3. У Нефертити отсутствуют агрессивные замыслы.

В последнем нас убедила ее проделка с Карлом и последующее самовыключение. А первые два пункта не удивляли, поскольку при работе с самообучающимися системами удивляться не приходится.

Следующим этапом рабочей программы стало обучение Нефертити. Я собственноручно промыл ей мозги, стерев в памяти все скороговорки и стишки, после чего в голове Нефертити стало пусто, как у первокурсника перед экзаменом.

Предстояло заполнить голову полезной информацией.

Словарь и набор правил грамматики мы переписали с магнитной ленты нашего вычислительного центра. Оттуда же мы взяли набор магнитных дисков, на которых была записана информация по важнейшим отраслям знаний. Все это мы ввели в память слонихи. За неделю Нефертити прошла путь познания от грудного младенца до выпускника вуза.

Дальше мы стали учить ее человеческому общению. Эту стадию уже нельзя было формализовать, поэтому со слонихой занимались индивидуально. Были организованы три курса общения, которые шли параллельно.

Карл общался со слонихой два часа в день по общим вопросам. Непредсказуемый, как всегда, максимально засекретил свою деятельность. Он спускался на первый этаж, выгонял всех и начинал урок. Через два часа, обычно в приподнятом настроении, он возвращал Нефертити нам и удалялся в свой кабинет.

Наша троица – Мыльников, Андрюша и я – общалась с Нефертити по специальным вопросам и проблемам литературы и искусства. Женская часть моего отдела вступала вслед за нами и болтала на бытовые темы: семья, дети, прачечная, химчистка, магазин.

Обычно первым нашим вопросом к Нефертити было:

– О чем вы сегодня разговаривали с шефом?

Слониха признавала только термин «шеф» или по имени-отчеству. Карл сумел внушить ей безграничное уважение.

– Мы говорили… Мы говорили об эволюции, – томно сообщала нам Нефертити. Она произносила это с такой интонацией: «Вам все равно не понять».

Или она говорила:

– Мы с шефом обсуждали планы проникновения.

– Куда? – спрашивал я.

– В область подсознательного! – торжествующим голосом говорила слониха.

Мы с Андрюшей беззвучно ругались и начинали свой симпозиум. Особенно меня бесило то, что Нефертити разговаривала голосом Людмилы.

Поговорив два часа о творчестве Достоевского или о функциях Бесселя, мы несколько прибирали ее к рукам и добивались должного внимания и уважения. Но первые полчаса после Карла были невыносимы.

Однажды Нефертити сообщила:

– Карл Карлович сетовал на интеллектуальный вакуум.

Она так и сказала: «сетовал». Я скрипнул зубами от злости.

– Где? – спросил я.

– Что – где? – высокомерно спросила слониха.

– Где находится этот вакуум, на который он сетовал? – ядовито перевел Андрюша.

– В окружающей нас действительности.

– Дура! – выкрикнул Мыльников и выбежал из помещения.

– Что значит «дура»? – поинтересовалась она.

– Дура – это значит неумная женщина, – произнес Андрюша.

– Да, женщины, как правило, чрезвычайно неумны, – вздохнула Нефертити.

Андрюша выбежал за дверь без слов. Я представил, как они с Мыльниковым курят сейчас на лестничной площадке и кроют Нефертити в хвост и в гриву. Им хорошо!..

– Ну и что же вы с Карлом решили насчет вакуума? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

– С Карлом Карловичем, – поправила слониха. – Увы, это безнаддежно! Таков удел всех гениальных умов – находиться в атмосфере интеллектуального вакуума.

– В атмосфере вакуума! – передразнил я ее. – Ты хоть выражайся по-русски!

– Я вижу, что тебе трудно понять, – сказала она.

Вот такое было у нас общение. У женщин дело шло как по маслу. Нефертити не была с ними высокомерна. Она быстро научилась надевать маску «души общества», и они втроем (без Варвары) неутомимо чесали языки. Как-то раз я застал следующую картину.

Людмила и Галочка развалившись в креслах, пили чай, а Нефертити стучала отростком хобота по клавишам Галочкиной машинки. Машинка стояла на столе, придвинутом к морде Нефертити.

Я подошел и заглянул в листок. Там были стихи:

Я подождал, пока она допечатает «пленительную связь», и вытащил листок из машинки.