Я прождал всего минут пять, поэтому понял, что нужен Кларе по важному делу. Она была в белом платье и белых босоножках, свежая, словно только что из нарзанной ванны, стремительная, как мальчишка. Она подошла, улыбаясь, протянула ладонью вниз левую руку в белой ажурной перчатке и сказала:

–  Доброе утро, милый.

–  Здравствуй, дорогая, - сказал я.

–  Очень мило, что ты пришел.

–  Напротив, очень мило, что ты пожелала встретиться.

–  Нет, правда, я очень рада тебя видеть.

–  Я тоже в восторге.

–  Ты неважно выглядишь, милый. Дела замучили?

–  Да. Пропасть дел.

–  Но ты же знаешь, тебе нельзя утомляться.

–  Что поделаешь… Зато ты выглядишь прекрасно.

–  Нет, серьезно. Тебе не следует перегружать себя работой. Особенно в такую жару.

Я всегда ненавидел этот small talk, но Кларе он был необходим. В старое доброе время она как-то призналась мне, что для нее это нечто вроде разведки боем. Она-то, наверное, не помнила, что сказала мне об этом. Я сказал:

–  Да, в последнее время стоит ужасная жара. Сегодня будет более жарко, чем вчера. А завтра будет еще жарче. Итак?

Она глядела на меня, безмятежно улыбаясь.

–  Ты прав, - сказала она.
– Времени мало. Я вызвала тебя, чтобы сообщить, что я даю согласие на развод.

–  Что ж, - сказал я, - это хорошо.

–  Ты не рад?

–  Да нет, мне все равно.

–  Три года назад ты говорил иначе.

–  Три года назад!
– Я даже рассмеялся.
– Три года назад было очень давно. Целых три года. Теперь я привык.

Я видел, что она разочарована, и поспешно добавил:

–  Нет, ты не думай, я с удовольствием. Действительно, сколько это может тянуться?

–  Да, это тянется слишком долго. Ну, так или иначе, ты можешь подавать на развод и обретешь желанную свободу.

–  Наконец, - сказал я.

–  Вот именно. Наконец. Почему ты улыбаешься?

–  Это я от счастья. Ослепительные перспективы. Мы помолчали.

–  Ты все еще в издательстве?
– спросила она.

–  Да.

–  Недавно я видела где-то какую-то книжку в твоем переводе.

–  Да, я перевожу. Время от времени. Все еще перевожу.

Мы опять помолчали. Я поглядел на часы.

–  Между прочим, он прекрасный человек, - сказала вдруг она тихо.
– Ты не должен был обращаться с ним так… грубо.

–  Но я тогда не знал, что он прекрасный человек, - возразил я.

–  Он очень страдал.

–  Я тоже. Я вывихнул пальцы и получил выговор по партийной линии.

–  До свидания, - сказала она.

–  До свидания, Клара, - вежливо сказал я.
– Очень рад был повидать тебя. Объявление я дам в ближайшее время.

Она ушла, не подав руки и не оглядываясь. Времени было в обрез, и я взял такси. Утро было ясное и жаркое, блестели на солнце политые улицы, люди спешили на работу и в магазины, стараясь держаться в тени домов и деревьев. У меня горело под веками, и сами собой закрывались глаза. Больше всего спать хочется утром, к полудню это проходит. Я подумал, что мог бы поспать лишний часок, и неожиданно для себя скверно выругался вслух. Шофер изумленно оглянулся.

–  Ничего, ничего, - пробормотал я.
– Все в порядке.

Когда мы подъехали к издательству, до начала занятий оставалось еще минут десять. Я подошел к автомату выпить стакан воды. Пока я рылся в карманах, ища трехкопеечную монету, возле меня остановился Полухин. Он по-отечески пожал мне локоть и сказал:

–  Вот кстати, Андрей Сергеевич! А я вас вчера искал!

Он никогда не здоровался, но на него не обижались. Говорили, что он не здоровается даже с министром. Открывает дверь к нему в кабинет и радостно кричит’ “Вот кстати, товарищ министр! Разрешите?”

–  Когда?
– спросил я.

–  Вечером. Во второй половине дня.

–  Я сидел у Келлера.

Он подождал, пока я пил воду с грушевым сиропом. Мимо нас в ворота проходили сотрудники и здоровались с ним, и он благосклонно кивал в ответ, сияя отеческой улыбкой.

–  Тут такое дело, - сказал он.
– Мне позвонили от соседей. Беспозвоночники. Звонил их директор и спросил, нет ли у меня на примете специалиста по японскому языку. Разумеется, Андрей Сергеевич, я сразу вспомнил о вас.