Шрифт:
– Против главного розмысла - н-не пойду, - выговорил с запинкой бледный Лют Незнамыч.
– Не пойдес - плати, - тут же заявил чернявый.
– Ми, греки - цестны целовеки…
– Да немыслимо сие!
– возопил в отчаянии Лют Незнамыч.
– О чем глаголишь, княже? Или грамоту царскую тебе еще не вручили?..
Столпосвят насупил брови и поднес кубок к улыбнувшимся устам.
– Вручили… - рек он напевно и выпил. Развел усы, огладил бородушку.
– Велит мне та грамота снять с кормления участок Завида Хотеныча… И, пока не покорится, припасов ему не поставлять…
– Так неужто не снимешь?
– Ну почему же… - невозмутимо пророкотал князюшка.
– Сниму-у… - Тут он бросил на Люта Незнамыча исполненный грозного лукавства взор.
– Только не его участок, а твой. Твой, розмысл! На второй день у людишек животы подведет - они тебя самого съедят… сольцой не посыпая… А порушь-ка мне, боярин, лебедь белую!..
Блуд Чадович взмахнул ножом и, раскроив птицу, поднес с поклоном на блюде наиболее лакомый кус.
– Неужто и царя не страшишься?
– пролепетал ужаснувшийся розмысл.
– Прознает ведь…
Вместо ответа Столпосвят взял неспешно в обе руки лебяжью ножку, поднес было ко рту, как вдруг, опечалившись, вернул на блюдо. Воловий глаз князюшки внезапно налился слезой.
– Царь-то наш батюшка… - молвил князь, в расстройстве отодвигая тарель.
– Помер болезный… Вот уж месяц тому, как помер…
– Как?!
– Греческая хворь прикинулась, - утирая глаз согнутым пальчиком, с грустью пояснил Столпосвят.
– Кондратий называется…
– А сразу-то почему ж не огласили?..
Вздохнул князюшка.
– Да вишь, брат мой окаянный Всеволок, смуты испужался… Молил-молил меня никому не сказывать, да и другим запретил. Да только, видать, правды-то не утаишь…
Скорбная и в то же время очумелая тишина постигла горницу. И в тишине этой скрипнула, спела тихонько дверь. На пороге, поджав губки, стояла стройная, как веретенце, боярышня - заплаканная и сердитая. Окинув беглым взглядом розмысла и дядюшку со Столпосвятом, уставилась исподлобья на грека. Тот не понял - вскинул брови, покатал туда-сюда черные маслины глаз, неуверенно цокнул языком…
– Крути, боярин, свадебку, - с отвращением проговорила Шалава Непутятична.
– Зарок дала: кого первого сейчас увижу - за того и пойду…
Глава 17.
Время смутное
– Так что двум котам в одном мешке не улежаться… - мудро подытожил Ухмыл и надхлебнул стаканчик.
Кудыка хмыкнул и посмотрел на Чернаву. Та сидела, подперев чисто отмытую щеку, и сердито слушала степенный мужской разговор, время от времени придирчиво оглядывая свою новую обитель. Так уж вышло, что после недавней подземной смуты всех попятливых да окарачливых скоренько переобули из сапог в лапти. В число разжалованных попал и робкий сотник Нажир Бранятич - тот самый, кому принадлежало раньше это жилье. Конечно, по сравнению с тесной дырой, где поселили поначалу Кудыку с Чернавой, - хоромы. Две сухие просторные клети, стены обтянуты чистой холстиной, а теперь даже вон и коврик греческий на полу, выменянный всего за дюжину идольцев… А все ж не Навьи Кущи…
Чернава вздохнула.
– Под котами-то кого разумеешь?
– спросила она Ухмыла.
– Розмыслов наших или Столпосвята со Всеволоком?
– Да что тех, что других… - небрежно ответствовал тот и примолвил со вздохом: - А все бабы. Все они…
– Бабы-то тут при чем?
– обиделся Кудыка, но, думается, все-таки не за баб обиделся - за мужиков. Что ж мы, в самом-то деле, без женского полу сами и склоки учинить не сможем?.. С лесоповала бывший древорез вернулся малость осунувшийся, с незнакомым начальственным блеском в глазах.
– Ну как… - сказал Ухмыл.
– Все с чего началось-то? Перенега со Звениславой сцепились - колом не разворотишь!.. Наша-то, вишь, с раскладки, из грязи да в князи, а та и впрямь княжна, Всеволоку двоюродной сестрицей приходится… Да и муженек ее Родислав Бутыч сам из бояр… Бела кость…
– Ишь ты!
– подивился Кудыка.
– Как же это он в розмыслы-то угодил?..
– Да запросто! А ты думал, розмыслы сплошь работяги?.. Вот Коромысл, к примеру… Слыхал о таком?.. Тот и вовсе из княжьего роду происходил. А смекалист был, сказывают!.. Не чета нынешним - снасти новые придумывал… Кое-что так в его честь и назвали… - Ухмыл приостановился и подплеснул в стаканы винца.
– Ну вот… - продолжил он, покачивая берестяной посудинкой.
– И давай, стало быть, это бабье мужей подбивать: Завида, значит, Хотеныча с Родиславом Бутычем… С тех самых пор распря у них и идет… Хотя, по правде молвить, у нас в преисподней теплынские участки и раньше со сволочанскими не ладили…
– И кто, мыслишь, верх возьмет?
– с тревогой спросила Чернава.
– Где? Здесь или наверху?
– Да провались он, этот верх!
– вспылила Чернава.
– Не наверху, чай, живем-то!..
– А вот это ты зря… - заметил Ухмыл.
– Тут, вишь, такой узел завязался, что и не распустишь. Ежели Завид Хотеныч не удержится, то и Столпосвяту, считай, опалы не миновать. То есть вотчины своей теплынской лишиться… Да и наоборот: сгонят Столпосвята - тут уже Завиду Хотенычу беда придет. Так что ты, Чернава, не горячись… Нам без греков да без князюшки одним эту кашу не расхлебать нипочем. А тут еще царь-батюшка помер, слыхали?