Хадоланд и Уппленд…

— Как бы не наделал дел, — проворчал густобородый Вемунд. — Может и всю область разорить.

— Не так это просто.

Хакон в ответ промолчал.

В Вике его встретили прекрасно. Он опасался отпора, может быть, даже стычки, но никто и не думал препятствовать. Более того, Воспитанника Адальстейна встретили не просто бонды и ярлы, прежде служившие Эйрику, но и крепкий воин с испещренным шрамами лицом, одетый довольно хорошо, с манерами знатного человека. Он держал за руки двух мальчишек — постарше и помладше. Он встретил юного конунга почтительно, представил ему обоих мальчиков племянниками, сыновьями его брата Олафа, и к глубокому изумлению Хакона и собеседник, и его опекаемые называли юного предводителя войска законным правителем всего Нордвегр.

Племянников звали Трюггви и Гудред. Оба они были ненамного моложе пятнадцатилетнего «дядюшки» — одному десять, другому двенадцать. Их опекун был одним из множества ярлов Харальда, которые не сумели сохранить власть после смерти Прекрасноволосого. Он был старше Хакона, в его глазах — просто старик, но разговаривал с ним очень почтительно, будто был его моложе. Впрочем, перед лицом этой странной ситуации юный конунг повел себя с честью. Он внимательно выслушал жалобы на Эйрика, пообещал своим племянникам защиту и покровительство. И, разумеется, награду за то, что признали его главенство — последнее, впрочем, лишь намеком. Он прекрасно понимал, что дело вовсе не в защите. Если бы у опекуна мальчишек возникло основание бояться за их жизнь, вряд ли они оставались бы в Вике, под самым боком у Эйрика.

Область Эстфольд распахнула Хакону объятия своего гостеприимства. За своевременный выбор в пользу юного конунга Трюггви и Гудред были вознаграждены — первый получил Вингульмерк и Ранрике, а второй — Вестфольд. Управлять всеми тремя областями до достижения мальчиками совершеннолетия предстояло их опекуну, старому ярлу Харальда. На что, впрочем, он и рассчитывал.

Зима прошла так, как обычно проходят зимы в чужих, но гостеприимных краях. Прежде Хильдрид никогда не жила в Вике, но ей здесь понравилось. В этой части огромного полуострова было теплее, чем в Трандхейме, земля охотнее одаривала людей урожаем — ненамного, но все же.

Ярлам Хакона, большинство из которых либо родились в Англии, либо за свою жизнь поскитались немало, и привыкли слышать вокруг чужую речь, было уютно в Вике, как дома. Люди здесь оказались гостеприимными, вежливыми, и, поскольку юный конунг не скупился на обещания, очень радушными. Хотя у некоторых вызывало сомнения — а станет ли правитель держать свои столь щедрые обещания?

Воспитанник Адальстейна нисколько не кривил душой, уверяя, что будет так, а не иначе. Он был еще слишком молод, чтоб научиться жалеть добро, особенно если оно не было накоплено им самим, и превыше богатства ценил успех. Но чтобы добиться успеха, нужно было завоевать симпатии своих потенциальных помощников. И для этого богатства годились как нельзя лучше.