При любой возможности Эрагон и Сапфира старались побольше узнать об Эллесмере. «На разведку» они ходили одни или в обществе Орика, ибо Арья больше никогда их не сопровождала. И Эрагону больше ни разу не удалось даже просто поговорить с нею после того дня, когда она разбила его фэйртх. Он изредка видел её, скользящую меж деревьев, но как только он подходил ближе — ему очень хотелось извиниться перед нею, — она исчезала, оставив его в одиночестве среди древних сосен. Наконец Эрагон понял, что придётся действовать более решительно, если он хочет как-то наладить отношения с нею. Однажды вечером, нарвав букет цветов, росших вдоль дорожки у его дерева, он пошёл к Дому Тиалдари и спросил у одного из эльфов, как ему отыскать Арью.

Её покои Эрагон нашёл довольно быстро. Дверь была открыта, но на его стук никто не ответил, и он, помедлив немного и прислушиваясь, не идёт ли кто, вошёл в изысканно убранную гостиную, всю увитую вьюнками. Одна дверь из гостиной вела в небольшую спальню, а другая — в кабинет. На стене висели два фэйртха: портрет какого-то очень сурового и гордого эльфа с серебристыми волосами — Эрагон догадался, что это, по всей видимости, король Эвандар, — и ещё один портрет, на котором был изображён совсем ещё молодой эльф, совершенно Эрагону незнакомый.

Эрагон послонялся по комнатам, все разглядывая, но ни к чему не прикасаясь. Он наслаждался каждым глотком личной жизни Арьи, пытаясь как можно лучше понять, что составляет её интересы и увлечения. Рядом с её постелью висел хрустальный шар с искусно вделанным в него тёмным цветком «Утренней славы»; на её письменном столе аккуратными рядами расположились свитки явно делового предназначения. Эрагон прочитал несколько названий: «Осилон: отчёт о нынешнем урожае», «Действия противника», замеченные со сторожевой башни Гиллида». На подоконнике распахнутого окна стояли три миниатюрных деревца, выращенных в виде трех иероглифов древнего языка: «мир», «сила» и «мудрость». Рядом с деревцами лежал листок бумаги с недописанным стихотворением; многие слова были зачёркнуты, а сверху написаны другие; на полях также имелось множество пометок и исправлений, и Эрагон не сразу сумел разобрать текст:

Светлою звёздной ночью Озера гладь серебрится В чаще лесной потаённой. И темноствольные сосны В озеро молча глядятся.

И падает камень тяжёлый, Лунную гладь разбивая, И исчезает лик светлый И темноствольные сосны, Что в озеро молча гляделись.

Осколки и стрелы света Пронзают спокойные воды, В которых луна отражалась И темноствольные сосны, Что здесь на страже стояли.

Тревожно трепещут тени, И занавес ночи тяжёлый На озеро упадает…

Подойдя к маленькому столику у входа, Эрагон положил свой букет и уже повернулся, чтобы уйти, но вдруг замер: в дверях стояла Арья. Она явно была удивлена его появлением здесь, но, как всегда, постаралась скрыть свои чувства под обычной безучастно-спокойной маской.

Они молча смотрели друг на друга.

Эрагон снова взял в руки букет и робко протянул ей.

— Я, конечно, не умею выращивать новые цветы, как Фаолин, но эти цветы — самые настоящие и самые лучшие из тех, какие я сумел найти.

— Я не могу принять их, Эрагон.

— Но ведь это… совсем не такой подарок, как ты думаешь. — Он помолчал. — Я понимаю, оправдываться глупо, но ведь я тогда не понимал, что мой фэйртх может поставить тебя в такое сложное положение. И я от всей души прошу тебя: прости мою невольную ошибку. Я ведь просто хотел создать фэйртх, изобразить нечто прекрасное; у меня и в мыслях не было ничего иного. Я отлично понимаю, Арья, сколь важны мои занятия. Тебе не стоит опасаться, что я могу пренебречь ими, пытаясь за тобой ухаживать. — Эрагон покачнулся и опёрся о стену — от напряжения голова у него так кружилась, что он едва держался на ногах. — Собственно, это все, что я хотел сказать тебе.

Арья довольно долго смотрела на него, потом медленно протянула руку, взяла букет и поднесла к лицу, не сводя с него глаз.

— Это действительно настоящие цветы, — сказала она, оглядела его с некоторой тревогой с головы до ног и снова посмотрела ему прямо в глаза. — Ты был болен?

— Нет. Просто спина меня каждый день донимает.

— Я слышала, что ты нездоров, но не думала, что настолько…

Эрагон рывком отлепился от стены.

— Мне пора идти.

— Погоди.

Арья подвела его к распахнутому окну и предложила присесть на мягкую скамью, полукругом выступавшую из стены. Затем она достала из буфета две чашки, положила в них сушёные травы, наполнила чашки водой и приказала: «Кипи!» Через несколько мгновений ароматный чай был готов.

Арья подала одну чашку Эрагону, и он благодарно сжал её в руках, чувствуя странный озноб. В открытое окно было видно, как эльфы внизу прогуливаются по дорожкам королевского сада, беседуют и напевают песни. В сумеречном воздухе мелькали уже десятки светлячков.

— Как бы мне хотелось… — неуверенно начал Эрагон, — чтобы так было всегда! Здесь так тихо и так хорошо!

Арья молча помешивала чай. Потом спросила:

— А как поживает Сапфира?

— Хорошо. А ты как?

— Готовлюсь к возращению. Вардены меня, наверное, заждались.

Эрагон встревожился:

— Когда?

— После праздника Агэти Блёдрен. Я что-то слишком долго бездельничаю, хотя, если честно, уходить мне не хочется. Да и королева просила меня задержаться ещё… К тому же я никогда ещё не присутствовала на праздновании Клятвы Крови, хотя это один из самых важных наших ритуалов. — Арья опять очень внимательно посмотрела на Эрагона. — Неужели Оромис ничего не может сделать, чтобы облегчить твои страдания?

Эрагон осторожно пожал плечами:

— Насколько я знаю, он испробовал уже все средства.