Недовольный, я выбрался на тропинку и зашагал, перекатывая в губах незажженную сигарету и машинально хлопая себя по всем карманам. Были же спички… Может, я их опять в сумку кинул?

За спиной у меня - сбивчиво, взахлеб, наперебой - говорили Гриша и Люська. Я не слушал. Вернее, слушал, но не их. Пока вроде ничего подозрительного… Будем надеяться, что ангелы нас потеряли.

Да что за черт - и в сумке тоже спичек нет!.. И тут я наконец вспомнил. Я же их собственными руками отправил на корабль к ангелам! Ну не дурак, а? Полный коробок!..

Я остановился, и разговор у меня за спиной мгновенно смолк. Обернувшись, я увидел, что Гриша с Люськой смотрят на меня во все глаза.

–  Спички есть у кого-нибудь?
– спросил я.

Они даже не сразу меня поняли. Напугал я их своей остановкой.

–  Ненормальный, - еле выговорила Люська.
– Разве так можно? Чуть сердце не разорвалось…

–  Да что ты мне про сердце!
– сказал я.
– Спички у тебя есть?

–  Нет у меня спичек!
– отрезала она.

–  А я не курю, ты же знаешь, - добавил Гриша.

Тоже мне грибники! В полном расстройстве я засунул сигарету в пачку. Это что же я теперь, до самого города без курева буду? Совсем весело…

Некоторое время Гриша с Люськой молчали. Потом заговорили снова.

–  То есть как запрещалось?
– дрогнувшим голосом переспрашивала Люська.
– Говорить запрещалось? Ни с кем - ни с кем?..

Я так понимаю, что, когда выйдем на майора, она о Гришкиной планете больше меня знать будет…

Переход до Глубокой балки сожрал у нас почти весь остаток дня. Отвык я от таких маршей. Ну, куда это - почти десять километров пешком отмахать! Хорошо хоть без приключений. Вот только шмели нас часто пугали - жужжат похоже…

А приключения начались сразу же за Глубокой балкой.

Напрямик по стерне мы идти не отважились и решили просочиться по тонкой ниточке лесопосадки. Жужжание навалилось внезапно, сверху. Мы попадали на землю, и оно пошло кружить, становясь все громче и громче. Потом я - по какому-то наитию, не иначе - лег на пистолет брюхом, и звук остановился как бы в нерешительности. Поплутал по кустам смородины и, взвыв, ушел в поле. Некоторое время мы лежали неподвижно. Потом я сдул прилипший к губам жухлый листок и сел.

–  Гриша, - позвал я.
– Знаешь, в чем дело? Пистолет оно чует, вот что…

–  Очень может быть… - отозвался он, тоже приподнимаясь.

–  Но ведь я же не стрелял…

Гриша пожал плечами и не ответил.

–  Да выбросьте вы его!
– сказала Люська, с ужасом глядя на ярко-оранжевую игрушку.

–  Нельзя, Люська, - с тоской проговорил я.
– Никто нам без этой машинки не поверит…

Огромное тяжелое солнце, вишневое, как остывающий металл, почти коснулось краешком горизонта, когда мы втроем вышли наконец к старому щебкарьеру. Пологий, несколько раз оползавший склон весь порос ковылем и клубился при малейшем ветерке. Мы стояли будто на краю облака и смотрели на показавшийся вдали город.

–  Я, наверное, с ума схожу, - жалобно призналась Люська.
– Что это там? Вон там, видите?

Внизу шевелились тростники, далеко впереди посверкивала вода. А метрах в трехстах от нас на каменистой, словно нарочно кем-то выровненной площадке стояли рядышком скамейка и бетонная урна. Солнце осветило их напоследок, и они были очень хорошо видны вдалеке - крохотные, будто игрушечные.

–  Зря мы тут маячим, - хмуро сказал я.
– Давайте-ка отойдем.

Мы отступили от уходящего вниз склона и присели в ковыль. Кажется, из всех возможных маршрутов я, как всегда, выбрал самый неудачный. Ну показался город, а толку? Теперь между нами и майором лежал заброшенный щебкарьер. Обходить его по краю вдоль обваловки - это только к утру дойдешь. Напрямик идти, по дну?.. А если ангелы опять окопались в щебкарьере? Тут в тростниках не то что корабль - целый космический флот можно спрятать…

–  Минька, - позвала Люська.
– А этот ваш штаб… Он ведь где-то здесь, правда?

Я смотрел на нее, соображая. Люська имела в виду пещерку, которую мы с одним пацаном открыли, углубили и оборудовали еще бог знает когда - лет пятнадцать назад.

–  Не влезем мы туда втроем, - сказал я.
– Да он уж, наверно, и обвалился давно…

Солнце наконец коснулось дальней кромки щебкарьера. Плохо. Насколько я знаю, эти ангелы как раз по ночам и работают.

–  Ладно, пошли вниз, - решился я.
– Только пригнувшись, в рост не вставать…

Мы спустились на дно щебкарьера и двинулись вдоль клубящегося ковыльного склона. Он становился все круче и круче - видно, грунт потверже пошел. Ковыль скоро кончился, и теперь справа от нас тянулась голая глинистая стена. А слева - тростники. Тоже стеной.

–  Вроде здесь… - сказал я, останавливаясь.

Вроде… В том-то и дело, что вроде! Вроде и место - то самое, и пещерка - вот она, и ступеньки вырублены в грунте - я сам их когда-то вырубал и укреплял дощечками…

Не могли эти ступеньки так сохраниться за пятнадцать лет. Их бы уже сто раз дождями размыло. И потом, я же хорошо помню: никаких колышков я перед дощечками не вбивал. Это уже кто-то, видать, после меня поработал.