— И я не допущу, — сказал Роран. — Да разве я подонок какой или у меня совсем сердца нет, чтобы так с ней поступить?

— Нет, ты не подонок. Только не забывай, что ты женишься на бесприданнице. К тому же Слоан её и материнского наследства лишил. Ты хоть представляешь, что значит для девушки лишиться всего того, что бережно собирала для неё мать? Серебра, льняных простыней, кружев — всего того, что так важно для любой хозяйки? По традиции у нас в Алагейзии все это передаётся от матери к дочери. Такое наследство очень важно для любой из нас, ибо женщина без него похожа… похожа…

— Похожа на мужчину, у которого нет ни кола ни двора! — закончил за неё Роран.

— Ну, если честно, то да. Слоан поступил очень жестоко, отняв у Катрины то, что оставила ей мать. Но теперь уж ничего не поделаешь. Ни у тебя, ни у неё ничего нет, вам трудно придётся, особенно поначалу. Не пугает это тебя? Так ли уж сильно ты её любишь? И не лги, иначе вы оба будете всю жизнь жалеть, что так опрометчиво поступили.

— Я очень люблю Катрину, а трудности меня не пугают, — твёрдо сказал Роран.

Илейн вздохнула, наполнила две глиняные чашки сидром из большого кувшина, стоявшего на подоконнике, и одну протянула Рорану. Потом присела за стол и сказала:

— Тогда тебе придётся стать Катрине не только мужем, но и отцом, и трудиться не покладая рук, чтобы ни она, ни ваши дочери, которые, возможно, у вас родятся, ни в чем не нуждались и не испытывали стыда перед другими женщинами Карвахолла.

— До этого ещё нужно дожить, — заметил Роран. — И не известно, доживём ли мы. Но я сделаю для неё все, что в моих силах.

Илейн смахнула со щеки светлый завиток волос и тряхнула головой.

— Трудную дорожку ты выбрал, Роран.

— Я и сам не рад, что так получилось. Но мне нужно было, чтобы Катрина непременно ушла из Карвахолла.

Илейн удивлённо подняла бровь.

— Так вот в чем дело… Что ж, тут я спорить не стану. Но скажи на милость, почему ты заранее не сказал Слоану о вашей помолвке? Когда Хорст просил моей руки, то в подарок пригнал двенадцать овец, свинью да ещё восемь пар подсвечников притащил и все равно не был уверен, что мои родители согласятся. Вот как такие дела делать надо! Я, конечно, шучу, но ты, ей-богу, мог придумать и что-нибудь получше, чем бить своего будущего тестя!

Роран горько рассмеялся:

— Мог бы, да только все как-то не получалось поговорить с ним — всякие нападения, сражения…

— Да ведь раззаки в последний раз атаковали деревню шесть дней назад!

— Ну, не знаю я, почему так получилось! — Роран в отчаянии стукнул кулаком по столу.

Илейн ласково взяла его за руку.

— Если бы тебе сейчас удалось как-то наладить свои отношения со Слоаном, пока взаимная ненависть ещё не полностью вами овладела, ваша с Катриной будущая жизнь стала бы намного легче. Вот пойди-ка завтра утром к нему да попроси у него прощения.

— Не стану я у него ничего просить!

— Роран, послушай меня: ради мира в семье можно и месяц прощение вымаливать. Я по опыту знаю: худой мир всегда лучше доброй ссоры.

— Слоан ненавидит эти горы. Да и меня тоже. Он и разговаривать со мной не пожелает.

— А ты все-таки попробуй, — уговаривала его Илейн. — Даже если он твои извинения отвергнет, ты хоть себя не будешь винить в том, что упустил возможность с ним помириться. Если ты действительно любишь Катрину, забудь о гордости и сделай так, чтобы ей было хорошо. Не заставляй её понапрасну страдать из-за твоей ошибки. — Илейн допила свой сидр, притушила свечи и ушла, оставив Рорана одного в темноте.

Ему не сразу удалось стряхнуть с себя оцепенение, овладевшее им после этого разговора. Он ощупью пробрался к двери и поднялся наверх, касаясь пальцами резной обшивки стен, чтобы не споткнуться в темноте. У себя в комнате он быстро разделся и ничком рухнул на кровать.

Обхватив руками набитую шерстью подушку, Роран прислушивался к слабым ночным звукам: шуршанию мышей в подполе, поскрипыванию и стонам остывающих брёвен, шёпоту ветра за окном — и вдруг услышал в коридоре чьи-то тихие шаги.

Человек остановился у дверей его комнаты. Роран ждал. Кто-то осторожно приподнял крючок на двери; дверь протестующе скрипнула и отворилась. Но в комнату никто почему-то не вошёл. Лишь спустя несколько минут в дверном проёме мелькнула чья-то тёмная тень, и дверь снова закрылась. Водопад знакомых волос упал Рорану налицо, нежные, как лепестки роз, губы прижались к его губам. И он задохнулся от радости: «Катрина…»

Рорана разбудил удар грома.

Он открыл глаза, и тут же в лицо ему ударил яркий свет. Пытаясь прогнать сон и осознать, что происходит — так ныряльщику порой отчаянно хочется выбраться на поверхность вод, — он разглядел в двери своей комнаты дыру с неровными краями, затем дверь распахнулась, и ворвались шестеро солдат, следом за которыми вошли двое раззаков. В комнате сразу запахло смертью и тленом. Кто-то приставил к шее Рорана меч. Катрина рядом с ним пронзительно вскрикнула и поспешно натянула на себя одеяло.